Светлана Мерцалова - Отзвук прошлого
Наступил день премьеры. В лицо ударил свет рампы, я задрожала мелкой дрожью, страх сковал меня. Подошло мое время произносить реплики, но от волнения у меня пропал голос. Как рыба, выброшенная на берег, я раскрывала рот, но ни слова не могла проронить. Хотелось разреветься от бессилия и жалости к себе, но тут я увидела за кулисами хихикающих статисток. Они уже предвкушали мой провал, представляя, как после спектакля меня выгонят со скандалом.
Слезы разом высохли на моих глазах. Повернувшись к публике, я четко и с чувством произнесла свой текст. В антракте режиссер заметил, что все хорошо получилось и у меня есть талант.
Я быстро усвоила: чтобы быть первой, твой голос должен звучать уверенно, чулок туго натянут, а носик припудрен. Нужно уметь самой разбивать сердца, а не подставлять свое…
Дома я тайком репетировала главную роль и иногда удачно воспроизводила отдельные эпизоды спектакля. Порой даже интересней, чем сама примадонна театра. Я посвящала этому немало времени, когда оставалась одна перед зеркалом…
И тут его величество случай вмешался в мою жизнь. Примадонна театра заболела, а дублерша путалась в тексте. Режиссер был в панике. Я призналась, что знаю текст.
Режиссеру ничего не оставалось, как рискнуть и поставить меня.
Атмосфера вокруг меня накалилась, статистки все больше ненавидели меня и желали провала. Такого удовольствия я им не доставлю!
Я справилась с ролью, это подтвердили бурные аплодисменты зрителей, раздавшиеся после того, как занавес упал. Окруженная корзинами цветов, я стояла, приняв эффектную позу. Лица остальных актрис стали кислыми от зависти. Как чужая зависть поднимает дух – это высшая форма комплимента!
В этот вечер у меня была отдельная гримерка. После спектакля туда внесли корзины цветов. Мои первые цветы! Я поцеловала отдельно каждый бутончик. Ко мне зашел режиссер и сказал, что это была на редкость хорошая актерская игра, и он оставит за мной эту роль. После таких слов он открыл бутылку шампанского. Ко мне стали заходить актеры, чтобы поднять бокалы в мою честь.
Дублерша, которая из-за меня не участвовала в спектакле, бросила злобный взгляд в мою сторону, когда я выходила из гримерки. Заметила я ехидные взгляды, которыми провожали меня статистки, встречавшиеся по пути…
Теперь со мной искали знакомства, мною восхищались, знать приглашала в свои салоны, мои фотографии печатались на страницах газет. Директор театра предложил мне ангажемент. Счастью моему не было предела! Имея постоянный доход, я могу забрать моего малыша, снять квартиру и не скитаться больше по углам. Нужно придумать подходящее имя.
Меня зовут Анисья Вяткина, но с таким именем нельзя выходить на сцену. И мне хотелось порвать с прошлой жизнью, зачеркнуть все, что произошло до этого дня. Я верила, что с другим именем у меня будет другая судьба.
Мне нравилось имя Матильда, и я решила взять его. Фамилия Беккер была у директора банка в том городке, где я родилась.
Часто я наблюдала за тем, как к особняку Карла Беккера подъезжали красивые коляски с гостями, выходили гордые дамы в изысканных платьях и шляпах. Вальяжные господа в дорогих костюмах с сигарами в зубах вели беседу. Для меня это был недосягаемый мир роскоши и праздника. Все детство фамилия Беккер ассоциировалось у меня с богатством…
Вместе звучит красиво – Матильда Беккер, и я ввела в ангажемент это имя. Директор театра прочитав, внимательно посмотрел на меня. Я гордо подняла подбородок и расправила плечи. С тех пор на афишах города красовалось мое имя – Матильда Беккер. Через два месяца я смогла снять небольшую квартирку и забрать сына с кормилицей.
Я полностью отдалась театру, репетировала до изнеможения. Дома ежедневно оттачивала свое мастерство: училась держать паузу, искала красивые жесты, часами тренировала свой голос. Вскоре все замолкали, когда я начинала говорить на сцене, чем и заслужила ненависть всех особ женского пола в театре. Мужской пол я игнорировала, и не без причины, считая источником всех бед.
Любовь – это всегда хаос, и чем искреннее твое чувство, тем подлее тебя бросают. Мой жизненный опыт оказал мне большую услугу: признания в любви перестали кружить мне голову. В любовь я больше не играю, ведь влюбленная женщина – раба мужчины. А я вошла в мстительный раж и буду использовать мужчин лишь в корыстных целях.
