Марио Пьюзо - Крестный отец
Неожиданно для себя Кей отлично прижилась в Неваде. Ей полюбились эти места ― каменистые багряные склоны, каньоны, раскаленная пустыня и внезапная, блаженная прохлада озер; полюбилась даже здешняя жара. Ее мальчики катались верхом на собственных пони. В доме были не телохранители, а обыкновенная прислуга. И Майкл здесь вел более нормальный образ жизни. Состоял, как владелец строительной компании, членом деловых клубов и общественных комитетов, проявлял здоровый интерес к тому, что происходит в местной политике, хотя сам в нее открыто не вмешивался. Хорошая жизнь. Кей радовалась, что они навсегда отрываются от Нью-Йорка и Лас-Вегас станет для них постоянным домом. Необходимость вернуться еще раз в Нью-Йорк тяготила ее. Вот почему в этот свой последний приезд она проявила чудеса распорядительности при сборах и отправке вещей, и теперь, в канун отъезда, ей не терпелось покинуть Лонг-Бич, как после долгой болезни не терпится выписаться из больницы.
В это последнее утро Кей Адамс-Корлеоне проснулась на заре. Слышно было, как снаружи, рыча моторами, разворачиваются тяжелые автофургоны, на которые будут грузить мебель из особняков. К вечеру все семейство, включая маму Корлеоне, улетит обратно в Лас-Вегас.
Когда Кей вышла из ванной, Майкл, полулежа на подушке, курил сигарету.
― Это надо так повадиться в церковь, елки зеленые! По воскресеньям ― куда ни шло, не возражаю, но чтобы каждое утро? От свекрови отстать не хочешь? ― Он потянулся в темноте к настольной лампе и включил свет.
Кей присела на кровать надеть чулки.
― Ты же знаешь, как у католиков обстоит с новообращенными. Ревностнее их никого нет.
Майкл протянул руку и дотронулся до ее бедра, до теплой кожи в том месте, где кончался нейлоновый чулок.
― Не надо, ― сказала она. ― Мне сегодня принимать причастие.
Он не пытался удержать ее, когда она вставала с кровати. Только заметил с легкой усмешкой:
― Как же так ― ревностная католичка, а детям сплошь да рядом даешь отлынивать от церкви?
Кей насторожилась. Ей было не по себе под этим испытующим «доновским» взглядом, как она называла его про себя.
― Успеется, ― сказала она. ― Приедем домой, начну следить за ними строже.
Поцеловав его на прощанье, она вышла на улицу. Летнее солнце алым шаром всходило на востоке, и воздух уже слегка прогрелся. Кей пошла к воротам, где стояла ее машина. Там, одетая по-вдовьи во все черное, сидела, дожидаясь ее, мама Корлеоне. Это сделалось у них традицией ― начинать каждый день с поездки вдвоем к ранней мессе.
Кей приложилась к морщинистой щеке свекрови и села за руль. Мама Корлеоне окинула ее подозрительным взглядом.
― Не завтракала?
― Нет, ― отозвалась Кей.
Женщина одобрительно покивала головой. Был случай, когда Кей забыла, что от полуночи и до святого причастия нельзя ничего есть. Прошло много времени, но мама Корлеоне с тех пор больше не полагалась на нее и неизменно устраивала ей проверку.
― А чувствуешь себя не худо?
― Нет, хорошо.
Маленькая церковь выглядела на рассвете трогательно одинокой, покинутой. Витражи преграждали жаре доступ внутрь; там их встретит прохлада, отдохновенье. Кей помогла свекрови взойти по белокаменным ступеням, пропустила ее вперед. Старая итальянка предпочитала передние скамьи, поближе к алтарю. Кей, приотстав, чуть задержалась на ступенях. Ей всякий раз приходилось в последнюю минуту преодолевать внутреннее сопротивление, всякий раз становилось как-то робко.
Наконец и она вступила в прохладную полутьму. Обмакнула пальцы в святую воду и перекрестилась, мимоходом увлажнив кончиками пальцев пересохшие губы. Перед святыми, перед Христом на кресте, слабо колеблясь, рдели свечи. Кей преклонила колена, потом зашла в свой ряд и, опершись о жесткий деревянный подколенник своей скамьи, стала ждать, когда ее призовут к причастию. С молитвенно склоненной головой, но не совсем еще готовая к молитве...
Только здесь, под сумеречными церковными сводами, позволяла она себе обращаться мыслями к другой, тайной жизни, которую вел ее муж. К тому проклятому вечеру год назад, когда он умышленно использовал их доверие и любовь друг к другу, чтобы ее обмануть. Чтобы она поверила, что он не убивал мужа своей сестры.
Она тогда покинула его ― не из-за самого деяния, но из-за этой лжи. На другое же утро, забрав с собой детей, уехала в Нью-Гэмпшир, к родителям. Никому не сказав ни слова, не зная толком, что предпримет дальше. Майкл сразу все понял. Позвонил ей в первый день и потом оставил в покое. Прошла неделя, и лишь тогда перед домом Адамсов остановился лимузин с нью-йоркским номером. Это приехал Том Хейген.
