Дэймон Найт - Рассказы
Был вторник. Альварес направился прямиком в лазарет, отпустил дежурную сестру Трамбл, открыл запертый на замок шкафчик и набрал в шприц прозрачной желтоватой жидкости из ампулы. На врачебном жаргоне это вещество называлось "руки вверх!" Оно оглушало сенсорные области лобных долей мозга и снимало с сознания блокировку, вызванную обработкой по методу Павлова-Моргенштерна. (По странному совпадению, химика, который запатентовал это средство, звали доктор Джекилл). Альварес впрыснул два кубика "руки вверх!" себе в вену и сел ждать.
Спустя пару минут его непробиваемо скверное настроение стало улучшаться. Доктор почувствовал волшебный прилив энергии. Мир вокруг обрел четкость и заблистал красками. "Ха!" — сказал Альварес. Он встал и подошел к маленькому холодильничку, где после некоторых поисков нашел полдюжины пробирок с культурами микроорганизмов, обнаруженных им у Джорджи.
Разумеется, они пребывали в латентной фазе, будучи глубоко замороженными.
Альварес осторожно разморозил их и добавил питательные вещества. Все утро, пока через лазарет проходили вереницей обычные пациенты со своими мелкими жалобами, культуры микробов росли и размножались. Альварес был весел с пациентами. Он отпустил пару удачных шуточек, и раздавал безвредные пилюли направо и налево.
К полудню четыре из найденных культур процветали. Альварес аккуратно слил их в одну пробирку и наполнил шприц смесью. Он рассуждал так: ни один живой организм, будь то человек, свинья или горгон, не является полностью иммунным к микробам, которые постоянно в нем обитают. Стоит нарушить баланс, введя в организм значительное количество любого из помянутых микробов, и мы получим больного горгона — то есть, наказанного горгона.
Разве не так?
Лечение может убить пациента. Но доктор Альварес с легким сердцем отмел это возражение, как пустую игру слов. Вооружившись шприцем, он решительно отправился на поиски Джорджи.
Он обнаружил горгона в маленькой гостиной, в компании Доминика, Уомраса и механика по имени Боб Ритнер. Они окружили и рассматривали странный механизм — или художественную композицию? — сделанный из алюминиевых полос.
— Это дыба, — гордо пояснил Ритнер. — Я когда-то видел ее на картинке в детской книжке.
Основой для "дыбы" служил длинный узкий столик, на одном конце которого была закреплена лебедка. Все в целом выглядело как грубое приспособление для растягивания чего-нибудь.
— Мы решили, что настало время для суровых мер, — сказал Доминик
Альваресу, вытирая пот с бритой головы.
— В древние времена, — назидательно произнес Ритнер, — такие устройства применяли к преступникам, когда они не хотели говорить.
— Я говорю, — неожиданно сказал Джорджи.
— Тебя наказывают за другое, — мягко пояснил Доминик. — Альварес, прежде чем мы начнем, ты, наверное, хочешь осмотреть своего пациента.
— Ха! — сказал Альварес. — Именно так. Ха-ха!
Он опустился на колени перед Джорджи. Горгон повернул все стебельки с фоторецепторами в сторону алюминиевой конструкции, изучая ее с неподдельным любопытством. С таким же любопытством доктор Альварес оглядел самого Джорджи. Он пощупал кожу горгона. Кожа была плотной и упругой, великолепного розового цвета. Слуховые органы Джорджи напряженно подрагивали.
Альварес извлек из своего чемоданчика ручные весы, отрегулированные под гравитацию уровня A.
— Залазь сюда, Джорджи.
Горгон послушно вскарабкался на чашку весов. Альварес поднял весы и посмотрел на шкалу.
— Хм, — сказал он. — Джорджи здорово потерял вес.
— Да-а? — с надеждой спросил Доминик.
— Точно. Однако он, похоже, отлично себя чувствует. Я бы сказал — лучше, чем неделю назад. В лечении он не нуждается. Вот разве что немного раствора сахара, это его подбодрит…
Альварес извлек из чемоданчика шприц, проколол гладкую кожу Джорджи и надавил на поршень.
Доминик вздохнул.
— Ну что ж, можем продолжать. Джорджи, запрыгивай сюда. Пусть Ритнер пристегнет тебя ремнями.
Джорджи охотно взобрался на столик. Ритнер пристегнул ремнями четыре из его конечностей, и стал крутить лебедку.
— Только не сильно! — встревоженно сказал Джорджи.
— Я аккуратно, — уверил его Ритнер. Он продолжал вращать рукоятку. — Как ты себя чувствуешь?