Я – жрица любви только на сцене, но не в жизни…»
Часть третья
Анна открыла ноутбук, и из записей дневника, мертвых фотографий, газетных вырезок она принялась составлять коллаж жизни Матильды…
Через час она потянулась и потерла затекшие руки. В комнате было темно. Анна зажгла свет и выпила несколько таблеток.
Девушка взяла одну из фотографий, что стояла на туалетном столике, – Матильда в роли Клеопатры, на ней открытое золоченое платье, но и невооруженным глазом заметно, что платье далеко от исторического. Однако платье так подчеркивало достоинства фигуры, да и взгляд был поистине царский, что на остальные детали можно было закрыть глаза.
Анна поставила фотографию на место и принялась бесцельно ходить по спальне, трогая то одно, то другое. Перебирала письма, изысканные безделушки, бронзовые подсвечники тончайшей работы. Каждая вещь обладала силой притяжения, в каждой была частица истории Матильды…
Анна взяла альбом, в котором хранились фотографии Матильды. С удобством расположившись на кровати, она неторопливо листала. На глаза ей попалась одна из самых старых фотографий Матильды, тогда еще Анисьи Вяткиной, на которой она запечатлена в балетной пачке и пуантах. Изящно изогнутая в талии, с поднятыми верх руками, она балансирует в арабеске. Даже в то далекое время в чертах и осанке сквозило только ей присущее благородство.
Вот снимок, сделанный позже: Матильда с младенцем. Этот светлый красивый мальчик – дед Анны, сама же Матильда – воплощенная нежность. На следующей фотографии Матильда снята на сцене в роли Офелии, во всей искрящейся красоте юности, в белом длинном платье…
«Матильда Беккер с сыном»
* * *«Барон Штицберг увидел меня в роли Офелии: всю в белом – невинную и прелестную, словно девственница. Трагически подведенные глаза, бледное лицо.
«Ах, он умер, госпожа, он – холодный прах;
В головах зеленый дерн; камешек в ногах…»
Мой голос дрожал от волнения, когда я пела песню, и слова находили отклик в душе каждого зрителя. Повернувшись к залу, я заплакала с открытыми глазами, из которых катились настоящие слезы. Это была сильная сцена, всегда вызывавшая бурные аплодисменты.
Когда в антракте я зашла в гримерную, то заметила в вазе огромный букет роз. Внутри была карточка: «Барон Штицберг». С тех пор после каждого спектакля я получала дорогие букеты, он стал моим самым верным поклонником.
Я следила по газетным хроникам за его успешными биржевыми операциями. Это был немецкий еврей, расчетливый делец, ворочавший миллионами.
Однажды барон Штицберг сам зашел ко мне в гримерную. Поначалу я растерялась, не зная, как себя вести, но он робел больше меня и был скован так, что не мог выдавить ни слова от смущения. Мы сидели молча. Я вглядывалась в его благородную посадку головы, надменное, бледное лицо, обрамленное темными с сединой волосами, величественную осанку – тут однозначно чувствовалась порода. Барон Штицберг отличался утонченными манерами, был ценителем всех видов искусства, часто выступал в роли мецената.
Я терпеливо ждала: чего хочет от меня старый лис? Как себя вести, чтобы не ошибиться?
Он сразу подошел к делу и предложил пойти к нему на содержание. Это было кстати, но я не собиралась показывать, что только и ждала этого предложения. Мне ничего не стоило разыграть оскорбленную добродетель, объяснив ему, что унижена этим предложением.
Я все еще была в костюме Офелии: в белом платье и венке – вся невинная и чистая, словно ангел во плоти. Я подняла на него глаза, как у обиженного ребенка, и слезы заструились по лицу. Это был мой самый эффектный трюк, и действовал он безотказно. Барон Штицберг не смог вынести моих слез, он был потрясен. Упав на колени, он произнес, что в мыслях у него не было затронуть мою честь. Он навел справки и узнал, что я живу неподобающе моей красоте и таланту. Ему ничего не нужно, только видеть меня счастливой. Я поблагодарила и согласилась принять от него помощь, стыдливо опустив глаза. Барон Штицберг достал свой платок и вытер мне слезы. Мизансцена была сыграна великолепно!
Перед уходом он оставил конверт на столе. В нем была сумма, которую мне и за год не заработать. Приняв эти деньги, я попала к барону в кабалу.
