Роберт Харрис - Индекс страха
Лимузин сбросил скорость, чтобы сделать левый поворот. Звякнул звонок. Рядом с ним остановился трамвай, и Александр рассеянно взглянул на лица, обрамленные освещенными окнами. На мгновение ему показалось, что они неподвижно висят в утреннем сумраке. Но уже в следующую секунду они поплыли мимо него: одни бездумно смотрели прямо перед собой, другие дремали или читали «Трибьюн де Женева». Наконец, в последнем окне Александр увидел худое лицо мужчины лет пятидесяти, с высоким лбом и грязными седыми волосами, собранными в конский хвост. Он возник перед Хоффманом, но трамвай набрал скорость, и окутанный вонью электричества и голубыми искрами призрак исчез.
Все произошло так быстро, будто во сне, и Хоффман не был уверен, что на самом деле он видел. Квери, видимо, почувствовал, как Александр подскочил на месте, потому что он повернулся и сказал:
— Ты в порядке, дружище?
Но тот был слишком потрясен, чтобы ответить на его вопрос.
— Что происходит? — Габриэль выгнулась назад и через голову Квери посмотрела на мужа.
— Ничего, — Хоффману удалось произнести это одно слово нормальным голосом. — Видимо, анестезия начинает отходить. — Он прикрыл глаза рукой и выглянул в окно. — Вы не могли бы включить приемник?
Машину наполнил женский голос, который сообщал новости и звучал раздражающе весело, как будто дикторша читала незнакомый текст; она бы, наверное, и про Армагеддон сообщила с улыбкой:
— Греческое правительство вчера вечером проголосовало за продолжение жестких мер, несмотря на смерть трех банковских служащих в Афинах. Они погибли, когда демонстранты, протестующие против сокращения расходов, забросали банк бутылками с зажигательной смесью…
Хоффман пытался решить, видел ли он того мужчину или это была галлюцинация. Если действительно видел, ему следует немедленно позвонить Леклеру, а затем приказать водителю следить за трамваем до прибытия полиции. А если ему все привиделось? Его сознание отказывалось даже представить унижение, которому он тогда подвергнется. Хуже того, он больше не сможет доверять сигналам, поступающим из собственного мозга. Хоффман мог вынести все, что угодно, кроме безумия. И был готов скорее умереть, чем снова ступить на эту дорогу. Поэтому он никому ничего не сказал и сидел, отвернувшись от своих спутников, чтобы они не увидели паники в его глазах, в то время как приемник продолжал докладывать новости:
— Предполагается, что финансовые рынки откроются сегодня утром после большого понижения на прошлой неделе в Европе и Америке. Причиной кризиса стали опасения, что одна или несколько стран в Еврозоне объявят дефолт по своим долгам. Ночью произошло резкое понижение индексов на биржах Дальнего Востока…
«Если бы мой мозг представлял собой алгоритм, — думал Хоффман, — я бы отправил его в карантин; просто закрыл бы, и всё».
— Граждане Великобритании сегодня отправились на избирательные участки, чтобы проголосовать за новое правительство. Предполагается, что Лейбористская партия лишится своего влияния после тринадцати лет правления страной…
— Ты проголосовала по почте, Габс? — как бы между прочим спросил Квери.
— Да. А ты — нет?
— Господи, нет, конечно. С какой стати тратить на это время? И за кого ты проголосовала? Подожди… дай-ка, я угадаю. За «зеленых».
— Это тайное голосование, — сердито заявила Габриэль и отвернулась, разозлившись, что он правильно угадал.
Хеджевый фонд находился в Лез-О-Вив, районе, расположенном сразу к югу от озера, таком же надежном и уверенном в себе, как швейцарский бизнесмен, построивший его в XIX веке. Солидные, могучие дома, широкие псевдопарижские бульвары с трамвайными рельсами, вишневые деревья на серых тротуарах, осыпающие их пыльными белыми и розовыми цветами, магазины и рестораны, а над ними семь этажей офисов или жилых квартир. Среди этой буржуазной респектабельности здание «Хоффман инвестмент текнолоджиз» являло миру свой узкий фасад, который легко не заметить, если вы специально его не искали, и маленькую табличку над домофоном. Пандус, закрытый стальными створками, находящийся под прицелом камер наблюдения, вел в подземный гараж. По одну сторону дома располагался чайный салон, с другой — супермаркет, работающий до самой ночи. Вдалеке виднелись горы Юра с едва различимыми шапками снега.
— Ты обещаешь мне, что будешь осторожен? — спросила Габриэль, когда «Мерседес» остановился.
Хоффман потянулся через Квери и сжал ее плечо.
— Я с каждой минутой чувствую себя все лучше. Кстати, а как ты? Не боишься возвращаться в дом?
— Жену отправит туда кого-нибудь из своих людей, — сказал Квери.
