Поль-Франсуа Уссон - Кристаль
— Slutt a snake! — произнес полицейский приказным тоном, после чего добавил по-английски с ужасным акцентом, очевидно повторив то же самое: — Shut the fuck up!
В наступившей тишине было отчетливо слышно, как один из четырех копов орудует в ванной комнате.
— Sor du alene? — донеслось оттуда.
Имир со слегка смущенным видом перевел:
— Ты спала одна сегодня ночью?
Все мужчины почти одновременно взглянули на широкую незастеленную кровать.
— Ну уж это вас не касается!
На сей раз Анжела поняла, что этого диалога глухих с нее хватит.
— Даже если мне вздумалось пригласить целую ораву мажореток в свою постель, это касается только меня! — добавила она.
Имир с некоторым затруднением перевел:
— Hun sa: hvis jeg la med hele korbussen er det i sa fall min private greie…
Анжела про себя порадовалась этой маленькой победе, глядя на нахмурившихся полицейских.
— Hvor er bagasjen din? Наг du ingen bagasje?
— Den er pa Tahiti! — ответил Имир вместо Анжелы.
— В котором часу ты заснула? — снова спросил Имир.
— Ну, опять двадцать пять…
Эти люди, явно гордящиеся своей организацией и своей эффективной работой, были, оказывается, довольно ограниченными. Анжела взглянула на часы: около восьми утра. Потом посмотрела в окно: сплошная чернота, ни малейшего признака близящегося рассвета.
— Hvorfor ser du pa klokken?
— Почему ты смотришь на часы?
— Слушайте, ребята…
Она сделала паузу, дожидаясь, что это обращение будет переведено именно так, как надо.
— Hor na, gutter…
— …чтоб уж вам все было ясно…
— For a gjore det helt klart…
— Я прибыла в вашу страну по работе…
— Jeg kom hele denne veien for a jobbe…
— Против собственной воли!
— Jeg hadde egentlig ikke lyst!
— Мне не в чем себя упрекнуть. Я принимала ванну. Потом ненадолго сходила в сауну. Вернулась и легла спать. Всё.
— Jeg har ikke noe a ha darlig samvittighet for. Jeg tok meg et bad. Etterpa tok jeg badstue. Sa gikk jeg og la meg.
— Да, и я не помню, что мне снилось, если вдруг вам это интересно.
Эту фразу Имир не перевел. Полицейские застыли. Напряжение еще больше возросло. Анжела почувствовала, как ломит затылок. Черт, она только что призналась в том, что ходила в сауну!.. Имир смотрел на нее с явной растерянностью.
Анжела резко поднялась — без всякой определенной цели, просто чтобы продемонстрировать, что это ее территория. Ей также хотелось изобразить суровую решительность. Но тут же самый высокий из полицейских с гневным окриком бросился к ней, схватил ее за запястье и умелым движением вывернул руку — так что Анжела не могла даже пошевелиться. Полицейский продолжал выкрикивать какие-то приказы, Имир переводил, но она ничего не понимала, охваченная паникой и вплотную прижатая к оконному стеклу. Полицейский дважды пнул ее по лодыжкам, заставляя расставить ноги, потом провел руками по всему ее телу, с головы до ног. Личный обыск по всем правилам.
В оконном стекле перед собой она видела силуэт Имира. Гигант отступил вглубь комнаты, сел в кресло, сразу показавшееся невероятно хрупким, и положил огромные ладони на колени. Вид у него был несколько рассеянный, словно все происходящее его не касалось.
Глаза Анжелы привыкли к темноте за окном. Уже не обращая внимания на ворчливые голоса полицейских у себя за спиной, она разглядывала гладь застывшего фьорда по другую сторону шоссе. Вскоре она уже ничего не видела, кроме этой безграничной белизны. У самого горизонта угадывалась цепочка островов с едва заметными светящимися точками — окнами домов. Посреди белого пространства она различила движущуюся черную точку. Пристально вглядываясь в нее, Анжела наконец поняла, что это человеческая фигура. Человек не шел, а бежал, точнее, скользил — на лыжах. На спине у него висел рюкзак, и двигался человек очень быстро, ловко выбрасывая перед собой лыжные палки, а затем ими отталкиваясь. На плечи его были наброшены длинные ремни, с помощью которых он тянул за собой небольшие сани, в которых сидели укрытые одеялом хохочущие дети.
— Страна сумасшедших, — пробормотала Анжела, уже без всякого сопротивления позволяя полицейским отвести себя от окна.
Фабио, тренер итальянской команды, разговаривал руками. Когда он умолкал, то застывал в странной позе, напоминая глиняную рождественскую фигурку: правая рука воздета к небесам, глаза выпучены, словно под напором теснящихся внутри эмоций. Но говорил Фабио или молчал, он все равно следил за каждым вдохом собеседника, чтобы возобновить свою речь в тот же самый момент, когда тот остановится. Он никогда не терял нить разговора. Словно включенный на полную мощность автомат, он вибрировал с головы до ног, а его руки беспорядочно метались в воздухе, отгоняя невидимых мух.
