Джон Гришэм - Пора убивать
— Если сможешь. Не так-то это просто. Но я верю в то, что присяжные могут плакать. Выглядит это очень эффектно.
Салли приготовила напитки, и следом за ней они спустились вниз, на крыльцо. После того как совсем стемнело, она накормила их жареным картофелем и горячими сандвичами. В десять Джейк извинился и отправился к себе в комнату. Он позвонил Карле и проговорил с ней целый час. Про дом не было сказано ни слова. У Джейка похолодело в животе, когда он услышал голос жены и понял, что наступит день, и очень скоро, и ему придется сообщить ей, что дома — ее дома — больше не существует. Повесив трубку, он принялся молиться в душе, чтобы она не узнала ни о чем из газет.
Глава 40
В понедельник утром в Клэнтоне все было как обычно: выходившие на площадь улицы перегорожены, тут и там группы солдат, надзиравших за общественным порядком. Прохаживаясь по площади, гвардейцы наблюдали за тем, как свое место на лужайке занял Клан, как напротив них разместились чернокожие. За воскресенье обе группы отдохнули, и к восьми тридцати хор взаимных проклятий звучал с удвоенной силой. Скандальная ситуация, возникшая благодаря доктору У.Т. Бассу, была у всех на устах. Куклуксклановцы предвкушали победу. Кроме того, они принимали во внимание и прямой удар, нанесенный по Адамс-стрит. Голоса их звучали сейчас более возбужденно и громко, чем обычно.
В девять часов Нуз пригласил юристов в свой кабинет.
— Просто убедиться в том, что вы все живы и здоровы. — Он улыбнулся Джейку.
— А почему бы вам еще не поцеловать меня в задницу, судья? — на выдохе едва слышно спросил Джейк, но так, чтобы окружающие расслышали.
Мистер Пейт закашлялся.
Нуз дернул головой:
— Что вы сказали, мистер Брайгенс?
— Я сказал: «А почему бы нам не начать, судья».
— Да, именно так я и подумал. Как ваш клерк, мисс Рорк?
— С ней все будет в порядке.
— Это Клан?
— Да, судья. Тот самый Клан, что пытался убить меня. Тот самый, что освещал территорию округа горящими крестами и бог знает что еще делал для того, чтобы произвести положительное впечатление на жюри присяжных. Тот самый Клан, что запугивал их. Да, сэр, это тот самый Клан.
Нуз сорвал очки.
— И вы в состоянии подтвердить это?
— Вы хотите узнать, нет ли в моем распоряжении письменных показаний членов Клана, заверенных их подписями и печатью нотариуса? У меня их нет. Они неохотно идут на сотрудничество.
— Если вы не можете этого доказать, мистер Брайгенс, тогда оставим эту тему.
— Хорошо, ваша честь.
Хлопнув дверью, Джейк вышел. Через несколько мгновений Пейт призвал присутствующих к порядку, все встали. Нуз приветствовал жюри, обещая близкий конец выпавшего на их долю испытания. Никто даже не улыбнулся. Слишком уж тоскливо было присяжным сидеть в воскресенье в захолустной гостинице.
— Есть ли у обвинения контрсвидетели? — спросил Нуз у прокурора.
— Только один, ваша честь.
Из комнаты для свидетелей в зал ввели доктора Родхивера. Он основательно устроился в кресле, послал теплую улыбку жюри. Доктор походил на настоящего психиатра. Темный костюм, никаких сапог.
Бакли подошел к микрофону, улыбнулся присяжным.
— Ваше имя Уилберт Родхивер? — Он полуобернулся к жюри, как бы говоря: «Вот теперь перед вами действительно психиатр».
— Да, сэр.
Бакли принялся задавать вопросы: миллион вопросов о его образовании, послужном списке и прочем. Отвечал Родхивер уверенно, держал себя естественно и спокойно, так, будто уже давно привык сидеть в свидетельском кресле. Он долго и подробно рассказывал о своей профессиональной подготовке, о большом опыте практического врача и о своей последней, столь интересной и увлекательной, деятельности на посту главного врача психиатрической клиники. Бакли поинтересовался, нет ли у уважаемого доктора опубликованных статей по психиатрии. Да, ответил Родхивер, и на протяжении получаса разговор шел о научных трудах этого исключительно образованного человека. Ему приходилось выполнять ответственные заказы федерального правительства, его мнения запрашивали правительства многих штатов. Он являлся членом всех тех организаций, о которых упоминал и Басс, и даже каких-то еще. У него были дипломы всех ассоциаций, имевших хотя бы самое отдаленное отношение к проблеме человеческого разума. Он был безукоризнен и трезв.
