Лиза Гарднер - Убить чужой рукой
Они хотели поговорить с Натаном. Она не позволила. Сын слишком устал, он болен и напуган. Это дало ей какую-то отсрочку. Пока.
Следователи провели большую часть минувшей ночи и все утро в их спальне. Теперь комната была обведена желтой лентой. Ковер вынесли. Осколки стекла собрали. Постельное белье сняли. То место, где находилась стеклянная дверь, закрыли пластиковым экраном. Холодный ветер беспрепятственно проникал сквозь щели, и запахи разносились по всему дому.
Запах крови. Мочи. Пороха. Смерти.
Наверное, соседи подумали, что она сошла с ума, если продолжает жить здесь. Пресса и полиция с ними согласны. Кэтрин травмирует Натана. Или она ненормальная. А куда им деваться? Ее отец не сумеет ей помочь, а переехать к родителям мужа — все равно что войти в логово льва.
Может, сыграл свою роль и еще один зловещий фактор. Наверное, она просто не готова уехать. Эта комната, этот дом — все, что осталось Кэтрин от Джимми. И пусть даже никто бы ей не поверил (и меньше всего свекор со свекровью), но она на свой лад любила мужа. Она так надеялась, молилась, чтобы все закончилось иначе.
Кэтрин поднырнула под желтую ленту и вошла в спальню — холодную, мрачную комнату, оформленную в черно-белых тонах. Тонкие занавески колыхались, пластик на разбитой двери приподнимался и шелестел. Запах здесь ощущался еще сильнее. Резкий, неприятный, заставивший ее зажать нос и одновременно пробудивший воспоминания.
Кэтрин подошла к кровати, провела рукой по матрасу и уставилась на темные пятна крови, а потом легла на середину огромного пустого ложа.
Джимми впервые увидел ее в переполненном магазине, где она продавала духи, и ухмыльнулся своей кривой улыбкой:
— Эй, детка, ну-ка брызни на меня вот из этой штуки.
Потом они занимались любовью, Джимми понял, что она абсолютно холодна, и попытался все свести к шутке.
— Знаешь, крошка… Нам нужно еще попрактиковаться.
Джимми крутил в руках кольцо, когда, встав на одно колено, делал ей предложение. Джимми пошатывался, когда переносил ее через порог. Джимми обещал ей девять детей. И был в диком восторге, когда она забеременела. Джимми осыпал ее бриллиантами и жемчугами, возил по магазинам и скупил буквально полгорода.
Джимми спал с горничной, с няней, с ее подругами. Джимми ушел в бар, когда ей в первый раз понадобилось срочно везти Натана в больницу. Джимми пробил стенку кулаком, когда Кэтрин осмелилась попросить меньше пить. Джимми врезал ей по ребрам, когда она набралась храбрости сказать, что с Натаном не все в порядке.
Полгода назад Джимми обнаружил тайник, где Кэтрин хранила письма от своего любовника. Он ворвался в спальню в четыре часа утра. Ударил ее в живот, привязал к кровати и изнасиловал.
— Наверное, мне следовало это сделать с самого начала, — сказал он потом. — Тогда, может, ты бы хоть что-то почувствовала.
Пару часов спустя они сидели друг напротив друга за завтраком и мило беседовали о погоде.
Кэтрин свернулась клубочком на матрасе и положила руку на то место, где обычно лежал ее муж. Она вспомнила выражение его лица в последнюю секунду — в тот краткий промежуток времени, когда пуля нашла уязвимое место у него за ухом, но еще не вышла сквозь висок. В этом выражении не было ничего красивого, ничего обаятельного. Джимми смотрел на неё так, будто его предали.
Интересно, какая мысль поразила его сильнее: о собственной неминуемой смерти или о том, что он не успел ее убить?
Из комнаты Натана донесся шум, Пруденс позвала хозяйку, Кэтрин понеслась по коридору, удивляясь своим слезам.
Больница.
Торопливые приказания, которые выполняются немедленно. Острая игла. Кровь. Еще один укол, и капельница установлена. Третий укол. Натану ввели катетер.
Худенькое тельце Натана корчилось на больничной кровати, время от времени подергиваясь, когда ребенок пытался сесть. Его щеки пылали, по лицу катился пот. Живот болезненно вздулся, а грудь казалась впалой, когда мальчик, задыхаясь, втягивал воздух.
Ординатор сообщил:
— Острая кишечная боль.
Медсестра крикнула:
— Пульс сто пятьдесят, давление сто пятнадцать на сорок…
Доктор Рокко отрывисто распоряжался:
— Два миллиграмма морфина, холодные компрессы, внутривенный раствор. Давайте, ребята, шевелитесь!
