Джон Катценбах - Что будет дальше?
Майкл сказал как-то, что «Часть четвертая» должна стать настоящим кошмаром для среднего класса. Он считал, что сама неожиданность происходящего будет способствовать высокому накалу страстей.
И он оказался прав. Идея принадлежала Линде, однако Майкл сумел мастерски воплотить ее в жизнь.
Сложно было представить себе лучших партнеров.
Линда почувствовала, что страстное желание переполняет ее, она даже принялась поглаживать рукой свою грудь.
Услышав, как из ванной донеслось знакомое шарканье, Линда мгновенно обернулась и распустила волосы, соблазнительно тряхнув головой. Она энергично сбросила с себя то немногое, что прикрывало ее тело, и, когда Майкл вошел в комнату, со смехом запрыгнула на кровать. Повернувшись к нему лицом, она манила его пальцем, приглашая составить ей компанию.
Линда понимала: то, что Майкл проделал с Номером Четыре, было неотъемлемой частью их работы. Но ей хотелось убедиться, что и сам он воспринимает это не иначе как обязанность по отношению к ней, Линде, и что с его стороны в этом деле не было никакой личной заинтересованности. Ни удовольствия, ни возбуждения, ни страсти. Все это принадлежало лишь ей одной. И, даже направляя камеру, чтобы запечатлеть Майкла, усердно трудившегося над Номером Четыре, она старалась относиться к происходящему спокойно, отстраненно, убеждая себя в том, что на его лице нет ни малейшего признака удовольствия.
Это важно, думала Линда, раскрывая объятия навстречу Майклу. Она хотела обхватить его руками и ногами, напрячь каждый свой мускул, овладеть любовником как можно полнее, накрыть его собой, словно гигантской, мощной морской волной.
— Ну ладно, — проговорил Майкл, уступая ее напору. Лицо его расплылось в улыбке. — Ну хорошо, хорошо.
Линда помедлила, погладив Майкла по щеке. Ни к чему было спрашивать его об искренности чувств по отношению к ней — все читалось в его глазах.
То, чем он занимался чуть раньше, была лишь работа — качественно выполненная работа.
Линда потянулась к нему губами. Лишь на секунду в ее сознании пронеслась мысль о следующем трудном деле, которое их ожидало. Но она нисколько не сомневалась, что Майкл позаботится обо всем. Она также знала, что ему потребуется ее помощь. Так бывало всегда. Тем не менее выполнить самую сложную часть предстояло ему.
Любовь и смерть, подумала она, чем-то они друг другу сродни.
Наконец она дала волю бурлящим в ней чувствам, крепко зажмурив глаза от удовольствия.
— Слушай, Лин, — спросил Майкл, стуча по клавиатуре, — ты не против, если я включу полную громкость?
После того как они от души позанимались любовью, Майкл вылез из постели и, словно притянутый магнитом, вновь прилип к компьютерам и мониторам, показывавшим изображение с камер.
В динамиках раздались звуки какой-то песни. Это было самое настоящее кантри — Лоретта Линн отжигала «Высоко в горах», композицию с милой, берущей за душу, запоминающейся мелодией, которая с каждой новой нотой увлекала слушателя за собой все дальше в Озарк или в горы Голубого хребта.
Линда пожала плечами:
— Не хочешь еще раз проиграть ребенка или школу?
— Нет, — мотнул головой Майкл. — Я подумал, не помешает что-нибудь совсем другое. Что-нибудь совершенно неожиданное и немного сумасшедшее. Сомневаюсь, что Номер Четыре когда-либо слушала старое доброе кантри.
Он замолчал, вновь ударив по клавишам. Внезапно раздались стенания Криса Айзека: «Они поступили очень-очень плохо…»
— О, наш приятель Кубрик, — отреагировала Линда, — это песня из саундтрека к его последнему фильму.
— Думаешь, подойдет?
Линда поморщилась:
— Мне кажется, она и так измучена и сбита с толку. Думаю, она утратила всякое понятие о том, где находится и кто она вообще такая. И если музыка будет бить ей по мозгам, не знаю даже…
— У нас практически не осталось никаких других звуковых эффектов, — задумчиво проговорил Майкл. — Есть кое-что, что мы еще не использовали, но…
Линда встала с кровати и, обнаженная, подошла к нему. Она принялась массировать ему плечи.
— Я думаю… — начала она.
Майкл повернулся к ней лицом.
— Я просматривал сообщения в чате, — перебил он.
— И я тоже.
— Кажется, мы подходим к концу.
Он вывел на экран несколько комментариев:
«Продолжайте! Сделайте ее!»
«Давайте еще разок! А потом еще и еще…»
— Многие пишут что-то в подобном ключе, — сказал Майкл. — Но вот другие…
Он замолчал, и оба они принялись читать строчки на мониторе компьютера:
«Я думал, она продержится дольше».
«Номер Четыре больше не целка».
«С Номером Четыре покончено. Баста. Финиш. Капут».
