Джон Бекан - 39 ступенек
Я с трудом расправил свои члены — так я закоченел от холода. Видимо, солнце только что взошло, потому что небо было еще серым. Я приподнялся на руках и посмотрел вниз: там по склону холма поднимались вверх люди. «Марми действительно не терял времени даром», — подумал я, быстренько надел башмаки и в мгновение ока зашнуровал их.
Обогнув волну, я стал пробираться ползком вверх по небольшой ложбинке. Добравшись до вершины холма, я посмотрел вниз: мои преследователи еще не дошли до валуна. Скрывшись за гребнем, я пустился бежать вниз по склону и начал взбираться на следующий холм, как вдруг услышал крик — меня заметили. Самый крайний в цепи человек кричал и показывал в мою сторону рукой. Я взобрался на вершину следующего холма и, скрывшись за гребнем, лег на землю и стал ждать. Через несколько минут я перебрался ползком через гребень и побежал вниз по тому же пути, по которому шел раньше. Когда я наконец остановился, то очень обрадовался: мои преследователи двигались в ложном направлении.
«Что теперь будем делать?» — задал я себе вопрос, потому что совершенно не знал местности, а мои преследователи были, скорей всего, нанятые полицией охотники или пастухи. Как говорится, нет худа без добра: все эти пробежки разогнали кровь в моем закоченевшем было теле и физически я себя чувствовал великолепно. Подумав, я решил двигаться по гребню водораздела. Этот путь был наилучшим потому, что меня и преследователей разделяла глубокая лощина, которую они не скоро преодолеют. На это им потребуется как минимум двадцать минут. Когда я взобрался на гребень, то опять кто-то из них увидел меня и закричал, в ответ я помахал ему рукой: удивительно, но я не чувствовал страха; мне казалось, что я снова маленький мальчик и играю с приятелями — они волки, а я заяц. Впрочем, мое настроение несколько ухудшилось, когда я увидел, что пять человек отделились от остальных и стали двигаться параллельно моему курсу: очевидно, хотели меня окружить. Я быстро спустился с гребня и побежал по направлению к болоту. Когда я пересек его, я вышел к земляной дамбе. Пробежав по ней метров сто, я выбежал на дорогу. Мои преследователи все еще не достигли гребня водораздела, и я вдруг почувствовал, что мне улыбается удача: дорога обычно ведет к человеческому жилью.
За поворотом дороги, я увидел купы деревьев. «Будет лучше, если я сойду с дороги и буду пробираться в кустарнике вдоль берега ручья», — решил я. Ручей бежал справа от дороги. Как только я это сделал, на гребне водораздела показались фигурки моих преследователей. С этого момента я уже больше не оглядывался: я бежал по кустарнику, а там, где встречались открытые места, пробирался ползком. Вскоре я вышел к сарайчику, в котором хранились торфяные брикеты, за ним была поляна, заросшая травой, на которой правильными рядами росли молодые елочки. Я пересек поляну и увидел слева от себя, примерно в двухстах метрах, дом. Перейдя по мостику ручей, я вышел на лужайку перед домом.
Неожиданно, прямо у меня из под ног из густой травы вылетела тетерка — я очень удивился, потому что эти птицы никогда не живут рядом с человеком. Дом представлял собой обычный, побеленный известкой, коттедж небогатого фермера. Слева к нему была пристроена веранда. Я видел, что там кто-то стоит и наблюдает за мной. Под окнами веранды была клумба, на которой росли чахлые рододендроны.
Я прошел по усыпанной гравием дорожке к раскрытым дверям веранды. Вся стена напротив окон ' была уставлена книгами, книжные шкафы были видны и в другой комнате, дверь в которую была открыта. Перед книжными полками стояли стенды: там под стеклом, как в музее, лежали монеты и какие-то камни. За большим двухтумбовым столом на коротеньких, изящно вырезанных ножках слева от окна сидел пожилой человек, похожий на мистера Пиквика. У него было полное, круглое лицо и огромная лысина, блестевшая, как бильярдный шар. Сидевшие на самом кончике носа очки с очень большими стеклами, казалось, вот-вот упадут на стол. Перед ним лежало несколько листов бумаги и две раскрытые книги. Увидев меня, он вопросительно поднял брови, но ничего не сказал.
Мне, конечно, надо было перевести дух. Да и что бы я мог сказать? Кроме того мне не понравился острый, словно бы всезнающий, взгляд этого человека. Я нагло смотрел ему в лицо и молчал.
— А вы, мне кажется, немного запыхались, мой друг? — с расстановкой проговорил он вдруг.
Я кивнул головой на окно: в просеках между елочками замелькали фигурки людей. Лысый взял в руки бинокль и долго смотрел в него.