Габриэль скорчила Хоффману рожицу «Хьюго»: закатила глаза, опустила уголки рта и высунула язык. Несмотря на все произошедшее, он чуть не рассмеялся.
— «Хьюго» все держит под контролем, правда, Хьюго?
Она поцеловала руку мужа, лежавшую у нее на плече.
— Я все равно не собираюсь там оставаться. Заберу вещи и сразу в галерею.
Шофер открыл дверь.
— Эй, послушай… — Хоффману совсем не хотелось ее отпускать. — Удачи тебе. Я приду посмотреть, как у тебя дела, когда смогу вырваться.
— Буду рада.
Александр выбрался из машины на тротуар, а у Габриэль неожиданно возникло ощущение, что она больше никогда его не увидит, да такое сильное, что ее чуть не затошнило.
— Ты уверен, что не можешь все отложить и взять выходной?
— Ни в коем случае. Все будет отлично.
— Улыбнись, милая, — заявил Квери и заскользил своей аккуратной задницей по кожаной обшивке сиденья в сторону открытой двери. — Знаешь, думаю, мне стоит купить одно из твоих творений, — сказал он, выбираясь наружу. — Уверен, оно будет классно смотреться в нашей приемной.
Когда машина отъехала, Габриэль долго смотрела в заднее окно. Квери обхватил левой рукой Алекса за плечи и вел его по тротуару, правой же энергично жестикулировал. Она не знала, что он говорил, но поняла, что шутит, а через мгновение они скрылись из виду.
Офисы «Хоффман инвестмент текнолоджиз» возникали перед посетителем, точно тщательно отрепетированные эпизоды представления. Сначала автоматически открывались тяжелые двери с тонированным стеклом, и вы видели узкую, не шире коридора, приемную с низким потолком и тускло освещенными стенами из коричневого гранита. Затем предоставляли свое лицо камерам трехмерного сканирования для распознавания: на то, чтобы сравнить ваши черты с метрическим алгоритмом, имеющимся в базах данных, уходило меньше секунды. Если вы являлись гостем, то называли свое имя охраннику с абсолютно непроницаемым лицом. После проверки проходили через круговой стальной турникет, шли по другому короткому коридору и сворачивали налево — и неожиданно оказывались на громадном открытом пространстве, залитом дневным светом: именно тогда вы начинали осознавать, что это три здания, объединенных в одно. Заднюю часть убрали и заменили на громадный каскад из прозрачных стекол без рам — и так все восемь этажей, выходящих во двор с фонтаном посередине и изысканными гигантскими папоротниками. Двойной лифт бесшумно скользил в своих стеклянных клетках.
Квери, шоумен и торговец, был потрясен внутренним устройством офиса, когда восемь месяцев назад ему его показали. Хоффману же понравились управляемые компьютерами системы: освещение, которое зависело от света, падающего с улицы, окна, автоматически открывавшиеся, чтобы регулировать температуру внутри, дымоходы на крыше, нагнетавшие в помещения свежий воздух, в результате чего отпадала необходимость в кондиционерах на всех открытых пространствах, наземная система отопления, а также устройство для переработки дождевой воды, объемом в сто тысяч литров, для туалетов. В рекламе здание называлось «целостная цифровая система с минимальным выбросом углерода». В случае пожара закрывались вентиляционные заслонки, чтобы предотвратить распространение дыма, а лифты спускались вниз, чтобы в них никто не садился. Кроме того, и это являлось самым важным фактором, здание было подсоединено к магистрали из оптоволокна GV1, самой быстрой в Европе. И это решило все вопросы: они сняли целиком пятый этаж.
Компании над и под ними — «ДигиСист», «ЭкоТек», «Евротел» — были такими же загадочными, как и их названия. Все их служащие делали вид, что, кроме них, никого больше просто не существует. Поездки в лифте проходили в неловком молчании, если не считать момента, когда пассажир входил и сообщал, на какой ему нужно этаж. Система распознавания голоса была настроена на двадцать четыре региональных акцента. Хоффману, помешанному на неприкосновенности личного пространства и ненавидевшему пустые разговоры, это очень нравилось.
Пятый этаж представлял собой королевство внутри королевства. Стена из непрозрачного пупырчатого стекла закрывала выход из лифтов. Чтобы попасть внутрь, как и внизу, требовалось предоставить сканеру свое расслабленное лицо. В случае его распознавания стеклянная панель, слегка вибрируя, скользила в сторону, и глазам представала собственная приемная Хоффмана: низкие кубики, обитые черной и серой тканью, разбросанные, точно детские игрушки, являлись креслами и диванами. Кроме того, здесь имелся кофейный столик из хрома и стекла и подвижные консоли с компьютерами с сенсорными экранами, чтобы посетители могли погулять по Сети, дожидаясь, когда их примут. На каждом был установлен скринсейвер с девизом компании, написанным красными буквами на белом фоне:
