Марсель Монтечино - Убийца с крестом
Он откинулся на спинку кресла, обхватив руками затылок и выпятив локти вперед.
— Тебе пора выбросить всю эту чушь из головы, Сонни. Я говорю с тобой как твой друг, а не как бывшая жена. Тебе надо научиться ладить с людьми. Обязательно. Нельзя же жить, как ты, ненавидя всех. Поэтому ты и не можешь удержаться ни на какой работе, кроме этой дурацкой работы — доставки газет. Ты знаешь, как только ты пришел ко мне, я сразу же подумала, что тебя вышвырнули. Твоя нынешняя работа -единственная, на которой ты смог продержаться больше двух недель. Устроиться туда тебе помог Эйб, почему же ты поливаешь его грязью? Он не сделал тебе ничего плохого.
Уолкер вместе со стулом покачнулся вперед. Уперся локтями в стол.
— Не обо мне же он заботится. Он делает это ради тебя.
Он сложил перед собой согнутые ладони и, используя свои большие пальцы как прицелы, нацелился на портрет матери Терри, который висел на стене.
— К тому же мне не нужна эта работа. Я взялся за нее только для того, чтобы видеться с тобой.
Терри опустила глаза в чашку, не желая встречаться взглядом со своим бывшим мужем.
— Сонни, — сказала она. — Все это было так давно.
— Да, но...
— Мне было шестнадцать, Сонни. А ты был мускулистый парень, весь в татуировке. И у тебя был мотоцикл. И ты был такой горячий — настоящий огонь. — Она спокойно посмотрела на него. — Не думаю, что ты и сейчас такой же горячий.
— Терри... — начал Уолкер и потянулся через стол.
— Не лезь ко мне, — сердито воскликнула Терри, убирая свою руку. — Не смей этого делать!
— Послушай, Терри. Не нападай так на меня. — Он улыбнулся. — Почему бы тебе не расслабиться?
— Послушай, Сонни. — Терри поднялась и задвинула стул под стол. — Мне надо собираться. Подкраситься и причесаться. Я же сказала тебе, что у меня всего несколько ми...
— А ведь было же у нас хорошее времечко.
— Что было, то прошло, — сказала она, взмахнув рукой. — Прошло и не вернется.
Улыбка сбежала с лица Уолкера, оно стало мрачным. Терри почувствовала, что ее спину холодит старый знакомый страх. Страх поднимался все выше и выше по шее, пока не достиг головы. Она всегда боялась Сонни. Вначале это возбуждало ее, усиливало получаемое удовольствие. Но после всех пережитых ею за эти годы побоев в душе у нее оставался только страх.
— Тебе пора уходить, Сонни.
Лицо Уолкера было как застывшая угрюмая маска.
— Это никогда не кончится, Терри.
— Тебе пора уходить, — повторила она.
— Я не позволю этому проклятому еврею жениться на тебе, убью его.
С полминуты Терри молчала, затем заговорила ровным монотонным голосом:
— Сонни, ты еще не отбыл условного наказания; если ты только притронешься ко мне пальцем или просто повысишь голос, я надолго, очень надолго засажу тебя в тюрьму. Усек?
Уолкер смотрел на нее холодными жестокими глазами.
— Уходи же, — сказала она, подвигаясь к двери с такой осторожностью, какую обычно проявляют в присутствии злобного, сорвавшегося с цепи пса. Она открыла дверь, и внутрь заструились солнечные лучи. — Ну, пожалуйста, Сонни.
Уолкер улыбнулся, затем, поколебавшись, встал со стула. Он потянулся и почесал руку. Терри ждала. Уолкер улыбнулся еще раз и направился к двери. Когда он проходил мимо нее, она вся напряглась. Она хорошо знала его, если он ударит ее, то именно сейчас. Но он прошел мимо нее на крыльцо.
— Желаю хорошо провести вечер, — сказал он, улыбаясь. На мгновение он задумался, потом широко ухмыльнулся. — Но ведь сегодня пятница. Ты уверена, что он поведет тебя не в синагогу?
Она вздохнула и слегка покачала головой.
— Оставь нас в покое, Сонни. Пожалуйста. — Она закрыла дверь, и Уолкер услышал, как брякнул засов.
— Спасибо за кофе! — крикнул он, оглянувшись. Он подождал, но ответа никакого не было.
Он быстро прошел по побуревшему ат солнца газону, обогнул дом, миновал короткую подъездную дорожку и оказался на небольшом зацементированном заднем дворе. Кевин стоял спиной к Уолкеру, готовясь ударить по мячу. Уолкер набросился на него с кошачьей быстротой. Он ударил мальчика по затылку, повернул его и дал еще звонкую пощечину. Голова Кевина откинулась назад, а рука схватилась за щеку.
— Говорил я тебе, чтобы ты не играл с этим черным ублюдком! — Уолкер указал на Андре, который с широко открытыми глазами пятился назад.
Задняя дверь бунгало распахнулась, и из нее выбежала Терри; ее лицо было искажено яростью.
— Не смей трогать его! — вопила она. — Не смей прикасаться к нему своими грязными руками!
В руке у нее было бигуди, которое она швырнула в Уолкера. Перед глазами болталась одиночная прядь волос.
— Оставь его в покое, чертов подонок, или, клянусь Иисусом, я упрячу тебя в тюрьму!
Кевин пытался сдержать слезы. Его губы подрагивали.
— Убирайся отсюда, Сонни! Убирайся к чертовой матери!