Щеки его побагровели, шея была мокрой от слез. Протянутые ему салфетки «Клинекс» мгновенно превращались в скомканные влажные шарики, которые он бросал на пол. Стоявшие вокруг полицейские невольно морщились, наблюдая за этим несчастным человечком, корчившимся на своем табурете, как уж на сковороде.
Комиссар Бьорн еще не прибыл, и они тем временем решили записать предварительный допрос на магнитофон. В те редкие мгновения, когда итальянец замолкал, слышался легкий шорох магнитофонной ленты. В комнате без окон, где клиенты хранили багаж, было душно, как в исповедальне.
В ходе драки, произошедшей вчера вечером, Фабио пришлось ударить разъяренную француженку, напавшую на его чемпионку. Жозетта и Адриана избили друг друга до крови. По мнению Фабио, ненависть француженки, несмотря на его извинения, не угасла. Рано утром, когда все обитатели отеля еще мирно спали, откуда-то раздался громкий крик, заставивший многих из них, в том числе итальянского тренера, пробудиться. Сочтя крик чем-то обычным для жителей этой проклятой бессолнечной страны, Фабио решил, раз уж проснулся, прогуляться в сторону кухни. Однако он заблудился в коридорах отеля, которые все были похожи один на другой, — Ma que miseria![7] — но в конце концов оказался у входа в сауну, где столкнулся с горничной, бледной, как привидение, которая выбежала оттуда, не удосужившись сказать ему ни слова. Дверь осталась приоткрытой, и он не смог противостоять собственному любопытству.
Сауна выглядела совершенно не так, как вчера: это было пустое холодное помещение. Войдя в зал, Фабио увидел опрокинутую печь и рассыпанные камни, а рядом — ведро с веревочной шваброй уборщицы. У низа стены он заметил широкий кровавый след, тянущийся к скамье, на которой лежала… — Miseria! — его Адриана!
Она лежала на спине, в совершенно непристойном виде — обнаженная, с широко раскинутыми ногами, одна из которых съехала на пол. Ступня была как-то неестественно вывернута, пальцы упирались в край водосточного желоба. Руки были вытянуты и соединены над головой, словно у балерины, исполняющей какой-то жуткий «данс-макабр».[8] На застывшем лице не было никакого особенного выражения, лишь губы были плотно сжаты. Длинные черные волосы, залитые кровью, слиплись в плотную жесткую массу, свисавшую с края скамейки. Вокруг головы виднелось множество мелких серых капелек: это были кусочки мозга вперемешку с осколками кости.
Едва лишь двери лифта разъехались в стороны, до Анжелы донеслись причитания Фабио. По тому, как он плакал, она сразу поняла, что дело серьезное. Словно стая потревоженных ос, мажоретки, все еще в пижамах, тревожно переговаривались, столпившись в холле. В этом любопытстве Анжела сразу уловила долю агрессивности и невольно шагнула назад, обратно в лифт. Однако полицейские вытолкнули ее в холл. Имир спустился по лестнице. Мрачный, он двигался огромными тяжелыми шагами, опустив голову. Увидев Анжелу, он выпрямился. Потом перед глазами Анжелы возникла уж и вовсе неправдоподобная сцена: ее крестница, Жозетта, сотрясалась от рыданий, а слева и справа от нее стояли два полицейских.
Перейдя дорогу, отделявшую отель от фьорда, Анжела и ее крестница погрузились в длинный серый глиссер с надписью POLITI на борту. Из-за стеклянных дверей отеля за ними наблюдало множество девушек. Анжела пристально вглядывалась в их лица: нет ли среди них Кристаль?..
Глиссер быстро заскользил по гладкому белому пространству. Вскоре Анжела уже почти не различала оставшийся позади отель — видела лишь бесформенную громаду, усеянную светящимися точками, и крошечные коробочки отдельных домов выше по склону. Казалось, что скоро все это будет полностью отдано во власть тусклой зимней белизны, что отсутствие дня повлечет за собой исчезновение ночи. Те, кто живут здесь, постоянно наблюдают вечное противостояние холода и жары, смену бесконечных ночей и озаренных незаходящим бледным солнцем дней. Каждая частичка света становится предвестницей грядущей победы дня, перед которым постепенно отступают сумерки.
Где-то в невозможной, запредельной дали Анжела разглядела крошечную фигуру Имира, одетого в длинную дубленку. Затем глиссер развернулся, и его фары осветили на секунду неподвижный, стиснутый льдом понтон. После этого пропеллер глухо взревел за решеткой своей клетки, позади глиссера взметнулось облако снежной пыли, и он понесся по заснеженной ледяной глади фьорда с таким завыванием, что все невольно вздрогнули.