Конечности горгона были уже вдвое длиннее, чем обычно, и продолжали растягиваться.
— Щекотно, — пожаловался Джорджи.
Ритнер крутил лебедку. Уомрас нервно закашлялся. На него зашикали.
Конечности Джорджи все удлинялись и удлинялись. Потом начало становиться заметно продолговатым его тело.
— С тобой все в порядке, Джорджи? — спросил Доминик.
— В порядке.
Ритнер отчаянно крутнул рукоять в последний раз. Вытянувшееся тело горгона удобно разлеглось от одного конца дыбы до другого. Больше растягивать его было некуда.
— Хорошо, — сказал Джорджи. — Сделай еще так.
Он переливался радостными перламутрово-розовыми оттенками. Ритнер чуть не расплакался и с ненавистью пнул свою машину. Альварес фыркнул и убрался восвояси. В коридоре, где его никто не мог увидеть, он подпрыгнул в воздух и стукнул пятками друг о друга. Он просто чудесно проводил время!
Как жаль, что сегодня еще не среда. Хотя, если вдуматься, зачем ждать до завтра?
Комендант Чарлз Уотсон Карвер, начальник станции 3107A, был обучен принимать быстрые и смелые решения. Если начальник чувствует малейшее сомнение в собственной правоте, он начинает колебаться и менять планы на ходу, становится жертвой суеверий и беспокойства, и в конце концов вообще теряет способность принимать решения.
Беда в том, что никто не может быть все время прав. Можешь пунктуально следовать букве инструкции, можешь блистательно импровизировать — в любом случае рано или поздно ты ошибешься. Искусство быть начальником заключается в том, чтобы переступить через ошибки и продолжать дальше, как ни в чем не бывало.
Карвер напряг подбородок, выпрямил спину и посмотрел вниз, на больного горгона. Да, горгон был болен, и сомневаться в этом не приходилось. Его отростки поникли и вяло колыхались, кожа была сухой и горячей.
— И давно он так? — требовательно спросил Карвер, лишь слегка запнувшись перед местоимением. Мысленно он всегда называл чужаков "оно", но его подчиненным вовсе ни к чему это знать.
— Минут двадцать. Что-то около того, — ответил доктор Несельрод. — Я сам пришел сюда… — он подавил зевок, — минут десять назад.
— А что вы вообще здесь делаете? — спросил Карвер. — Сейчас смена Альвареса.
Несельрод смутился.
— Знаю. Альварес в госпитале. Как пациент. Он набросился на помощника повара Сэмюэлса. Вылил ему кастрюлю супа за шиворот. И кричал что-то в том смысле, что хочет раз и навсегда простерилизовать ему фурункул. Пришлось накачать Альвареса успокоительными. Мы его втроем едва скрутили.
Карвер сжал губы и выпятил подбородок.
— Несельрод, что вообще творится на станции? Сначала это… существо атаковало мою жену. Теперь Альварес… — Он сердито уставился на Джорджи.
— Вы можете его от этого вылечить, что бы это ни было?
Несельрод удивился.
— Разве можно такое требовать? Мы понятия не имеем о лекарствах горгонов. Я думал, что вы свяжетесь с базой и спросите у них.
Разумеется, он рассуждал здраво. Вот только, как всегда, оставался открытым вопрос интерпретации. Как подать то, что произошло? Была ли это трагическая случайность, которая постигла уважаемого посла чужаков из-за вопиющей небрежности людей? Или это было необходимое и соответствующее наказание преступнику, которое они так долго искали? Карвер посмотрел на часы-перстень. Оставалось ровно три часа до окончания срока, в течение которого старейшины аборигенов планеты обязали их наказать Джорджи.
— Какого он, по-вашему, цвета? — спросил комендант у Несельрода. — Уж никак не розовый.
— Не-ет. Но и не синий. Я бы назвал этот цвет оттенком фиолетового.
— Хм. Да. Ну, во всяком случае, он стал меньше, чем был. Верно?
Подозрительно меньше.
Несельрод согласился.
Карвер принял решение.
— Сделайте все, что можете, — велел он Несельроду, затем поднес к губам наручный коммуникатор: — Есть сейчас связь с начальником планетной базы?
— Да, сэр, — ответил оператор.
— Хорошо. Дайте мне Робинсона.
Прошло несколько секунд.
— Начальник базы слушает.
— Робинсон, это Карвер. Скажите старейшинам, что у нас здесь очень несчастный горгон. Мы не уверены, что именно на него так повлияло — мы перепробовали кучу вещей — но он изрядно потерял вес, и кожа его… — Карвер едва уловимо заколебался. — …кожа синеватая. Определенно синеватая. Принял?
