Михей Натан - Боги Абердина
После окончания ужина последовала коллективная пауза, уникальная для обильных трапез. Шампуры с бараниной почти опустели и лежали в беспорядке в центре стола.
Наконец, к беседе подключили и меня. Они уже использовали все другие темы. Первым заговорил Дэн.
— Артур говорил, что ты учился в школе в Нью-Джерси.
Я кивнул.
— Я учился в «Элм-Хилл», — сказал Дэн. — Я был в команде, которая три года подряд выигрывала у «Полка» в национальном чемпионате.
Я не представлял, о чем он говорит.
— Я в школе играл в футбол, — пришлось ответить мне.
Дэн был поставлен в тупик.
— В какой школе ты учился?
— В тридцать второй, — ответил я.
— Какой тридцать второй? — не понял Дэн.
— Просто тридцать второй, — пожал я плечами.
— Это номер? — наш младший собеседник выглядел шокированным.
Хауи засмеялся.
— А тридцать первая школа была? — спросил Дэн.
— Я не знаю, — ответил я.
— Но ты должен был слышать про соперничество «Элм-Хилла» и «Полка», — настаивал Дэнни. — «Полк» — это самая престижная академия в Нью-Джерси. Они каждый год попадают в национальный чемпионат.
Я не представлял, что сказать. К счастью, вмешался Арт.
— Эрик перескочил через два класса. Он не так много времени учился в средней школе.
— Только один класс, — поправил я, но меня никто не слушал.
— Боже мой, — воскликнул доктор Кейд и налил себе вина. — Два класса — это, как мне кажется, слишком много. Удивлен, что ваши родители согласились.
— Я жил у опекунов, — ответил я.
Это привлекло его внимание. Последовала недолгая пауза.
— Вы сирота? — спросил доктор Кейд.
Снова это слово — сирота. Наверное, я на самом деле сирота. Как назвать ребенка, чей единственный оставшийся в живых родитель не является частью его жизни? Строго говоря, я не был сиротой, хотя и не знал точно, жив отец или нет. Он не был родителем — по крайней мере, в трудный период. Он стал донором спермы, который оставался достаточно долго, чтобы убедиться: его ребенок растет здоровым. После этого отец уехал.
— Это ужасно, — Хауи покачал головой. — Мой дед умер в прошлом году… — Он надул щеки, словно лягушка-бык, и выпустил воздух. — Удовольствие ниже среднего. Я никогда не видел отца таким расстроенным. Он начинал плакать без причины. Однажды вечером мы все смотрели телевизор, началась реклама с грустной музыкой…
— Мне очень жаль, что так получилось с вашими родителями, — сказал доктор Кейд, кивнув Эллен. Она встала и забрала у него тарелку. — Вы отличный молодой человек, достойный восхищения, — продолжал он, сворачивая салфетку и опуская ее на скатерть.
Дэн встал и начал помогать Эллен убирать со стола. Хауи дразнил ее своей тарелкой — протягивал ее ей, забирал назад, предупредительно грозил пальцем, затем потребовал принести ему стаканчик «Хеннесси».
Эллен с Хауи начали спорить, но как казалось, доктор Кейд не обращает внимания ни на что, кроме нашего разговора. Мне было трудно сконцентрироваться, поскольку Эллен распустила волосы, они упали на одну половину лица, отблескивая на свету. Ее волосы напомнили мне о стихотворении Байрона, которое я учил на уроке английского в последнем классе средней школы… «Эти локоны, которые так ласково вьются, заключают наши сердца в более крепкие цепи…»
Доктор Кейд прекратил говорить, и во время паузы я понял, что продолжаю смотреть на Эллен. Теперь они с Хауи спорили о месте женщины в доме. Когда Эллен шлепнула своего собеседника по макушке и оставила ему тарелку, я быстро отвернулся.
Хауи рассмеялся и что-то прокричал, но она уже шла в кухню.
— У нее не очень хорошо получается эта роль, — сказал Арт, обращаясь к Хауи.
— Ей нужно расслабиться… Не то что я — антифеминист. Знаешь, думаю, что ей просто нужен…
— Заткнись, — сказал Арт.
Они уставились друг на друга, затем Хауи оттолкнулся руками от стола и встал. Он потянулся, зевнул и потер глаза.
— Я иду наверх, — объявил он, ни к кому конкретно не обращаясь, легко взмахнул рукой и отправился к кухне. Выходя из столовой, Хауи, чтобы сохранить равновесие, держался за косяк.
— Хауи — прекрасный художник, — сказал доктор Кейд. — Он делает карты для моих книг.
Сообщение адресовалось мне, но доктор Кейд в это время наблюдал за Артом. Напряжение пронеслось по комнате, словно порыв горячего ветра.
