Эрик Ластбадер - Белый ниндзя
— Тебе не следовало шантажировать меня, Киллан. Это была твоя ошибка. Я был готов мириться с твоими революционными бреднями, так как думал, что мне удастся использовать в своих целях твой острый ум. Я думал, его можно будет направить по традиционным рельсам. И это была моя ошибка.
— Твоя главная ошибка заключалась в том, что ты пытался использовать меня в своих целях, — в голосе Киллан звучало неприкрытое презрение. — Но ты ничего в жизни не умеешь делать, кроме этого. Ты использовал в своих целях даже фирму моего отца — фирму, создавать которую он помогал моему деду. Ты отнял ее у него, ты разрушил его жизнь, втоптал его в грязь, — и при этом улыбался, как невинный младенец.
Икуза нахмурился.
— Я думал, ты ненавидишь своего отца. Ты что, даже в этом мне лгала?
— У тебя слишком тупая башка, ты слишком занят собой, чтобы заметить, что я ненавидела тебя куда больше, чем могла когда-либо ненавидеть отца. — Киллан расхохоталась: — Ты, придурок, оказал мне даже услугу, заставив увидеть отца в совершенно новом свете. Благодаря тебе я смогла увидеть его честность и благородство, увидеть, как много значила для него его фирма. Когда я увидела его разбитым, униженным, я не могла не полюбить его вновь, как в детстве.
— Слабое утешение перед смертью, — промолвил Икуза.
— Умереть сейчас придется не мне.
Икуза бросился на нее. Киллан нажала на курок, и отдачей ее отшатнуло на шаг назад. А он был уже рядом. Она выстрелила во второй раз, но что-то, зажатое в левой руке Икузы, ударило ее в плечо. Жаркая боль захлестнула всю руку, и Киллан вскрикнула. Кровь залила ее рукав.
Икуза тоже был в крови. Одна пуля угодила ему в грудь, другая — в бедро. Но он не обращал внимания на боль. Он твердо, обеими ногами стоял на тропе, на которую вступил, услышав первое сообщение о разразившемся скандале.
Это Киллан привела его на край пропасти. Лишенный власти, лица, тотемэ, он понял, что своим падением он обязан ей. Ее глумливой улыбке, ее страстным объятиям, ее лживым рукам. В своем высокомерии он думал, что может — ее слова! — кататься на спине дракона. Но теперь он знал то, что ему следовало бы знать давным-давно: на спине дракона кататься опасно!
И еще одно он понял, когда разразился скандал: если кататься на драконе опасно, то можно, по крайней мере, свернуть ему башку. Это, слава Богу, пока еще в его власти.
Он схватил ее за горло и начал душить. Киллан ударила его по лицу рукояткой пистолета. Хлынула кровь, ослепляя его. Но ему и не нужны были глаза, чтобы закончить то, что начал. Руки его все крепче стискивали ее горло, выдавливая из ее рта крик вместе с воздухом, как зубную пасту из тюбика. Вот вроде и выдавил. Замолчала. Икуза видел, что руки и ноги Киллан дергаются, как у тряпичной куклы: самопроизвольное сокращение мышц. Она разинула рот, потом опять захлопнула с такой силой, что зубы лязгнули.
Медленно, как воздушный шар, она с шипением выпускала воздух. Икуза чувствовал во всем тебе свинцовую тяжесть. В ушах стоял несмолкаемый грохот. Кровь сгустилась до консистенции жидкой грязи и с трудом продвигалась по венам, делая удары пульса все медленнее и медленнее.
Ее руки дергались, лицо бледнело, и глаза выпучивались. Он хотел, чтобы она поскорее умерла, как никогда и ничего не хотел в жизни. Он видел направленный на него ствол, но не верил, что у нее хватит сил спустить курок. «Куда ей, чертовой кукле!» — подумал он и рассмеялся ей прямо в лицо.
Киллан оскалила зубы. Она уже ничего не видела, руки и ноги не двигались, но лицо — его лицо — хохочущее, издевательское — плыло перед глазами, как августовская луна по ночному небу. Не даст она ему этого удовлетворения. Не даст, будь он проклят!
Руки ее дрожали и не слушались, она даже не знала, в какую сторону смотрит дуло пистолета. Она сделала то, что была в силах еще сделать, пока сознание не покинуло ее. Обеими руками она нажала на курок.
Выстрел прозвучал, как гром. Пистолет, который Негодяй ей дал для самозащиты, прыгнул в ее ослабевших руках и отбросил ее к стене. Она пыталась закричать, но, как в кошмарном сне, рот беззвучно открывался и закрывался.