— Не в ладах с законом? Ну хорошо, обсудим это дело за чашкой чая. Терпеть не могу, когда мое уединение нарушают грубые и глупые полицейские. Пройдите в мой кабинет. Там вы увидите две двери:
откройте левую и захлопните ее за собой. Вы будете в полной безопасности, — закончив, он кивнул мне и, взяв авторучку, начал что-то писать на листе бумаги.
В похожей на камеру комнатке с маленьким окошечком под самым потолком пахло какими-то химикалиями. «А что если полицейские начнут обыскивать дом?» — подумал я. Но я отбросил эту мысль и стал думать о том, как гостеприимный хозяин угостит меня яичницей с беконом. Томительные минуты ожидания были, наконец, прерваны звуком щелкнувшего замка — дверь моей камеры распахнулась.
Я вышел из нее в залитую солнцем комнату, которую лысый называл своим кабинетом. Он сидел в глубоком кресле и внимательно смотрел на меня.
— Ушли? — спросил я.
— Ушли, — подтвердил он. — Я убедил их, что вы скрылись в холмах за моим домом. Я не мог допустить, чтобы полиция арестовала человека, которым я восхищаюсь. Чудесное сегодня утро, мистер Ханней, не правда ли?
И, сказав это, он вдруг на секунду закрыл глаза. В то же мгновение я вспомнил слова Скаддера о страшном человеке, у которого веки, как у ястреба, и понял, что я попал из огня да в полымя.
В следующее за этим мгновение я уже готов был броситься на негодяя и задушить его, но он, видимо, предвидя это, понимающе усмехнулся. — Вторая дверь открылась и из нее вышли два молодца с пистолетами в руках. «Ваша взяла, — подумал я, — но ведь не все еще потеряно. Вы знаете меня по имени, но не знаете в лицо».
— Вы несете околесицу, — грубо заявил я. — Не знаю я никакого Ханнея. Меня зовут Эйнсли. Нед Эйнсли.
— Вот как? — улыбнулся лысый. — Я думаю, с именами у вас все в порядке. Меня такие пустяки не интересуют.
Я решил гнуть ту же линию, сделал несчастное лицо и жалостным голосом сказал:
— Да черт с вами! Выдавайте меня полиции, только знайте — это подло. И зачем я сунул нос в эту проклятую машину. Нате, подавитесь, — я сунул руку в карман и шагнув к столу, бросил на стол четыре соверена.
— Нет, полиции мы вас выдавать не собираемся, — улыбнулся лысый. — Нам надо уладить с вами кое-какие дела, мистер Ханней. Вы так много знаете, но актер вы все-таки посредственный.
Сказано это было как-то уже слишком самоуверенно, и я заподозрил, что у него оставалось еще небольшое сомнение на мой счет.
— Да хватит вам резину жевать! — взорвался я. — Два дня полицейские ищейки гоняются за мной из-за того, что я взял в разбитой машине деньги. Да провались все пропадом! Вяжите меня, выдайте полиции! Мне теперь все равно.
Мне показалось, что лысый колеблется.
— Будьте добры, расскажите мне, что вы делали в течение последних трех дней? — спросил он.
— Ты даешь, начальник, — сказал я. — Я не жрамши два два., а тебе рассказы рассказывай. Ты бы лучше покормил меня, начальник.
Должно быть, на сей раз я убедил его. Он махнул рукой, и одни из молодцов ушел и вскоре вернулся со стаканом пива и куском пирога. Естественно, я накинулся на него с жадностью, чавкая и сопя, как и подобает Неду Эйнсли. Как бы невзначай, лысый, вдруг заговорил по-немецки, но я сделал вид, что ничего не понял.
Я рассказал, что плавал матросом на одном торговом судне. Неделю назад судно приплыло из Архангельска в Лейт, и я был списан с корабля за пьянку. Денег у меня не было и я пошел пешком в Вигтаун, где живет мой брат. И вот однажды я увидел большую машину, которая свалилась в овраг. Я пошел посмотреть, нет ли там чего, и нашел на сиденье три соверена и еще один на полу. Когда я после этого зашел в булочную, то женщина, увидев монету, закричала: «Полиция! Полиция!» Я убежал, но вскоре полицейские чуть было не схватили меня, когда я умывался после сна в ручье. Пришлось бежать, оставив им куртку.
— Вот так-то, начальник, — закончил я. — Если бы вы нашли эти деньги, к вам бы никто не придрался. А на бедного Неда всегда все шишки валятся.
— Здорово врете, Ханней, — ухмыльнулся лысый.
— Ну ты и дурак, начальник, — заорал я. — Я ведь тебе сказал, что я Нед Эйнсли, что не знаю никакого Ханнея. Чего ко мне пристал, как банный лист к заднице? — И тотчас же сбавил тон и опять жалостным голосом заканючил: — Спасибо, что покормил, начальник. Отпусти ты меня теперь, Христа ради?
Я заметил, что лысый почти готов мне поверить.
