Дж. Лэнкфорд - Тайный мессия
Джесс подошел, обнял меня и ласково сказал:
– Да, спи, мама. Завтра – важный день.
Я бы ни за что на свете не спросила – почему?
В одной из спален номера мы нашли на стене картинки из мультфильмов и две одинаковые детские кровати, стоящие бок о бок. Не говоря ни слова, мы улеглись и стали смотреть на великолепную луну. Джесс лучезарно улыбнулся мне. Я улыбнулась в ответ и уснула.
Глава 7
Ахмед Бургиба вовсе не был тунисцем, как думали его друг Зак и все его сослуживцы. Чтобы никто не копался в его прошлом, он купил себе новые документы, когда приехал в США. Поскольку тунисцы не были террористами, он выбрал именно эту национальность и взял фамилию первого президента страны. На самом деле он был египтянином, мусульманином, выросшим в Восточной Африке. Его отец был боевиком-исламистом, одним из четверых подрывников, все еще остававшихся на свободе после взрывов двух американских посольств в 1998 году [40]. Ахмед и его мать смирились с тем, что отец Ахмеда однажды может стать мучеником, потому что почти половина из семнадцати человек, обвиненных в терактах, были убиты, включая Усаму Бен Ладена. Остальные получили пожизненное заключение.
Ахмед сидел в заведении, где некогда любили проводить время покойные братья Леманы [41], – в ирландском пабе Эммета О’Ланни. Это был один из баров на Стоун-стрит, первой мощеной улице Нью-Йорка. Как и на европейских пешеходных улицах, бары и рестораны на Стоун-стрит выплескивались на тротуары, привлекая к уличным столикам и зонтам людей, работавших на Уолл-стрит, и туристов.
Этот бар, который часто посещали сотрудники «Силвермен Алден», играл роль «Чирс» [42] для толп Уолл-стрит. Эммет знал здесь по имени всех и каждого.
Хотя Ахмед и считался толерантным тунисцем, ему не нравилось нарушать закон шариата на людях. Он предпочитал уединяться в кабинках, где стояли диванчики, обитые зеленой искусственной кожей. Кабинки отделялись одна от другой матовым стеклом и деревянными фонарными столбами с круглыми плафонами на верхушке. Когда он сидел в кабинке, немногие могли видеть, что он ведет себя не так, как положено истинному мусульманину, и пьет, что было «хараам» – запрещено. Никто не мог слышать, о чем он говорит с Заком. К счастью, ему не приходилось беспокоиться о том, чтобы доставать свой молитвенный коврик и выполнять намаз [43] вплоть до 10.36. Молитва могла подождать, если он выполнил ритуал до рассвета. Молитва – это то, чем Ахмед никогда не пренебрегал. Он не хотел забывать свой долг мусульманина, не хотел присоединяться к растущему среди американцев числу тех, кто был мусульманином скорее в культурном, нежели религиозном отношении.
Однако Ахмед делал еще одну запрещенную вещь, во всяком случае, согласно консервативному исламу, – слушал по «Айподу» таараб. То был уникальный музыкальный жанр народа суахили из Восточной Африки. Ахмед помнил, что его папа обычно пел такие песни, хотя ислам учит, что пение, музыка и музыкальные инструменты – все это «хараам».
Но его отец и все египтяне почитали свою знаменитую певицу, Умм Кульсум [44], и считали, что ее музыка «халаал» – разрешена. В худшем случае это было лишь «мароу» – заслуживающим порицания поступком, но не грехом. Когда они переехали в Танзанию, в дни перед своим джихадом, отец научился петь таараб, хотя и не был суахили. Слово «таараб» происходило от арабского слова, означающего «наслаждение музыкой», и этот жанр имел заимствования из Азии, Африки, Европы и Ближнего Востока. Сперва певцы были мужчинами, но Ахмед слушал женскую суахильскую группу. Красиво одетые, певицы вставали лицом к слушателям, выстроившись в ряд, и покачивались в такт музыке – их мимика и движения смягчались, когда они начинали петь. Эта песня шокировала бы отца Ахмеда, она относилась к новой форме под названием «миспашо» – открыто чувственной, вульгарной и манерной. Отцу бы она крайне не понравилась. Ахмеду же нравилась. Он был влюблен в одну из певиц, красавицу Аджию. Девушка была одной из немногих вне его семьи, знакомых с ним и его отцом благодаря взаимному интересу к таарабу. Ахмед чувствовал, что нравится ей, но знал, что Аджия осторожничает и не спешит с ним сблизиться. Он не был суахили. А еще она знала, что его отец был террористом.
