Ю Несбё - Леопард
Кайя не ответила. Она смотрела на рыжие волосы женщины на пассажирском сиденье. Лене Галтунг не двигалась и ничего не говорила, просто сидела, держа спину прямо и расправив плечи.
— В Африке все циклично, — продолжал Тони. — Сезон дождей и засуха, ночь и день, поесть и быть съеденным, жить и умереть. Ход природы — все, изменить ничего нельзя, плыви по течению, выживай, сколько сможешь, бери то, что дают, больше ничего не поделаешь. Потому что жизнь твоих предков — это и твоя жизнь, ты не можешь ничего изменить, развитие невозможно. И это не какая-то там африканская философия, просто опыт поколений. Именно такой опытнам и надо изменить. Именно опыт меняет образ мышления, а не наоборот.
— А если опыт говорит, что их эксплуатировали белые люди? — спросила Кайя.
— Идея об угнетении принадлежит белым, — сказал Тони. — Но она показалась весьма полезной африканским лидерам: им нужно найти общего врага, чтобы объединить людей вокруг себя. В шестидесятых годах, после отмены колониального правления, они воспользовались чувством вины, которые испытывали белые, для того чтобы захватить власть и наконец-то начать настоящую эксплуатацию народа. Чувство вины белых за колонизацию Африки сильно раздуто. Подлинным преступлением было предоставить африканца его собственной натуре, деструктивной натуре убийцы. Поверь мне, Кайя, конголезцам никогда не жилось лучше, чем под властью бельгийцев. Мятежников никогда не заботила воля народа, их действия были продиктованы одной жаждой власти. Мелкие группировки врывались в дома бельгийцев здесь, у озера Киву, где были роскошные виллы, и бандиты рассчитывали на богатую добычу. Так было, и так есть. Именно поэтому у здешних усадеб по меньшей мере двое ворот. Партизаны вламываются в одни ворота, а хозяева скрываются через другие, с противоположной стороны.
— Значит, так выбрался и ты, ведь я тебя не заметила?
Тони рассмеялся:
— Неужели вы и правда думали, что следили за нами? Я наблюдаю за вами с того момента, когда вы только прилетели. Гома — маленький город, где мало денег, а аппарат власти вполне обозрим. Вы с Харри поступили крайне наивно, приехав сюда вдвоем.
— Наивно? — спросила Кайя. — Как ты думаешь, что произойдет, когда выяснится, что в Гоме пропали двое норвежских полицейских?
Тони пожал плечами:
— В Гоме то и дело похищают людей. И я нисколько не удивлюсь, если местная полиция вскоре получит письмо от бойцов освободительной армии, в котором они потребуют за вас непомерно большой выкуп. А еще повстанцы будут требовать освободить нескольких заключенных, известных противников режима президента Кабилы. Пару дней будут вестись переговоры, но они ни к чему не приведут, потому что требования окажутся невыполнимыми. И больше вас никто не увидит. Дело житейское, Кайя.
Кайя постаралась поймать в зеркальце взгляд Лене Галтунг, но та смотрела в другую сторону.
— А что будет с ней? — громко спросила Кайя. — Ведь она знает, что вы убили всех этих людей, Тони?
— Теперь знает, — сказал Тони. — И она понимает меня. Вот такая она, настоящая любовь, Кайя. И поэтому мы с Лене сегодня вечером поженимся. Вы с Харри приглашены. — Он засмеялся. — Мы как раз едем в церковь. Мне кажется, церемония, на которой мы поклянемся друг другу в вечной верности, будет весьма волнующей. Правда, Лене?
В тот же миг Лене качнулась вперед, и Кайя увидела, почему у нее такие прямые плечи: ее руки были скованы за спиной парой розовых наручников. Тони потянулся следом, схватил Лене за плечи и с силой дернул ее назад. Лене повернулась к ним лицом, и Кайя вздрогнула. Узнать Лене Галтунг было практически невозможно. Лицо все в грязных потеках от слез, один глаз опух, а рот растянут в форме буквы «о». В центре этой «о» блестело что-то металлическое. Из золотого шарика тянулся короткий красный шнурок.
И слова, произнесенные Тони, прозвучали для Кайи эхом другого сватовства на пороге смерти, погребения в горном норвежском снегу:
— Пока смерть не разлучит нас.