В первый раз, когда Кэтрин проходила через это, она жутко тряслась. Теперь она сохраняла мрачное спокойствие опытного бойца, наблюдая за тем, как одни привязывали извивающееся тельце Натана к кровати, а другие расстегивали на нем пижаму и прикрепляли провода, ведущие к монитору. Натан взвизгнул от боли, и они вцепились в него еще крепче.
Это длилось бесконечно, Натан сражался за жизнь, а врачи боролись с ним.
Потом, когда худшее миновало, сестры и ординаторы отправились по другим вызовам и Натан остался один (без сознания, чуть дыша, едва различимый на больничной койке), доктор Рокко отвел ее в сторону.
— Кэтрин… Я знаю, сейчас у вас многое изменилось.
— Ты так думаешь? — Она сказала это слишком резко, тут же пожалев о своем тоне. Кэтрин отвернулась от доктора Рокко и уставилась на стены. Чересчур белые. Она слышала, как аппаратура усердно отсчитывает сердечный ритм Натана. Иногда этот звук преследовал ее во сне.
«Джимми, с Натаном нужно что-то делать».
«Господи, Кэтрин, ты не можешь оставить бедняжку в покое?»
«Джимми, посмотри на него. Он болен, очень болен».
«Да? Все эти дурацкие анализы так ничего и не доказали. Может, дело не в Натане, Кэт. Я начинаю думать: не исключено, что дело в тебе».
— Кэтрин, у него опять панкреатит. Уже в третий раз за этот год. Учитывая состояние его сердца и всего организма в целом, он не может бороться с этой инфекцией до бесконечности. Печень увеличена, налицо все признаки недостаточного питания. А главное, он потерял в весе с тех пор, как я видел его в последний раз. Вы соблюдаете диету, о которой мы с вами говорили? Кормить небольшими порциями, но часто, давать только соевые продукты?
— Трудно заставить Натана есть.
— Какая его любимая еда?
— Он любит соевый йогурт. Но редко может съесть больше двух ложечек.
— Он должен питаться.
— Я понимаю.
— Должен получать витамины.
— Мы стараемся.
— Кэтрин, у четырехлетних детей не бывает анорексии. Четырехлетние дети не морят себя голодом.
— Я знаю, — беспомощно прошептала она. — Знаю. — И добавила уже настойчивее: — Ты можешь сделать что-нибудь еще?
— Кэтрин… — Доктор вздохнул. Теперь он тоже смотрел в стену. — Я передам вас доктору Орфино.
— Ты отправляешь меня к другому врачу?
— Он сможет принять Натана в понедельник, в три часа.
— Но другой врач — это снова анализы. — Кэтрин была в шоке. — Натан уже устал от них.
— Я понимаю.
— Тони… — Это прозвучало как мольба. Она сказала и тут же пожалела об этом.
Наконец доктор Рокко взглянул на нее:
— Главный врач официально попросил меня от вас отказаться. Прости, Кэтрин, но у меня связаны руки.
Наконец Кэтрин все поняла. Джеймс. Ее свекор нажал на доктора Рокко либо связался с больничным начальством или и то и другое. Не важно. Тони Рокко больше не врач Натана и не союзник Кэтрин.
Она встала, стараясь держать спину прямо, а подбородок кверху, и протянула руку:
— Благодарю вас за помощь, доктор.
Он поколебался, а потом мягко сказал:
— Мне жаль, Кэт. Доктор Орфино — очень хороший специалист.
— Старый? Лысый? Толстый? — с горечью спросила она.
— Он хороший специалист, — повторил Тони.
Кэтрин просто покачала головой:
— Мне тоже жаль.
Она вышла из кабинета в коридор, где можно на прозрачном экране наблюдать за тем, как впалая грудь Натана, опутанная несметным количеством проводов, поднимается и опускается. Утром, если жар спадет и температура снизится, она заберет его домой. Натан будет сидеть в своей комнате, окруженный игрушками. Этот хмурый мальчик не станет задавать слишком много вопросов. Он, как обычно, будет просто ждать, когда случится следующий кризис.
Нужно выбрать удачное время, чтобы сказать ему о новом докторе. Сначала предложить Пруденс свозить его в кино или еще как-нибудь развлечь. Либо подождать, пока у него не испортится настроение. Кэтрин сообщит ему печальную новость сама, и пусть он с ней справляется.
В больнице должна находиться Пруденс. Пусть держит его за руку, если он все-таки заплачет.
Кэтрин не выдержала. В поисках яркого света и свежего воздуха она отправилась в комнату для родителей. Здесь люди не смотрели друг другу в глаза и не выражали соболезнований несчастной вдове, чьего мужа буквально только что застрелили, — все были слишком заняты своими проблемами.
Она оказалась права лишь наполовину.
Мужчина в коричневом костюме подошел к ней в ту же минуту, едва она появилась на пороге. Он двигался прямо к цели.
