Сергей Разбоев - Воспитанник Шао.Том 1
Здесь всегда тесно, скученно. Все по-жандармски лезли первыми. Ближайшего стремились отодвинуть в сторону, прижать к перилам. Только попадая в общий поток, пешеход имел возможность оказаться на ступеньках.
Второй этаж.
Неплохо.
Толпа быстро рассасывалась в стороны. Маленький с телохранителями вышел на открытую террасу. Оттуда по тоннелю на самолет.
Снова в памяти выкристаллизовывается змеиный взгляд. Откуда он? Чей он? В который раз прошибло испариной. На лбу, на висках выступили капельки пота. Слабеющей рукой потянулся в карман за платком. — Или один глаз?
— Ауу-аа-ааа!! — бабьим голосом завизжал человечек.
Выдернул руку из кармана. На среднем пальце болтался здоровенный тарантул и хищно впивался.
Ближайший охранник делово присмотрелся, резко щелкнул шефа по руке. Паук отлетел на бетонный пол тоннеля, поджался членистыми конечностями, не убегал. Второй брезгливо раздавил ногой ядовитую тварь. Но у Теневого резко ухудшилось самочувствие.
— Доктора… — слабо захрипел он, изгибаясь от жалящей боли. На пальце вскочил красноватый волдырь. Один из телохранителей понесся исполнять приказание.
— Найди внизу оловянный глаз, застрели его.
Лицо человечка начало искажаться в болевых судорогах. Белело, багровело. Под глазами проявились темные пятна. Видно было, что он никогда не переносил боли. В глазах столько страха, будто на него медленно наезжал железнодорожный состав.
— И всех, кто рядом, кто с застывшими глазами, тоже стреляй, — продолжал мученически хрипеть он.
Второй побежал вниз выискивать. Третий поддерживал быстро слабеющее тело.
— Это они… — глаза Теневого пошли навыкат. — Монахи. Они все внизу. Смерти моей хотят. Врача мне, быстрее.
Он силился держаться. Но организм его не отличался крепостью простолюдина. Конвульсивно начала подергиваться шея. Темные пятна пошли по телу. Он остро чувствовал, что ноги становятся холодными.
Ему некогда было предполагать, что тот глаз находится на этом же этаже и также холодно, удовлетворенно наблюдает паническую агонию. Сильный яд паука парализует хрупкое тельце Пигмея. В ближайшие двадцать минут врач не подойдет. Тела убежавших охранников свалены у стен нижнего зала, никто к ним не подходит. Не образовалась любопытная толчея и у агонизирующего, всесильного только у своего телефона Теневого.
Маленький продолжал выпускать пену изо рта. Из глаз исчезал надменный блеск повелителя. Руки желостливо сжимали френч и мелко тряслись.
* * *
Тяжелой поступью вошел Коу Кусин в номер к настоятелю. Дошел до окна, остановился, в упор глядя на улицу.
— Что с тобой? Уезжать надо, а ты, как всегда, при новостях.
Коу резко обернулся.
— С Окинавы исчезли бессмертные. Дэ угрюмо подождал.
— Неожиданно. Но чего так напрягаться? Это может только отвлечь наши силы.
— Динстон. Эта паршивая собака очень активно забегала. Тоже кого-то ждет.
— Что бегает, что брешет, все одно толком ничего не делает. Для нас это лучше.
— И все же…
— Да, Глаз, да. У нас мало людей. Они это знают. А сколько бессмертных?
— Что-то около сорока.
— Тоже немного.
— Придется привлечь монахов из монастыря Фу.
— Не успеем.
— Дело принимает скверный оборот. По тем сведениям, что мы располагаем, японцы прибудут в Шанхай к вечеру. При них малообъемное ударное оружие. Все остальное в контейнере.
— На чем поспешают?
— Самолетом часть, часть пароходом. Дэ удовлетворенно прищурился.
— Дай Вану шестерых молодых. Дальше в аэропорту он все продумает сам. Если местные братства согласятся, пусть подсобят. Полиция для них не противник. А в гавань бери зрелых. Разница по времени не более двух часов. Тебе будет уже все известно. Поставить в тупик японцев будет несложно.
— А Хан Хуа?
— Пусть свое делает. Ему больше придется бегать. Динстона постоянно нужно держать в поле зрения. Пора для него скорпиона откармливать. Неуживчив.
* * *
— Дннстон! Вы что, рехнулись от усердия? Пенсию побольше выбиваете? У монахов автоматы.
Полковник злорадно рассмеялся.
— У моих парней тоже не палки в руках. Довольно либеральничать. Слишком вольготно они себя ведут. Слыхали новость? Теневой парализован от какого-то паука. Двое телохранителей убиты. Где мы пойдем для себя второго такого человека? Их проделки. Вы мне рассказывали. Я помню. Я заставлю их уважать Штаты.
— Вы тщеславный маньяк, полковник Динстон. Китай вам не полигон, — не говорил, а выкрикивал начальственно Маккинрой. — Что за низкопробная авантюра! Отмените немедленно никчемную самодеятельность!
Динстон удивленно смотрел на эксперта. С глубоким намеком сломал сигару.
— Ступайте вон, мистер! Не учите меня! Все, что нужно от вас, я уже слышал. Теперь не время осторожных языков. Вам заплачено. Хорошо заплачено. У меня мои полномочия, я ими и воспользуюсь. Что вам до меня? Копайтесь в своих торговых справочниках. Живите мирно, тихо. Война не про вас. Ступайте, и не повышайте никогда голос на офицера Соединенных Штатов. Это тоже такт.