Долго тянулись те предвечерние часы, проведенные ею с Томом Хейгеном, ― самые страшные часы в ее жизни. Вдвоем они ушли бродить по лесу на окраине ее родного городка ― и Хейген ее не щадил.
Кей совершила ошибку, взяв с первых слов неверный тон, язвительно-цинический и вовсе ей несвойственный.
― Майк что, прислал тебя сюда постращать меня? А где «ребята» с автоматами? Должны были вроде повыскакивать из машины и силой вернуть меня назад.
Впервые на ее памяти Хейген рассердился.
― Что за детская болтовня, ― сказал он резко. ― Уши вянут. Как не стыдно, Кей.
― Ну, извини.
Они вышли на тихий зеленый проселок. Хейген спокойно спросил ее:
― Ты почему сбежала?
― Потому что Майкл мне солгал, ― сказала она. ― Потому что он дурачил меня, когда согласился быть крестным отцом на конфирмации сына Конни. Он меня предал. Я не могу любить такого человека. Я не могу так жить. Не хочу, чтобы у моих детей был такой отец.
― Не понимаю, о чем ты говоришь, ― сказал он.
Теперь уже, и с полным основанием, вскипела она:
― Я говорю, что он убил мужа своей сестры! Это ты понимаешь? ― У нее на миг перехватило дыхание. ― А мне солгал.
Долго потом они брели молча. Наконец Хейген заговорил:
― Ты не знаешь, так это или нет на самом деле, и знать не можешь. Но давай на минуту допустим, что это правда, ― только запомни, я этого не утверждаю. Что, если бы я привел тебе доводы, которые в известной мере служат оправданием подобного рода действий? То есть, вернее, могли бы служить...
Кей смерила его презрительным взглядом.
― Первый раз тебя вижу в роли адвоката. Ты в ней выглядишь не очень привлекательно, Том.
Хейген усмехнулся:
― Неважно. Ты все же выслушай. Что, если Карло подставил Санни, выдал его убийцам? Если Карло в тот раз избил Конни не случайно, а по заранее намеченному плану, с умыслом выманить Санни из укрытия ― и было известно, что он предпочтет ехать через Джоунз-Бич? Что, если Карло подкупили, чтобы он помог убить Санни? Что тогда?
Кей не отвечала. Хейген продолжал:
― И что, если дон, великой души человек, не нашел в себе силы сделать необходимое ― отомстить за убийство сына, убив мужа родной дочери? Если он, наконец, уже дошел до предела ― и сделал своим преемником Майкла, зная, что Майкл снимет с его плеч это бремя, взвалит эту вину на себя?
― Но все давно осталось позади. ― У Кей выступили слезы. ― Сколько времени прошло, все уже улеглось. Почему нельзя было простить Карло? Забыть ― жить дальше, не поминая старого?
Она вывела его луговой тропинкой к ручью, осененному ветвями ив. Хейген сел, утонув в густой траве, и вздохнул. Оглянулся кругом, вздохнул опять.
― В таком мире, как здесь, это было бы возможно.
Кей сказала:
― Он не тот человек, за какого я выходила замуж.
Хейген коротко засмеялся:
― Был бы тот, так лежал бы сейчас в могиле. А ты была бы сегодня вдовой. И никаких проблем.
Кей вспылила:
― Что это значит, можешь ты объяснить, черт возьми? Можешь один раз в жизни выражаться понятно? Майкл ― не может, я знаю, но ты-то? Ты же не сицилиец, Том, ты можешь поговорить с женщиной откровенно, отнестись к ней как к равной ― такому же человеку, как ты?
Опять надолго наступило молчание. Хейген покрутил головой.
― Ты судишь о Майке неверно. Вот ты возмущаешься, что он тебе солгал. Но ведь он же предупреждал, чтобы ты никогда не спрашивала о его делах. Ты возмущаешься, что он был крестным отцом на конфирмации сына Конни. Но ведь это ты его заставила. А между тем ему, по логике вещей, как раз бы именно полагалось избрать такой ход. Классический маневр, с целью усыпить подозрения жертвы. ― Хейген взглянул на нее с хмурой усмешкой. ― Ну что, довольна? Понятно я выражаюсь? ― Кей молчала, низко опустив голову. ― Хорошо, буду выражаться еще понятней. После того как дона не стало, Майка задумали убрать. И знаешь, кто его продал? Тессио. Значит, Тессио надо было убить. Надо было убить Карло. Потому что предательство прощать нельзя. Майкл, положим, мог бы простить, ― но люди сами себе не прощают, каждый из них был бы опасен. Майкл был по-настоящему привязан к Тессио. Он любит сестру. Но он бы пренебрег своим долгом ― по отношению к тебе и детям, к семье Корлеоне, ко мне и моей семье, ― если бы оставил Тессио и Карло в живых. Они бы всегда, каждый день, представляли для нас угрозу.