Прошла минута. Я слышал, как Дэн с Эллен разговаривают в кухне, как там льется вода и гремит посуда. Доктор Кейд откашлялся.
— Вы не против присоединиться ко мне в кабинете наверху и выпить ликера?
Я думал, что он со мной уже закончил — после моего-то жалкого поведения за ужином.
— Конечно, — заикаясь, ответил я. — Я имел в виду: если это не доставит вам каких-то неудобств.
— Если бы это доставляло мне неудобства, то я не стал бы вам предлагать, — ответил, вставая, доктор Кейд.
Я последовал за ним наверх по роскошной лестнице, неотрывно глядя ему в спину, пытаясь подражать его манере ходьбы. Доктор оставался невозмутимым и абсолютно спокойным, словно океан под ясным небом, его фигура напоминала Аполлона.
Доктор Кейд повел меня по узкому коридору с паркетным полом. На стенах цвета пергамента на уровне глаз висели портреты. Мы прошли две двери по левой стене и одну — по правой. Затем Кейд достал из кармана ключ и открыл последнюю дверь перед небольшой лестницей в конце коридора. Снизу, из лестничного колодца, доносились голоса Дэна и Эллен, было слышно, как звенит посуда. Судя по звукам, ее уже расставляли по местам.
Кабинет доктора Кейда оказался маленьким и теплым, пол покрывал один яркий ковер. Здесь же был камин, облицованный красным и серым мрамором. Над ним я заметил картину — женщина в белом платье, управляющая колесницей; черные кони везли ее к пещере. У дальней стены, где размещался письменный стол, находились книжные полки. Там стояли хрупкие безделушки, маленькие изящные вещицы, крошечные старинные произведения искусства. Это напоминало музейные стенды. С ними резко контрастировали большие книги в кожаных переплетах, с почерневшими лагунными фермуарами и потрепанными краями.
Напротив двери я увидел небольшое окно. Были заметные раскачивающиеся ветки деревьев.
Доктор Кейд прошел к письменному столу и вынул пробку из хрустального графина, наполненного прозрачной жидкостью. Он жестом предложил мне сесть и наполнил из графина два бокала, суженных кверху; из таких обычно пьют коньяк.
— Граппа, — пояснил он, протягивая мне напиток.
Сам профессор опустил нос к краю бокала. Профиль у Кейда был четко очерченным и простым: прямой нос, густые брови, небольшой, не волевой подбородок.
Доктор сделал глубокий вдох.
Граппа оказалась хуже вина и оставила у меня в горле горящий след, а потом вспыхнула факелом в животе. На глаза навернулись слезы, и я в смущении отвернулся. Доктор Кейд отпил из своего бокала, потом опустил его на стол. Мгновение он стоял неподвижно, затем прошел к камину и убрал экран.
Я еще раз попробовал напиток. Он обжигал губы.
— Первый раз в этом году, — я еще ни разу не зажигал камин, — сообщил доктор Кейд.
Он брал поленья из разрубленных на четыре части чушек и аккуратно складывал позади камина, там, где виднелся слой сажи. Затем поставил защитный экран на место и нажал на кнопку в стене. Прозвучало три щелчка, и язык пламени вырвался из-под сложенных поленьев.
— У нас был камин, — сказал я. — В нашем доме в Уэст-Фолсе. Это была огромная железная печка, которая стояла в углу гостиной. Я помню, как принес в дом снег и бросил на него, а потом наблюдал, как снег тает и шипит.
— Это было, когда вы жили с опекунами?
— Нет, — я сделал еще один глоток. На этот раз граппа не показалась мне такой кусачей, только язык онемел в том месте, куда она попала. — Моя настоящая семья жила в Уэст-Фолсе, в Миннесоте. А потом, когда мне исполнилось десять лет, умерла мама. И меня перевезли в Стултон.
Мне все еще становилось грустно вспоминать прошлые годы. Для разговора о печальном требуется подготовка, как и для того, чтобы пережить бурю: нужно проверить, все ли окна и двери закрыты, везде ли накинуты щеколды… А без подготовки тяжелая беседа вызовет ненужные воспоминания, выплеск эмоций.
Я сделал еще один глоток.
— А ваш отец?
— Он уехал, — сказал я. — Когда мне было пять лет.
Лицо доктора Кейда смягчилось.
— А ваша мать умерла пять лет спустя… Это наверняка было болезненно. — Он покачал головой и уставился в огонь. — Вы поддерживаете связь с отцом?
Мне действительно не хотелось об этом говорить. Я ничего не ответил, просто сидел на месте, держа бокал обеими руками.
— Не сомневаюсь, что это болезненная тема, — сказал доктор Кейд.