Уолкер перевел взгляд с уже плачущего Кевина на Терри, которая искала, чем бы ей бросить в Уолкера, на Андре, а затем опять на Кевина.
— Уматывай отсюда! Здесь тебе не место! — Терри подобрала бейсбольный мяч и кинула его в Уолкера. Мяч отпрыгнул от его груди.
— Кевин, — сказал Уолкер и протянул руку к мальчику, который попятился назад.
— Оставь его в покое! — завопила Терри, обвивая сына руками, чтобы защитить его от отца.
Уолкер хотел было что-то сказать, но повернулся и пошел по подъездной дорожке к улице. Терри следовала за ним, осыпая его проклятьями.
— Оставь нас в покое, проклятый ублюдок! Убирайся прочь и оставь нас в покое!
Уолкер завел двигатель, автомобиль, визжа шинами, рванулся с места. Терри стояла на улице, что-то крича ему вслед. Из окон выглядывали соседи. Кевин и Анд-ре наблюдали с подъездной дорожки. Фургон с ревом катился вперед. В зеркале заднего обзора Уолкер видел все уменьшающуюся и уменьшающуюся фигуру Терри.
9.27 вечера
В комнате мотеля было темно и прохладно. Голд нашел выключатель — сразу за дверью, справа. Над маленьким круглым столиком зажегся тусклый свет. Голд поставил на стол уже пятую за сегодняшний день бутылку виски и белый бумажный пакет, в ванной обнаружил стакан в стандартной дезинфицирующей обертке. Скинул ботинки, отстегнул от пояса кобуру. Револьвер, тяжело шмякнулся на стол — этот знакомый звук вселял уверенность. Голд придвинул к столику угловатое, неудобное на вид кресло и сел. Налил себе виски, развернул сандвич с салатом из цыпленка, затем подался вперед и включил телевизор. Пока он ел, экран замигал и нагрелся, на нем появилась злодейская ухмылка Дж.-Р. Юинга. Звук был отключен, и Голд не потрудился включить его. Не доев бутерброд, он встал и попытался выключить кондиционер — повернул термостат на отметку «ВЫКЛ». Жужжание, однако, не смолкло, и холодный воздух все поступал. Оставив кондиционер в покое, Голд уселся и вновь принялся за сандвич. Жевал, вяло поглядывая на экран. Прикончил сандвич и наконец почувствовал себя в достаточно хорошей форме, чтобы осторожно пригубить виски. Поесть днем Голд забыл (что часто случалось во время серьезных запоев), так что, когда он подъехал к этому мотелю в восточном конце Голливудского бульвара, его изрядно трясло. Денек выдался адов: слежка, перестрелка, потом эти дегенераты из ФБР, рапорты — и все это время Голд пил, пил, пил...
— Что-то я старею. — Он аккуратно смахнул крошки со стола в пригоршню, высыпал в мусорную корзину, потом перенес револьвер и стакан с виски на тумбочку. Растянулся на кровати, сложил ноги — лодыжку на лодыжку. Постель была такая чистая, мягкая, просто чудесная — только сейчас Голд почувствовал, как он вымотался. Наблюдая за беззвучным спором Линды Грей и Ларри Хэгмана, он погрузился в сон.
Полчаса он проспал крепко и без сновидений — пока не услышал, что дверь открывается. Спокойным инстинктивным движением его рука потянулась к оружию.
— Джек Голд, привет. Как поживаешь?
Он расслабился, закинул руки за голову и зевнул.
— Куки?
Куки была филиппинкой: маленькая, смуглая, быстрая. Ее прямые волосы опускались ниже талии. Белые брюки в обтяжку и безрукавка вызывающе контрастировали с темной глянцевой кожей.
— Джек Голд, — сказала она, зажигая длинную коричневую сигарету и присаживаясь на краешек кровати. — Ты не знаешь одного тупорылого мусора? Кнудсен его зовут. Ну Кнудсен — белый такой, как молоко, знаешь, о чем я. — Она стремительно встала и налила себе виски. — Этот поганый коп застукал меня на прошлой неделе в баре «Сансет Хайэтт». Взял, что называется, с поличным. Пришлось упрашивать его. Ну так что, может, потолкуем об этом, ты понял меня, да?
— Понял я тебя, понял, — ответил Голд.
— Да, ну так отлично. — Куки снова села на кровать. Она положила ногу на ногу и откинулась назад. Даже отдыхая, она вся излучала нервную энергию. — А, ну так вот, этот козел Кнудсен мне говорит: «Пойдем выйдем, побазарим в моей тачке». — Она сердито дернула ногой и вонзила в сигарету длинные, в красном лаке, ногти — они скорее походили на окровавленные когти. — А в машине он спросил, сколько у меня денег с собой. Я говорю: «Ну, сотни три-четыре». Он говорит: «Давай сюда». Я думаю, ну хрен с ними, все же дешевле, чем адвокату платить, знаешь. Ну, значит, я отдаю ему бабки и уже из машины вылезаю. Тут этот козел Кнудсен говорит: «Ну-ка, подожди». А я ему: «Чего ждать-то?» Тут он свой конец вытаскивает. Я говорю: «Очень смешно — это что, наказание за взятку, которую я тебе дала?!» А он: «Ха-ха-ха, ты и правда смешная — вон рядом театр комедии, тебе туда надо бы. Но только после того, как отсосешь у меня». В общем, он заставил удовлетворить его прямо на стоянке у «Сансет Хайэтт».
