Джеймс Твайнинг - Знак Наполеона
— Когда вы купили эту картину?
Рази с показной покорностью выпрямился и хрустнул костяшками пальцев, разминая их.
— Около десяти лет назад. Тогда мне говорили, что я переплатил, но Гоген есть Гоген.
— И вы никогда не сомневались в ее подлинности?
— Никогда, — твердо сказал Рази; движения его рук стали более энергичными. — Ее происхождение было вне подозрений. Это подтверждалось документами. Я вам могу предоставить копии, если желаете.
— Значит, существование второй картины стало для вас неожиданностью?
— Абсолютной, — уверенно кивнул он.
— Продавец — крупная японская корпорация.
— Сейчас везде японцы, — пожал плечами Рази. — Экономика изменилась. С другой стороны. Россия — перспективный рынок.
— Вы когда-нибудь сталкивались с подделками?
— Не припомню. — Он снова пожал плечами.
— И вы все еще покупаете и продаете много картин, не так ли?
— Смотря что значит «много».
— Лорд Хадсон сказал, что вы были его постоянным клиентом. — Дженнифер открыла папку и сверилась с одним из лежащих в ней листов. — Только на аукционе «Сотбис» вы купили пятнадцать картин и продали двадцать за последние три года.
— Это досье на меня? — спросил Рази с внезапно жесткой интонацией.
— Часть. — Дженнифер закрыла папку. Это не входило в стандартную схему, но она взяла папку с собой для того, чтобы посмотреть, как отреагирует Рази. Пока он казался более обиженным, чем обеспокоенным.
— Меня подозревают, агент Брауни? — Он выпрямился и глянул ей в глаза.
— Не больше, чем меня, мистер Рази, — примирительно сказала Дженнифер. — Но для достижения результата нам необходима полная картина вашей жизни и вашего бизнеса. В конце концов, подлог мог совершить ваш клиент или поставщик. Кто-то, у кого был на вас зуб и кто хотел бы разрушить вашу репутацию.
— У меня нет врагов, — покачал головой Рази. — Все остались в Иране. Здесь, в Америке, я окружен друзьями. Множеством друзей.
— А как насчет Герти Хэммона?
В его глазах мелькнуло раздражение.
— Мы с Герти… очень близки.
— Так близки, что вы сломали ему руку? — настаивала Дженнифер — медицинское заключение находилось в той же папке. — Так близки, что он подал на вас в суд за нападение?
— До суда дело не дошло. — Рази улыбался, но в голосе не было и тени улыбки. — Обычное недопонимание. Я не хотел причинить ему вред… — Рази помолчал, а потом спросил: — Вы замужем, агент Брауни?
— Нет.
— Нет, — повторил он. Дженнифер взбесила его интонация, означавшая, что она дала ответ, которого он ожидал. Неужели ее было так легко расколоть? — Понимаете, мы с Герти словно супруги, а супруги иногда ссорятся. В запале можно многое наговорить и наделать. Иногда не то, что хочется сделать на самом деле… Самое главное, что в конце всегда следует поцелуй и примирение.
Повисла долгая пауза: Дженнифер ждала, не скажет ли Рази еще что-нибудь. Если нет — стало быть, упоминание имени Хэммона задело его. Этой линии стоило придерживаться, даже если Рази не был готов добровольно рассказать все.
— Мистер Рази, есть ли что-то, о чем вы мне не сообщаете? — в конце концов спросила она. — То, что могло заставить кого-то попытаться добраться до вас?
— Я же сказал, нет. — Он покачал головой. — А что, вы… — Он осуждающе посмотрел на папку, лежащую на коленях Дженнифер, и вновь встретился с ней взглядом.
Агент Брауни молчала. У нее было гораздо больше вопросов, чем когда она входила сюда. Почему Рази дважды проехал мимо своей галереи утром? И что заставило его носить револьвер в кобуре на правой лодыжке? Она заметила оружие, когда он спускался по лестнице ей навстречу.
Рази не был похож на человека, у которого нет врагов. Существование двух идентичных картин Гогена показывало, что внешность бывает обманчива.
Глава десятая
Деревянные ворота со скрипом открылись, разорвав полицейскую ленту, которой они были опечатаны. Том осторожно шагнул в небольшой внутренний дворик. Вокруг поднимались стены двухэтажного здания, оставляя наверху маленький клочок серого тяжелого неба.
Земля была покрыта битой черепицей и обломками кирпичей. Слева — гора песка с собачьими экскрементами, в которые кто-то наступил: все еще можно было различить большой отпечаток рифленой подошвы. В дальнем углу лежала гора мусора, наметенного туда ветром. Тому показалось, что там лежит использованный презерватив. Он в ярости мотнул головой. Рафаэль заслуживал лучшей участи.