Почти все мусульманское общество – «умма»: и шииты, и сунниты, говорящие на арабском и других языках, – осудило нападение на посольства как нарушение закона шариата, потому что погибло множество мирных жителей. Однако Ахмед понимал, почему его отца воспламенила объявленная Бен Ладеном война, хотя Бен Ладен и не имел власти, не имел байя [45] от уммы, чтобы объявить себя правителем. Весь исламский мир был согласен с недовольством Бен Ладена: иностранные войска на священной саудовской земле, страдания палестинского народа из-за израильтян и иракского народа из-за иностранных санкций. И все равно сам Ахмед не сделал бы того, что сделал его отец; по крайней мере, он так думал.
До недавнего времени он считал себя частью движения египетских ревизионистов джихада, которые отказывались от насилия. Встреча с Аджией все усложнила. Бессонным ночами, мечтая о ней, он понял, что должен сделать.
Сидя с закрытыми глазами, потягивая пиво, Ахмед не видел, как подошел Зак, только почувствовал, как кто-то потянул его за наушник, а потом услышал:
– Ассаламу алейкум!
«Мир да будет с тобой».
Ахмеду не нужно было открывать глаза, чтобы увидеть, что это Зак. Больше никто его так не приветствовал. Знакомые американцы бросали ему: «Привет!», а его арабские друзья при встрече говорили: «Киф халак» – «как поживаешь».
Он ответил:
– Алейкум салам, – повернулся и обменялся рукопожатием с Заком Данлопом, отличным парнем и неверным.
Зак скользнул в кабинку, и тут же принесли посланное Эмметом его обычное пиво – «Лайонсхед».
Ахмед ухмыльнулся и взял свою бутылку.
Вместо того чтобы отхлебнуть, Зак скользнул ладонями по столу, потом, улыбаясь, поднял их. На столе лежала головоломка, которой Ахмед восхищался, увидев в витрине магазина, когда они в последний раз ходили вместе на обед.
То был упакованный в зеленый пластик кубик из крошечных намагниченных деталек, которые можно было расположить тысячами разных способов, а потом, если повезет, вернуть головоломке форму куба. Ахмед тогда хотел его купить, но им пришлось возвращаться в офис.
– Ну зачем же ты, Зак, – сказал Ахмед, беря подарок.
Зак с вопросительным выражением лица приподнял брови. Доволен ли Ахмед?
Ахмед был доволен.
– Спасибо, старик.
– Без проблем, чувак.
Зак всегда делал такие вещи – так, как будто это были сущие пустяки. Казалось, он получал удовольствие, раздавая деньги и вещи, – хотя и не так, как его жена, Зения, которая организовывала тщательно продуманные благотворительные мероприятия, попадавшие в выпуски новостей. Все попрошайки знали Зака. У него находилась пятерка для каждого, кто протягивал руку, даже для парня с собакой, арестованного за торговлю наркотиками, из своей чашки для милостыни. Если просили – Зак давал, и давал, если не просили. Его сослуживцы знали, что нужно быть осторожней в разговорах, когда рядом Зак. Восхитись чем-нибудь, когда он слышит, – и скорее всего, эта вещь у тебя появится. Но никто не чувствовал, что Зак рисуется. Он не искал похвалы. Он просто был настолько удачлив, что его удача как будто переливалась через край и выплескивалась на всех, кого он встречал. Не один раз скорбная история о том, что у кого-то из местных деловые неприятности или кто-то вот-вот потеряет дом, кончалась счастливо благодаря анонимным пожертвованиям, и Ахмед подозревал, что за пожертвованиями стоит Данлоп. Он мог бы иметь гигантское самомнение, потому что удача не оставляла его, но самомнения у Зака не было. Он как будто всех любил и хотел помогать каждому, кто попадался ему на пути. Ахмед был уверен, что Зак раздавал больше двух с половиной процентов, требовавшихся от мусульманина [46].
Один раз Ахмед наткнулся на Данлопа, когда тот что-то бормотал себе под нос, и Зак признался, что беседует с Богом, которого он называл Чувак Номер Один. Он был бы идеальным мусульманином, и Ахмед мечтал научить его шахаде – исламскому свидетельству веры: «Ла илаха иллалах ва ашхаду анна Мухаммадан расулюллах» («Нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммед – пророк его»). Чтобы принять ислам, Заку достаточно было просто продекламировать это с истинной верой. А потом они вместе могли бы изучать святой Коран.
Ахмед посмотрел на пиво Зака.
– Все еще не можешь расстаться со студенческими привычками? Теперь ты мог бы позволить себе другое пиво, хвала Аллаху.
Одним из их развлечений было чокаться бутылками.
Данлоп с блаженным видом отпил глоток, потом выдохнул с удовлетворенным видом знатока.