Киллан упала на колени. Правая сторона тела ничего не чувствовала, и весь низ у нее был мокрый, будто она запакостилась. Все вокруг было липким от крови, и прямо перед ней лежал обрубок гигантского дерева, уставившись в потолок ничего не видящими, черными, как пуговицы, глазами. И тут Киллан услышала жалобный протяжный вой, постепенно заполняющий всю комнату, словно кровавый клинок заговорил. А потом и люди появились в дверях. Знакомые лица: Негодяй, Томи Йадзава.
И тут до Киллан дошло, что вой исходит из нее. Она пыталась его остановить, но все было напрасно. Полная боли и отчаяния, она беспомощно смотрела на них. И выла. Кто-то поднял ее на руки и понес к дверям, люди ей что-то говорили, но она не понимала их и не хотела понимать. Она хотела только выть, выть, выть и выть. Она и выла.
* * *Огонь все еще пылал в воображении Сендзина: темное, трескучее пламя, очищающее поганый воздух, полный скверны. Оно дольше горело в воображении, чем на самом деле. Но горело ли оно ярче? Пожалуй, нет.
Сегодня день его рождения. Ему двадцать девять, но будет только один человек, с которым они отметят эту дату:
Шизей. Он вызвал ее, оставил весточку в ее автоответчике, не называя своего имени. Она уже опаздывает. Он надеялся, что она будет ждать его в Вест-Бэй Бридже. Почему она не появилась? Он так надеялся, что увидит ее лицо, заглянет, как всегда, в ее сознание, — и начнется этот упоительный обмен информацией: от сердца к сердцу, без посредства человеческого языка.
Ему так хотелось взглянуть на картину, которую он нарисовал у нее на спине, лежа рядом с ней, переплетаясь с ней сознаниями, — их уникальный метод общения. Подарок в день рождения.
Сендзин никогда не праздновал свой день рождения: никогда не было ни праздничного семейного застолья, ни сборища с друзьями, ни подарков или даже просто поздравительных открыток, — чтобы хоть как-нибудь отличить этот день от других дней в году. Впервые он услышал о традиции дарить подарки в день рождения, когда был уже довольно взрослым, — и она ему очень не понравилась. Получая подарки в этот день, он чувствовал меланхолию, инстинктивно воспринимая ее как проявление слабости. А со слабостями надо бороться.
Но сегодня Сендзин наконец решился сделать себе подарок. Близится начало конца: последние шаги, которые ему предстоит сделать по дороге, которую он для себя выбрал. Сэнсэй готовил его к этому моменту, хотя и подсознательно. Его сознанию не хватало широты, размаха. Он, конечно, был тандзяном, и у него не отнимешь его дара, но дорокудзаем он не был, и, следовательно, он не мог представить себе значения этих шагов.
С другой стороны, Аха-сан, возможно, и смогла бы. Он вспомнил день, когда они с ней ездили в город. Путешествие было долгим, утомительным и нудным. Он бы предпочел остаться с сэнсэем. Но сэнсэй исчез, отправившись в одно из таинственных путешествий, которые он время от времени предпринимал. А Шизей куда-то отправилась по поручению Аха-сан.
В городе они пошли в банк. Сендзин помнил, как они сели напротив человека с несгибающейся спиной и таким же несгибающимся воротничком, высовывающимся из-под черного сюртука. Он задал Аха-сан несколько вопросов личного характера, записывая ее ответы на специальной карточке. Потом он дал ей заполнить какой-то бланк. От нечего делать Сендзин читал, что она пишет, и, к его удивлению, в графе о дате рождения она поставила не свою дату, а их с Шизей. После, уже на улице, Сендзин указал ей на этот казус.
— Вот как? — ответила Аха-сан довольно равнодушно. Потом улыбнулась: — Ну, это естественная ошибка. Ваш день рождения — самая яркая дата в моей жизни.
Только много лет спустя Сендзин понял, что она имела в виду. Она до такой степени была погружена в жизнь детей, что та стала ее «икагай», то есть смыслом ее жизни. И когда это произошло, она спихнула на них все недостатки своей собственной личности, все ее страхи, боль, ярость: все слабости, которые она таким образом преодолела в своей собственной жизни.
Сендзин сунул руку в карман, и его пальцы сжали аккуратно завернутый пакетик с изумрудами. Их сила сразу стала переливаться в него, пульсируя в стиснутой ладони. Их было шесть: плохое число, опасное, дестабилизирующее. Он знал, что он сильно рискует, нося их с собой. Они вполне могут сами собой построиться в знак скорпиона — знак разрушения. Только его собственная внутренняя энергия держала в узде разрушительную энергию шести изумрудов.
Ему надо добыть недостающие изумруды, чтобы было хотя бы девять. Только тогда он выполнит свое предназначение на земле. Последнее звено — и Вечность в его власти.
Непобедимый, стоящий выше понятия добра и зла, он пройдет по жизни, — и все на этом пути будут склоняться, выполняя его прихоти.