Харри скользил вдоль полок с масками, а незнакомец спустился с лестницы, повернулся и посветил фонариком. Прятаться негде, до того, как его обнаружат, оставались считаные секунды. Харри зажмурился, чтобы его не ослепил свет, левой рукой открыл коробку с патронами. Вытащил четыре патрона, пальцы знали наизусть, что значит четыре патрона. Правой рукой он повернул барабан налево, надеясь, что сами собой вспомнятся движения, доведенные до автоматизма, когда он сидел один в Кабрини-Грин и от скуки тренировался, заряжая пистолет на скорость. Но тут он был не один. Да и о скуке речи не шло. Пальцы дрожали. Когда свет упал ему в лицо, он увидел красноту собственных век. Замер. Но выстрелов не последовало. Свет исчез. Его не убили, пока нет. И пальцы слушались. Они загнали патроны в четыре из шести свободных ячеек без напряжения, быстро, одной рукой. Барабан, щелкнув, встал на место. Харри открыл глаза, и тут свет снова ударил ему в лицо. Ослепленный, он выстрелил прямо в это солнце.
Свет дернулся, шмыгнул по потолку и исчез. Еще отдавалось эхо выстрелов, когда послышался стук фонарика, который катился по полу и, как маяк, чертил своим слабым лучом по стенам вокруг.
— Кинзонзи? Кинзонзи?
Фонарик остановился у полок. Харри кинулся вперед, схватил его, упал на спину, держа фонарь в вытянутой руке как можно дальше от тела, оттолкнулся ногами от полки и протиснулся под лестницу — теперь люк был прямо над ним. И тут началась стрельба. Бетонная крошка ударила Харри в руку и грудь, ливень пуль буравил пол вокруг фонаря. Харри прицелился и выстрелил по освещенному силуэту, который стоял, расставив ноги, над отверстием люка. Три быстрых выстрела.
Сначала появился «Калашников». С громким стуком он упал на пол рядом с Харри. За ним последовал человек. Харри едва успел вывернуться, прежде чем тело упало на бетон. Без сопротивления. Мясо. Мертвый вес.
Пару секунд было тихо. Потом Харри услышал, как Кинзонзи — если его звали именно так — тихо застонал. Харри поднялся, по-прежнему держа фонарь на отлете, увидел, что рядом с Кинзонзи лежит «глок», и ногой отбросил его в сторону. Потом схватил «Калашников».
Харри оттащил упавшего сверху мужчину к самой дальней от Кинзонзи стене и посветил на него. Его реакция была вполне предсказуема: как и Харри, он был ослеплен и стал палить именно в яркий свет. Взгляд сыщика, расследующего убийства, автоматически отметил, что брюки в промежности промокли от крови, пуля, вероятно, попала в живот, но вряд ли убила наповал. Кровь на плече, следовательно, еще одна пуля угодила в подмышку. Именно поэтому «Калашников» рухнул первым. Харри сел на корточки. Но все это никак не объясняло, почему мужчина не дышит.
Он посветил ему в лицо. Почему мальчикне дышит.
Пуля вошла под подбородком. Судя по углу попадания, затем она прошла в рот и через нёбо — прямо в мозг. Харри вздохнул. Мальчишке было не больше шестнадцати-семнадцати. По-настоящему красивый мальчик. Никому не нужная красота. Харри поднялся, приблизил дуло автомата к голове убитого и громко крикнул:
— Where are they? Mister Leike. Tony. Where? [162]
Он немного подождал.
— What? Louder. I can't hear you. Where? Three seconds. One-two… [163]
Он нажал на спуск. Оружие было переключено в режим автоматического огня, потому что «Калашников» сделал по меньшей мере четыре выстрела. Харри закрыл глаза, когда в лицо брызнул фонтан крови, и, открыв их снова, увидел, что от красивого лица мальчика ничего не осталось. То теплое и мокрое, во что оно превратилось, стекало по его собственному голому телу.
Он шагнул к Кинзонзи. Стал над ним, расставив ноги, направил свет фонарика ему в лицо, приставил ко лбу дуло автомата и слово в слово повторил вопрос:
— Where are they? Mister Leike. Tony. Where? Three seconds… [164]
Кинзонзи открыл глаза. Харри увидел дрожь белых глазных яблок. Страх смерти — следствие желания жить. Наверное, это так. По крайней мере, здесь, в Гоме.
Кинзонзи стал отвечать, медленно и отчетливо.
Глава 88
Церковь
Кинзонзи лежал тихо-тихо. Высокий белый человек положил фонарик на пол так, что тот светил вверх, в потолок. Кинзонзи увидел, как он натягивает на себя одежду Удри. Как раздирает его майку на полоски, чтобы замотать зияющую от уха до уха рану. Теперь челюсть уже не свешивалась на одну сторону. На глазах у Кинзонзи повязка пропиталась кровью.
Он ответил мужчине на те вопросы, которые тот задал. Где. Сколько. Какое у них оружие.
Сейчас белый человек подошел к стеллажу и вытащил черный чемоданчик, открыл его и проверил содержимое.