— Сюда.
Марко Гильес протиснулся мимо него и вышел на середину дворика. Том замешкался, чтобы закрыть за собой ворота. Стояла жаркая для этого времени года погода — это было чересчур даже для климата Испании, и он пытался отлепить футболку от тела, чтобы хоть как-то освежиться.
Гильес был одет словно участник третьесортного мюзикла пятидесятых годов — синие фланелевые брюки, светло-зеленая куртка и кремовые ботинки, нуждавшиеся в чистке и полировке. У него было вытянутое бледное лицо; маленькие мутные карие глаза разделял большой, невероятно тонкий нос, отбрасывавший длинную тень, словно солнечные часы. Рыжие от природы волосы и бородка были покрашены черной краской, в результате чего получился насыщенный коричневато-красный цвет, менявший оттенки в зависимости от освещения.
— Здесь…
Эффектным жестом он указал на дверной проем. Ногти на его руке были обгрызены, кутикулы покрыты заусенцами и запекшейся кровью. Том поднял глаза и увидел по обеим сторонам двери дырки от гвоздей, от которых на землю спускались запекшиеся следы крови. Кровавые пятна были обведены мелом, образовав линию, напоминающую лассо.
— Причина смерти — асфиксия. — Гильес сверился с бумагами, лежавшими в маленькой кожаной сумке. Он говорил с заметным испанским акцентом. — Вес тела, повисшего на гвоздях, не дал ему дышать. Это случилось всего за несколько минут. — Он провел рукой по бородке, против роста волос, словно трепал кошку.
— Вот почему римляне прибивали и ноги тоже, — бесстрастно заметил Том. — Чтобы распятые не могли подтянуться и сделать вдох. Это удлиняло страдания.
— Значит; могло быть и хуже? — В голосе Гильеса послышались заинтересованные нотки. — Ему повезло?
— Его распяли, Марко, — огрызнулся Том. — Пригвоздили к дверной коробке во дворе, полном собачьего дерьма и использованных презервативов. Думаешь, ему повезло?
Он отвернулся и в ярости уставился на открытую дверь. Та малая его часть, которая все это-время с надеждой кричала, что Рафаэль не мог умереть, что это все какая-то нелепая ошибка, замолкла. Именно здесь закончилась жизнь Рафаэля, угасла с последним судорожным вдохом. Он почти пожалел, что не остался дома по совету Доминик.
Они долго молчали. Гильес, медленно двигая челюстью, словно пережевывая что-то, ждал, пока Том заговорит.
— Хочешь посмотреть фотографии? — спросил он в конце концов, протягивая Тому папку.
— Нет. — Том с отвращением отвернулся, представив себе, как Гильес в детстве одну за другой отрывал лапки крабам и смотрел, как они тщетно барахтались на дне корзинки. — Просто расскажи, что написано в заключении.
Гильес разочарованно пожал плечами и перевернул страницу.
— Рафаэль Квинтавалле. Белый мужчина. Пятьдесят шесть лет. Найден мертвым в Domingo de Ressureccion — Пасхальное воскресенье. Убийство. Коронер сказал, тело висело здесь два или три дня. Опознавала приемная дочь.
— Ева? — удивленно переспросил Том. — Она здесь?
— Ты ее знаешь?
— Когда-то знал, — со вздохом кивнул Том.
— Дикая штучка, — присвистнул Гильес. — Здесь сказано, что ее арестовывало ФБР за контрабанду бриллиантов.
— Давно дело было. Что там еще про Рафаэля?
— Последний раз его видели во время шествия Макарены на Чистый четверг. Как минимум двое клянутся, что видели, как он шел в Базилика де ла Макарена на исповедь аккурат перед началом шествия.
— На исповедь? — недоверчиво нахмурился Том. — Ты уверен?
— Так здесь написано, — потряс бумагами Гильес.
— А что там сказано насчет его квартиры? Полиция нашла что-нибудь?
— К тому времени, когда они приехали, все уже обыскали. Они опоздали.
— Я опоздал, — прошептал Том.
— Ты его хорошо знал? — заинтригованно спросил Гильес, обмахиваясь одной из фотографий.
— Работали вместе пару раз, — ответил Том. — В молодости. Не знаю почему, но мы привязались друг к другу. С тех пор и дружили.
Он замолчал, вспоминая время, когда ушел из ЦРУ, а точнее, когда его коллеги решили, что он стал опасной помехой, которую необходимо устранить. Рафаэль помог, когда Том ударился в бега, помог освоиться в деле, представил его нужным людям, в том числе и Арчи. Он думал об их дружбе и времени, которое они проводили вместе. Теперь все кончено.
