Энн Райс - Царица Проклятых
Живая изгородь, и плющ,
и листья земляники несъедобной.
На фоне тусклой зелени
белеют лилии —
далекие, последние.
Как будто наши
ангелы-хранители.
(В них что-то варварское есть.)
Стэн Райс «Греческие фрагменты»Она сидела в конце стола и ждала их, такая спокойная, безмятежная; при свете огня алое платье придавало ее коже глубокий, чувственный оттенок.
Край ее лица золотило пламя, темные стеклянные окна, как безупречные зеркала, живо отражали ее образ, словно только ее плывущее в прозрачной ночи отражение и было реальным.
Я боялся. Боялся за них и за себя. И, как ни странно, за нее. Я похолодел от предчувствия. От страха за нее. За ту, кто может уничтожить все, что я любил в своей жизни.
В дверях я повернулся и еще раз поцеловал Габриэль. Я почувствовал, как ее тело на мгновение ослабло и прижалось ко мне, затем ее вниманием завладела Акаша. Я почувствовал, что руки, дотронувшиеся до моего лица, слегка дрожат. Я посмотрел на Луи, на моего хрупкого на вид и всегда такого внешне спокойного Луи, на Армана, злодея с лицом ангела. В конце концов, те, кого любишь… это просто те, кого любишь.
Мариус, входя в комнату, холодел и буквально застывал от гнева – ничто не могло это замаскировать. Он глянул на меня – на меня, того, кто убил тех бедных беспомощных смертных и оставил их распростертыми на горных тропах. Он, конечно же, все знал. Никакой снег в мире не в состоянии скрыть такое. Ты нужен мне, Мариус! Ты нужен нам!
Пока они по одному входили в комнату, я сел по правую руку от нее, потому что ей этого хотелось. И к тому же я понимал, что здесь мне и место. Я указал Габриэль и Луи на места напротив, поближе, чтобы я мог их видеть. И выражение лица Луи, такое покорное, но печальное, поразило меня в самое сердце.
Рыжеволосая древняя женщина по имени Маарет села на противоположном конце стола, ближе к двери. Мариус и Арман заняли кресла справа от нее. А слева села рыжеволосая девушка – Джесс. Маарет казалась абсолютно спокойной, собранной, словно ее ничто не могло встревожить. Несложно было заметить, что Акаше не удастся причинить вред этому существу, равно как и другому старейшему созданию, Хайману, который опустился в кресло справа от меня.
Тот, кого звали Эрик, явно пришел в ужас. Он вообще с большой неохотой приблизился к столу. Маэл тоже боялся, но приходил из-за этого в бешенство. Он злобно поглядывал на Акашу, словно абсолютно не заботился о том, чтобы скрыть свои эмоции.
А Пандора, прекрасная кареглазая Пандора! Занимая место поближе к Мариусу, она выглядела так, словно ее ничто не волнует. На Акашу она даже не взглянула. Она смотрела сквозь стеклянные стены, медленно, с любовью обводя глазами мрачный лес, слой за слоем, темную кору и колючую листву.
Вторым присутствующим, которого ничто не волновало, был Дэниел. Его я тоже видел на концерте. Мне и в голову не пришло, что с ним был Арман! Я не уловил ни малейшего намека на то, что Арман вообще там присутствовал. Подумать только, все, что мы могли сказать друг другу, потеряно навеки! Но нет, это не может быть правдой! Мы с Арманом еще побеседуем, у нас будет для этого время. Дэниел это понимал, красавчик Дэниел, репортер с маленьким магнитофоном, который вместе с Луи и закрутил эту историю в комнате на Дивисадеро-стрит! Вот почему он так безмятежно рассматривал Акашу, вот почему он не спеша занимался исследованиями.
Я взглянул на черноволосого Сантино – прямо-таки царственное создание. Он в свою очередь оценивающе рассматривал меня. Ему тоже не было страшно. Но его отчаянно заботило все, что здесь происходило. Он смотрел на красоту Акаши с благоговением, словно она затронула в нем какую-то глубинную рану. На секунду в нем мелькнула былая вера, значившая для него больше, чем выживание, вера, которая сгорела дотла и оставила в его душе только горечь.
У меня не было времени разбираться в каждом из них, оценивать связывающие их узы, расспрашивать о смысле странного видения – две рыжеволосые женщины и тело их матери, – вспомнившегося мне при взгляде на Джесс.
Мне было интересно, могут ли они проникнуть в мои мысли и прочесть все то, что я старался скрыть, то, что я непроизвольно скрывал от самого себя.
Лицо Габриэль стало непроницаемым. Ее глаза сузились и посерели, как будто она изгнала из них всякий свет и цвет. Словно решая что-то для самой себя, она переводила взгляд с меня на Акашу.
