Лесли Форбс - Лед Бомбея
– Создается впечатление, – сказал Дилип, – что все эти люди утонули в пресной, но грязной воде, а не в море.
– Мне можно взять эту пленку?
– Ни в коем случае! Ее обязательно хватятся. Но я попробую сделать копию. – Он помолчал немного. – В противном случае, боюсь, информация об этих убийствах окажется под самым толстым сукном.
– Вам следует поговорить об этом с каким-нибудь более высоким начальством, может, со старшим следователем по особо важным делам.
Дилип жестом показал в сторону сырого помещения, где размещалась его лаборатория. Без окон, с запахом фенола и других похожих ароматов, с чуть меньшим по размеру шкафом. Несмотря на отсутствие вентилятора, в комнате было довольно прохладно. Ее охлаждала близость к холодильнику, где хранились трупы.
– Старший следователь по особо важным делам знает об этом, – возразил Дилип. – И кроме того, я всего лишь лаборант из химической лаборатории в подвале. А офис следователя расположен на самом верхнем этаже. Там у него кондиционеры, на стенах в рамочках дипломы самых престижных университетов мира и окна с видом на море. Возможно, благодаря этим окнам у него более широкий взгляд на ситуацию, чем у меня.
Мать как-то в разговоре, вскоре после того, как развеялось ее первоначальное романтическое представление об индийском субконтиненте, представила мне не столь краткую, но не менее мрачную картину здешнего общества. До этого отец много рассказывал нам из индийской истории, мама в основном специализировалась на пересказе своего жизненного опыта, ситуаций из жизни знакомых ей людей и древних легенд «Махабхараты», «Рамаяны». Сказания о богах, женившихся на молочницах, которые производили на свет божественных младенцев. Она много читала Киплинга, но, как мне кажется, совершенно не понимая его главной идеи: в Индии каждый человек знает свое место. Без привязанности к касте, классу, определенным социальным условностям хрупкое общественное равновесие в индийском обществе было бы неизбежно и катастрофически нарушено.
«Гнездо из колючей проволоки, называемое „карма“, заставляет бедняков мириться со своей нищетой, а богачам дает оправдание их неуемной алчности», – с горечью говорила мне мама.
– Более широкий взгляд, – повторила я за Дилипом. – Вы полагаете, у этих преступлений есть какие-то политические корни? Следователь по особо важным делам пытается избежать политического скандала, скрывая подробности этих дел?
– В Индии, стране с тремястами тридцатью тысячами богов и двумястами пятьюдесятью семью политическими партиями, не считая всяких разных независимых политиков, все то, что не связано с политикой, обязательно будет связано с религией.
Рэм просунул голову в дверной проем:
– Сюда идет кто-то, страдающий плоскостопием.
Дилип нервным движением сдвинул очки на переносицу.
– Идите за мной, – сказал он, открывая дверь в темный бетонированный проход. – Мы пройдем к запасному выходу.
Когда мы вышли из здания, Дилип взглянул на меня на прощание особенно пристально:
– Возможно, вам будет трудно в это поверить, мисс Бенегал, но я любил своего брата, несмотря на то, что он был хиджра.
– Он мертв?
– Нет. Он просто исчез. Родители прогнали брата из дома, когда обнаружили его наклонности. Для них это был слишком большой позор. Он совсем не был дегенератом и не насиловал детей, а ведь многие газеты пытаются навязать населению именно такой образ хиджры. Он был очень хорошим и добрым человеком, только родившимся не в том обличье, в каком нужно.
– Спасибо вам, Дилип, за помощь.
Мне не хотелось расплачиваться с ним деньгами, это показалось мне бестактным, но, взглянув на его одежду, я поняла, что несколько рупий ему не помешают.
– Мне можно угостить вас обедом в какой-нибудь из ваших выходных дней?
Дилип покачал головой из стороны в сторону – изящное, но двусмысленное движение, столь характерное для индийцев, родившихся на полуострове.
– Да, но вначале найдите виновников всего этого, – сказал он.
7
Рэм отвел меня за угол, в заведение, где готовили свежее кулфи из манго, противоядие от муссонной лихорадки, как он утверждал.
– Мне не нужно мороженого, – сказала я. – Правила для иностранцев в странах «третьего мира»: никакой воды, кроме воды в бутылках, никакого льда в напитках, никаких фруктов или овощей, которые можно вымыть в воде, но нельзя очистить.
Вместо мороженого я выпила две чашки очень жидкого «Нескафе», а Рэм в это время сосредоточенно поглощал конус фруктового мороженого из вазочки, с наслаждением вдыхая его аромат, как будто он способен вытеснить из его памяти значительно менее приятные запахи – те, что он несколько минут назад вдыхал в мертвецкой.