— Верно, — остудился Маккинрой. — Конечно, у каждого нашего резидента полномочий больше, чем у местного президента. Но ими-то надо пользоваться не так, как эти бестолковые выборники. Вас не избирали голосованием, назначили. Назначили выполнять то, что приказано.
— Осторожнее, сэр, — холодно остановил полковник. — Я вижу, и вы меня принимаете за простачка. И почему вы начали совать свой вонючий нос не в свое дело? Здесь разведка. Другие критерии. Бессмертные для отвода глаз. Мне известно, что монахи всегда держат их в поле зрения, как потенциальных противников. Но сегодня мой день. — Динстон ткнул обломком ситары в стол.
— В дело вступят наши бессмертные: парни Энтони Герберта. Они покажут себя.
Эксперт обреченно махнул рукой, давая понять, что все слова полковника — коровий блеф.
— Ну-ну. Не очень-то.
— Вы забываете, что вы в Китае.
— Ничего я не забываю. Эта территория наших жизненных интересов, — передразнивая, высокопарно заключил Динстон.
— Вы имеете приказ из штаб-квартиры.
— Какое вам дело до этого, мистер торгаш. И откуда вам известно сие? На какую разведку работаете? A! У меня приказ уничтожить монаха.
— Монаха вы уже прозевали, мистер бестолочь. Старые монахи пачками кладут своих противников. До вас это не доходит. Остановите своих людей!
— Послушайте, сэр интеллигент. Мы умеем рисковать, умеем жертвовать ради цели. А за ваши слова вы еще почешете свою вздорную голову. Во-вторых, поздно: лайнеры заходят на посадочные огни. Даже репортеры предупреждены. Мир станет свидетелем редких кадров.
Маккинрой зло плюнул на пол перед Динстоном и пулей выскочил из кабинета.
Динстон не глядел вслед. Раскурил новую сигару. Резкий звонок аппарата вывел его из приятной задумчивости. Он поднял трубку. Благодушное лицо резко сменилось растерянной выжидательностью. Несколько поддакнул в трубку и извиняюще пролепетал:
— Но, сэр, самолеты уже на земле… Попробую, сэр… Слушаюсь, сэр.
Он подавленно опустил трубку. Мысли бешено крутились местью вокруг Маккинроя.
Бравый Динстон сидел обескураженный.
Перед ним, покуривая трубку, с видом известного Мюнхаузена, прохаживался один из предупрежденных репортеров. Он, деловито тыча в потолок, рассерженно рассказывал:
— …Я и впрямь рассчитывал на нечто эффектное, неожиданное. Столько пленок заготовил. Устроился в диспетчерском пункте аэропорта, благо по знакомству пропуск имел. Навел аппарат, жду. Вокруг размеренно суетились сотрудники. Я внимания не обращал. Но после прихода какого-то одноглазого персонал оживленно затараторил между собой: лыбились, скалились. Общий смешок не вызывал сомнений, что я представлял для них объект повышенного внимания. Но, терпеливо ожидая иной волны интереса, скромно сижу, жду. К моему удивлению и разочарованию, искомый самолет с посадочной полосы повернул не к месту высадки пассажиров, но в сторону, к цистернам с горючим. Я направил камеру: пару метров заснял. Жду. Самолет стоит. Дверцы в нем не открываются. Трап не подъезжает. В диспетчерской китайцы, как ни в чем не бывало, принимают очередные самолеты, а к этому никакого интереса не проявляют. Прошло полчаса. Я продолжаю терпеливо ждать. Что гвоздь в стене, ничего не понимаю. Показываю рядом сидящему сотруднику, и тот, сволочь, хитро пожимает плечами. Наконец мне надоела немота комедии. И я смутно начинаю подозревать что-то неладное внутри. Сбегаю. Аппарат со мной. Но какой-то паршивец, не дав мне добежать десятка ступенек, подставил ножку, да так искусно, что я не просто полетел на пол, а подлетел кверху так, что кишками почувствовал невесомость, перевернулся в воздухе, забыв про камеру, и так ударился о бетонный пол, что не скоро вспомнил, чего приплелся в порт. Кряхтя и проклиная вас, уважаемый Динстон, пошел туда, где кучками стояли любопытные. Я их не интересовал. Там меня поразила картина. Наши здоровенные герои лежали пластами на пешеходных переходах. На груди каждого покоился его пистолет; длинноствольный, с глушителем. Шесть парней. Седьмым среди них был репортер с Майями. Я его неплохо знал. Оказывается, он тоже имел при себе оружие и не избежал общей участи. У входа в здание какие-то мухачи-подростки залихватски молотились с нарядом полиции. Короче, картина немой непредсказуемости. Ни шума, ни гама. Ничего не ясно, ничего не понятно. Как в дурном сне. Но я хоть и выл от боли в костях, остался наблюдать. От моей камеры — футляр с болтающимися запчастями. Тороплюсь записывать по следом болезненных впечатлений. Наконец к самолету подъехал трап. Рядом стоял уже второй лайнер. Но никто из них не вышел. Как потом оказалось, японцы потребовали везти их обратно со всеми имеющимися пассажирами. Боюсь, как бы фанаты-самураи не перебили в салоне китайцев. Печальная история.