И внезапно мне в душу закрался ужас. Может быть, он ее и не покидал. Они тоже ни за что не уступят. Как и в случае со мной, этому помешают глубоко укоренившиеся в их разуме понятия. И прежде чем мы покинем эту комнату, будет принято некое фатальное решение.
Меня словно парализовало. Неожиданно я потянулся к Акаше и взял ее за руку. Она нежно сжала мои пальцы.
– Успокойся, мой принц, – спокойно и доброжелательно сказала она. – В этой комнате ты чувствуешь смерть, но это смерть верований и суждений. Больше ничего. – Она посмотрела на Маарет. – Возможно, смерть мечтаний, которым давно пора бы погибнуть.
Маарет выглядела такой безжизненной и пассивной, каким только может выглядеть живое существо. Ее усталые фиолетовые глаза подернулись кровавыми слезами. И я вдруг осознал почему. Это были глаза человека. Ее кровь снова и снова наполняла их жизнью – но не вечной. Слишком много нервных окончаний погибло в ее собственном теле.
Я опять увидел видение из сна. Близнецы, а перед ними – тело. В чем же связь?
– Это ерунда, – прошептала Акаша. – Нечто давно позабытое, ибо история больше не даст нам ответов. Мы переступили пределы истории. История построена на ошибках, мы же начнем с истины.
Мариус поспешил начать разговор.
– Ничто не сможет убедить тебя остановиться? – Его голос звучал гораздо более сдержанно, чем я ожидал. Он наклонился вперед, скрестив руки, в позе человека, пытающегося вести аргументированную беседу. – Что нам сказать? Мы хотим, чтобы ты прекратила свои явления. Мы хотим, чтобы ты не вмешивалась.
Пальцы Акаши сжали мою руку. Рыжеволосая женщина перевела на меня пристальный взгляд налитых кровью фиолетовых глаз.
– Акаша, умоляю тебя, – сказал Мариус, – прекрати это безумие. Не являйся больше к смертным, не отдавай приказов.
– А почему бы и нет, Мариус? – тихо рассмеялась Акаша. – Потому что это перевернет твой драгоценный мир, тот мир, за которым ты наблюдал на протяжении двух тысяч лет, как когда-то римляне наблюдали за жизнью и смертью на арене, словно это всего лишь развлечение или театральное представление, словно буквальный факт страданий и смерти не имеет значения, пока он удерживает твое внимание?
– Я понимаю, что ты намерена совершить. Акаша, ты не имеешь права.
– Мариус, твой ученик уже привел мне все твои старые аргументы, – ответила она. Теперь ее голос выражал не меньшую сдержанность и красноречивое терпение, чем голос Мариуса. – Но более важно то, что я тысячу раз сама приводила себе те же самые аргументы. Как ты думаешь, сколько времени я прислушивалась к молитвам мира, размышляя над способом прервать бесконечный цикл насилия? Теперь пора вам послушать, что я скажу.
– Планируется, что мы будем играть в этом какую-то роль? – спросил Сантино. – Или что нас уничтожат, как и всех остальных? – Его манеры были скорее импульсивными, чем надменными.
Впервые в рыжеволосой женщине мелькнула искра эмоций, она сжала рот и устремила на него утомленные глаза.
– Вы станете моими ангелами, – ласково ответила ему Акаша. – Вы станете моими богами. Если вы решите не следовать за мной, я вас уничтожу. Что касается старейших, с кем не так просто разделаться, – она взглянула на Хаймана и Маарет, – то, восстав против меня, они превратятся в моих врагов, дьяволов, и все человечество примется выслеживать их – таким образом, они будут служить мне самим своим сопротивлением. Но то, что вы имели раньше – мир, в котором вы бродили украдкой, – вы больше не увидите.
Казалось, Эрик проигрывает свою безмолвную битву со страхом. Он шевельнулся, как будто собирался встать и покинуть комнату.
– Терпение, – глянула на него Маарет. И снова обернулась к улыбающейся Акаше.
– Неужели возможно, – тихо спросила Маарет, – прервать цикл насилия еще более буйным насилием? Ты убиваешь мужскую часть человеческого рода. Каким может стать результат этого варварского акта?
– Ты не хуже меня знаешь, каким будет результат, – ответила Акаша. – Это слишком просто и логично, чтобы подвергаться неверному истолкованию. Об этом и помыслить было нельзя… до сих пор. Я столько веков просидела на троне в храме Мариуса, я мечтала, что земля станет садом, где люди смогут жить без мучений, отголоски которых все это время доносились до меня. Я мечтала о том, что люди добьются вечного мира без тирании. И тогда меня потрясла простота решения, меня словно озарило. Люди, способные воплотить в жизнь подобную мечту, – это женщины, но лишь в том случае, если убрать всех – или практически всех – мужчин.