– Я не успела задать этот вопрос Дилипу до того, как ты появился, Рэм, но полагаю, Сами тоже утонул или истек кровью точно так же, как и все остальные.
– А может быть, и нет. Дилип рассказал мне об этом по пути в твой отель. Он сказал, что обнаружил следы цианида на губах и одежде Сами...
– Цианида?!
Рэм кивнул.
– Но он не совсем уверен. Говорит, что все анализы были проведены достаточно поздно. Ты же сама лучше в этом разбираешься, чем я.
– Обмен веществ очень быстро превращает цианид в сульфоцианид, а сульфоцианиды присутствуют и в наших с тобой телах. Поэтому, если посмертная экспертиза проводится слишком поздно, в организме может остаться очень мало следов яда... И все же цианид? Каким способом? В виде таблетки? Это излюбленный способ самоубийства нацистских военных преступников, но вряд ли возможный здесь. Итак, кто использует цианид в Индии и где его можно достать?
– У фармацевта, – ответил Рэм, – но, я думаю, это не просто. Вряд ли его можно использовать для какой-то другой цели, кроме убийства или самоубийства...
– Не говоря уже об убийстве экзотических мотыльков неопределенного пола. Но как же вы невежественны, о навигатор! Цианид – очень полезное вещество. Раствор феррицианида калия и аммониоцитрата железа дает нам цианотипию, или светокопию, как мы ее обычно называем. Немножко не в стиле эпохи киберпространства, но, вероятно, все еще используемую здесь, в стране с остановившимся временем. Цианистый калий используется также в гальванопокрытиях. А раствор цианида – для растворения золота.
– А зачем растворять золото?
– Чтобы выделить чистое золото из пустой породы. Простейший вариант алхимии.
– Очевидно, заместитель следователя по особо важным делам не поверил Дилипу, когда тот сообщил, что нашел следы цианида, – сказал Рэм. – Заявил, что вероятность самоубийства хиджры с помощью цианида равно примерно одной к десяти тысячам.
– Возможно, поэтому цианид и не упомянут в официальном заключении.
– Но в нем не упомянуто не только это, там опущены многие другие важные факты. Дилип сказал мне, что он провел – как это там у вас называется? – хроматографию одежды Сами и обнаружил на ней следы соединений серы. Но даже без проведения этой самой хромато-черт-ее-возьми на одежде трупа было заметно большое количество голубоватого воска. Как будто Сами держал над собой горящую свечу и плавящийся воск капал на него.
– Может быть, он работал при свете свечи. Здесь же до сих пор существуют производства с очень примитивными условиями труда.
– У Дилипа также возникло подобное предположение, поэтому он сравнил воск на его одежде с воском, применяемым для изготовления свечей в Индии. Воск на одежде оказался значительно тверже. Настолько твердым, что поначалу он вообще принял его за пластик. От пластика его отличало только то, что он плавился при более низкой температуре.
– А на других жертвах был воск или соединения серы?
– На других ничего подобного не было. Возможно, все это смыло водой, а может быть... Эй, Роз, ты сама бледна как смерть. Я же тебе говорил, возьми кулфи, а не кофе. У тебя явно смертельный случай низкого содержания сахара в крови... – Рэм внезапно замолчал и закрыл рот. Несколько мгновений он молча передвигал по пластиковой поверхности стола вазочку из-под мороженого и салфетницу. – Извини, я совсем забыл. Разговор об утопленниках наводит тебя на разные воспоминания. После того, как твоя мать...
– Да нет, обычное переутомление из-за нарушения суточных ритмов.
– А с твоей матерью... Это тоже случилось в море?
– Нет, – ответила я, – в ванне. В горчичной ванне. Ничто так не расслабляет мышцы, как горчичная ванна.
8
Я продолжала свои попытки дозвониться до Миранды. И вот наконец услышала голос ее мужа на автоответчике: Проспер Шарма, ровный холодный голос без малейшего намека на индийский акцент. Мне было как-то неловко и даже неприятно оставлять первое сообщение для сестры, сознавая, что он обязательно прослушает его.
Рэм узнал имя журналистки, освещавшей смерти хиджр в «Тайме оф Индия». Ее звали Банни Тапар. Я позвонила ей, начала с демонстрации своих регалий корреспондента Би-би-си, а затем сказала, что интересуюсь ее личными впечатлениями от смертей хиджр на Чоупатти, а не официальной версией самоубийства, которую она вынуждена была протаскивать в своих статьях.