«Песенка Номера Четыре спета. Для нее нет пути ни назад, ни вперед. Остается единственный выход. Я хочу это видеть…»
Пользователи выражали чувство утраты, словно бы впервые увидев изъян в совершенном образе Номера Четыре. Казалось, она была для них как изысканное изделие из тонкого фарфора, на котором вдруг обнаружились трещины и сколы. Глядя на Номер Четыре, прикованную цепью к стене, зная, что может с ней произойти и предвкушая это, зрители тем самым разжигали свои фантазии. Но теперь, когда случилось неизбежное и клеймо бесчестья окончательно и бесповоротно пало на Номер Четыре, клиенты хотели поскорее перейти к тому, что, как они знали, всегда следовало за этим.
И Линда с Майклом их поняли.
Они, возможно, не смогли бы четко выразить словами то, что интуитивно было ясно обоим. Оставалось лишь сделать последний шаг.
Линда перестала разминать Майклу плечи и вместо этого изо всех сил сдавила их.
Майки кивнул. В Линде он любил многое, но главным ее достоинством считал способность говорить без слов. Он думал, что, окажись она на театральной сцене, ей там не было бы равных.
— Займусь сценарием заключительной части, — сказал Майкл. — Надо действовать осторожно.
Оба прекрасно понимали, что, несмотря на тщательную разработку каждого предыдущего эпизода, последнее действие драмы с участием Номера Четыре должно было произвести ударное впечатление на зрителей.
— Необходимо позаботиться, — медленно произнесла Линда, — о том, чтобы зрелище засело у них в голове. Я хочу сказать, нельзя сделать это просто так: пиф-паф — и готово. Надо, чтобы они запомнили это навсегда. В таком случае, когда начнется «Часть пятая»…
Заканчивать фразу было ни к чему.
Майкл рассмеялся. Он подумал, что в творческом плане Линда столь же инициативна, сколь и в сексуальном. Он вспомнил прочитанную однажды статью о художнике Христо и его жене Жанне Клод, которая помогла мужу осуществить ряд масштабных проектов. К примеру, они покрывали огромные каньоны оранжевой тканью и окружали острова в океане пластиковыми кольцами розового цвета, а затем, спустя несколько недель, уничтожали все следы своей творческой деятельности, и в итоге то, что на короткое время преобразилось в произведение искусства, исчезало, рассыпавшись на составляющие элементы, вновь обратившись в сырой материал. В мире искусства Жанна Клод не снискала столь широкого признания, как ее муж, однако Майкл был практически убежден, что эту несправедливость она сполна компенсировала в постели.
Майкл подумал, что, несмотря на все различия в их «творческом методе», Христо и Жанна Клод смогли бы оценить всю значимость их с Линдой достижений.
Он приглушил музыку, гремевшую в динамиках.
— Ну и ладно, — произнес Майкл с оттенком насмешки в голосе, словно готовясь выдать шутку, понятную лишь им двоим. — Номер Четыре осталась без Лоретты Линн.
Дженнифер уже больше не понимала, в сознании она или нет. И в сонных видениях, и наяву ее окружали кошмары. Она чувствовала, что силы оставляют ее, словно некая жуткая пиявка высасывала из нее все жизненные соки. Она никогда раньше не задумывалась о том, что должен испытывать умирающий человек, но сейчас была уверена, что с ней происходит именно это. Если бы она стала есть, это не спасло бы ее от голодной смерти. Если бы она пила, то все равно умерла бы от жажды. Она стискивала в объятиях Мистера Бурую Шерстку, но слова ее на сей раз были обращены к покойному отцу: «Папочка, я иду к тебе. Дождись меня. Я уже скоро».
Всего лишь один раз ей позволили навестить его в больнице. Она была еще маленькой и очень боялась, а он лежал на своей постели в вечернем сумраке, в окружении аппаратов, издававших странные звуки; к его тонким, почти прозрачным рукам были присоединены какие-то трубки. Эти руки, казалось, принадлежали кому-то другому, ведь Дженнифер знала, каким сильным он был, как легко мог поднять ее на своих руках и как без особого усилия, словно пушинку, носил дочь по комнате. Но у рук, которые видела Дженнифер, не хватило бы сил даже на то, чтобы погладить ее по голове. Это был ее отец, и в то же время это был не он. Дженнифер была напугана и сбита с толку. Она хотела бы протянуть руку и коснуться его, но боялась, что даже от легкого прикосновения его тело распадется на части. Она надеялась, что отец улыбнется, успокоит ее, даст понять, что все в порядке. Но у него не хватало сил и на это. Его взгляд беспокойно бегал по сторонам, и казалось, он то и дело засыпал и просыпался вновь. Мать сказала тогда, что в таком странном поведении отца виноваты обезболивающие таблетки, но Дженнифер сразу подумала, что на самом деле это смерть примеряет его на себя, словно костюм. Девочку спешно выпроводили из комнаты еще до того, как аппараты зафиксировали неизбежный исход. Дженнифер вспомнила, как ей тогда подумалось, что человек на кровати — не тот, кого она всегда знала как своего отца. Это должен был быть какой-то самозванец.