Бакли представил Родхивера в качестве эксперта. У Джейка вопросов не было.
— Доктор Родхивер, — продолжил Бакли, — когда вы впервые обследовали Карла Ли Хейли?
Тот сверился со своими записями.
— Девятнадцатого июня.
— Где проходило обследование?
— В моем кабинете в Уитфилде.
— Как долго проходило обследование?
— Часа два.
— Цель обследования?
— Определить психическое состояние мистера Хейли на тот день, равно как и в момент совершения им убийства мистера Кобба и мистера Уилларда.
— Вы располагали данными анамнеза?
— Большую часть информации мои коллеги получили в вашей больнице. Мы уточнили ее с мистером Хейли.
— Было ли что-нибудь примечательное в его медицинской карте?
— Ничего особенного. Он много говорил о Вьетнаме, но все в общих словах.
— Он свободно говорил о войне?
— Да. Ему хотелось говорить на эту тему. Складывалось такое впечатление, как будто ему посоветовали говорить на эту тему как можно больше.
— Что еще вы обсуждали во время первого обследования?
— Мы затронули множество тем. Его детство, семью, образование, работу — словом, говорили обо всем.
— Об изнасиловании его дочери тоже?
— Да, и в подробностях. Это давалось ему с трудом, хотя и мне на его месте было бы не легче.
— Говорил ли мистер Хейли вам что-нибудь о том, что подтолкнуло его к убийству?
— Да, мы беседовали об этом довольно долго. Я пытался установить для себя степень его информированности о происшедшем и насколько он отдает себе отчет в сути событий.
— Что он вам сказал?
— Вначале не очень много. Но потом он начал постепенно открываться и объяснил мне, как за три дня до убийства он обошел здание суда и присмотрел хорошее место для засады.
— А о самой стрельбе?
— О собственно убийстве было сказано очень мало. Мистер Хейли говорил, что почти ничего не помнит, хотя я подозреваю обратное.
Джейк вскочил из-за стола:
— Протестую. Свидетель может говорить лишь о том, что ему известно наверное. У него нет права предполагать.
— Протест принят. Продолжайте, мистер Бакли.
— Что вы можете сказать о его поведении, настроении, манере речи?
Положив ногу на ногу, Родхивер качнулся в кресле, в задумчивости свел брови.
— Сначала он мне не доверял, ему было трудно смотреть мне в глаза. Ответы на все вопросы были весьма краткими. Очень негодовал из-за того, что и в нашей клинике его охраняли и иногда вынуждены были надевать наручники. Расспрашивал меня о стенах, обитых пробкой. Однако в конце концов он расслабился и заговорил абсолютно свободно. На несколько вопросов он отказался отвечать категорически, но во всем остальном я назвал бы его довольно коммуникабельным.
— Где и когда вы обследовали его вторично?
— Там же, на следующий день.
— Каким было его настроение?
— Примерно таким же, как и накануне. Поначалу напряженность, сменяющаяся постепенно большей свободой. Говорил он о том же самом, что и за день до этого.
— Как долго шло второе обследование?
— Около четырех часов.
Вычитав что-то у себя в блокноте, Бакли склонился к уху Масгроува и что-то зашептал.
— А теперь, доктор Родхивер, скажите нам, в состоянии ли вы на основе ваших обследований мистера Хейли девятнадцатого и двадцатого июня прийти к медицинскому заключению относительно состояния обвиняемого в то время?
— Да, сэр.
— И каков же ваш диагноз?
— Девятнадцатого и двадцатого июня мистер Хейли находился в здравом уме и ясной памяти. Он был совершенно нормален, я бы сказал.
— Благодарю вас. Исходя из данных обследований можете ли вы сказать суду, в каком состоянии находился мистер Хейли в момент убийства им мистера Кобба и мистера Уилларда?
— Да.
— В каком же?
— В это время разум его был абсолютно нормален и не страдал ни от каких дефектов.
— На каких факторах вы основываете это свое мнение?
Родхивер повернулся к жюри, превратившись в профессора:
— Необходимо исследовать степень обдуманности, спланированности данного преступления. Базой, фундаментом для этой спланированности является мотив. Такой мотив у обвиняемого, безусловно, был, а состояние разума в тот момент не остановило его от обдумывания, от проработки деталей того, что мистер Хейли намеревался сделать. Честно говоря, мистер Хейли очень тщательно подготовил то, что он в конце концов совершил.
