Пьер Леметр - Алекс
Он перебирал в памяти события этой нескончаемой ночи. Он был измотан. Но времени хватало только на то, чтобы принять душ и выпить пару чашек кофе.
Камиль не остался в квартире, где они жили вместе с Ирэн, — ему не хотелось вновь и вновь замечать повсюду следы ее былого присутствия. Это требовало немалой душевной стойкости, запас которой он предпочел сохранить для других ситуаций. Он спрашивал себя: продолжать жить после смерти Ирэн — это вопрос смелости, силы воли? Как выстоять одному, утратив все опоры? Ему нужно было как-то затормозить, замедлить собственное падение. Он чувствовал, что эта квартира погружает его в бездну отчаяния, но никак не мог набраться решимости ее покинуть. Он спросил совета у отца (его ответ был однозначным), потом у Луи, который выдал следующее: «Чтобы удержать, нужно отпустить». Кажется, это какой-то даосский афоризм. Камиль не был уверен, что правильно его понял.
— Ну или, если вам так больше нравится, вспомните басню про дуб и тростник: один ломается, другой гнется.
Да, это ему больше нравилось.
Набравшись решимости, он продал квартиру. И вот уж третий год жил в другой, на набережной Вальми.
Он переступил порог. Тут же появилась Душечка. Ах да, теперь у него была еще Душечка — маленькая полосатая кошка.
— Вдовец с кошкой — это ведь, кажется, такой расхожий штамп? — однажды спросил он у Луи. — Может, я с этим переборщил?
— Зависит от кошки, — отвечал тот.
И попал в самую точку. То ли из любви к хозяину, то ли из внутреннего стремления к гармонии, то ли из желания подражать, то ли из застенчивости — но, так или иначе, Душечка оставалась на удивление маленькой для своего возраста. У нее была очаровательная мордочка, кривые, как ноги ковбоя, лапки — и плюс к этому она невероятно миниатюрна. На этот счет даже у Луи не нашлось никаких правдоподобных гипотез — а уж это означает, что загадка и впрямь неразрешима.
«Может, она тоже перебарщивает со штампами?» — думал Камиль.
Даже ветеринар, к которому он принес кошку и задал все тот же вопрос о ее росте, воззрился на обоих в немом изумлении.
В сколь бы позднем часу хозяин ни появлялся дома, Душечка всегда просыпалась, вставала и выходила ему навстречу. Однако сегодня ночью — точнее, утром, — Камиль ограничился лишь тем, что слегка погладил ее по спинке. Он был не очень расположен к нежностям. Слишком много всего за один-единственный день…
Сначала — похищение женщины.
Затем — неожиданная встреча с Луи, при таких обстоятельствах, что невольно закрадывалось подозрение — а уж не нарочно ли Ле-Гуэн…
Камиль резко остановился.
— Вот мерзавец, а!..
7
Согнувшись, скорчившись, Алекс сидела в ящике.
Человек закрыл его сверху крышкой, привинтил ее с помощью шуруповерта и отошел, чтобы полюбоваться своей работой.
От недавних побоев у Алекс ныло все тело, от холода она дрожала с ног до головы. Невероятно, но факт: внутри ящика она чувствовала себя немного увереннее, чем снаружи. Словно в убежище. На протяжении последних часов она не переставая думала о том, что он с ней сделает, но, если не считать побоев и пощечин… хотя их трудно не считать, — ничего не происходило. От пощечин у нее по-прежнему звенело в ушах — настолько они были сильными. Но вот она сидит в деревянном ящике, по-прежнему живая и относительно невредимая. Похититель ее не изнасиловал. Не убил. Что-то подсказывало ей: «пока еще не» — но она всячески заглушала этот голос, убеждая себя, что каждая выигранная секунда уже навсегда на ее счету, а каждый миг, который должен настать, еще не настал. Она пыталась дышать как можно глубже. Человек по-прежнему стоял неподвижно, она видела его грубые рабочие ботинки и кромку брюк. Он смотрел на нее. «Я хочу увидеть, как ты будешь подыхать…» — так он сказал. В сущности, это единственное, что он вообще произнес. Так что же, он хочет довести ее до смерти? И наблюдать за тем, как она будет умирать? Но каким способом он ее убьет? Алекс уже не спрашивала себя почему. Она спрашивала только когда и как.
Почему он до такой степени ненавидит женщин? Что должно было произойти в жизни этого типа, чтобы заставить его решиться на подобное дело? Отчего он избивал ее с такой жестокостью?
Здесь было не слишком холодно, но побои, усталость и страх сыграли свою роль — Алекс почти совсем закоченела. Она попыталась сменить положение, но это оказалось нелегко. Она сидела согнув спину и положив скрещенные руки на колени, а голову — на руки. Когда она попыталась хоть немного выпрямиться, чтобы повернуться, то почти тут же вскрикнула: в руку чуть пониже плеча впилась длинная заноза, которую пришлось вытаскивать зубами. Ящик был ужасно тесным, доски — грубыми и неотшлифованными. Как же ей повернуться, опираясь на руки? Переместить таз? Вначале она попыталась переставить ноги. Внутри у нее нарастала паника. Не выдержав, она снова заплакала, одновременно пытаясь повернуться то в одну, то в другую сторону, несмотря на боязнь пораниться об одну из этих шероховатых, необструганных досок. Ей хотелось двигаться, это превратилось почти в навязчивую идею. Она делала беспорядочные жесты, но все, чего ей в итоге удалось добиться, — получить несколько свободных сантиметров. Ее охватило отчаяние.
И тут в ее поле зрения появилась огромная голова человека.
Это было так неожиданно, что Алекс инстинктивно отшатнулась и ударилась затылком о стенку ящика. Человек наклонился, чтобы разглядеть ее. И широко улыбнулся почти отсутствующими губами. Улыбка была безрадостной, скорее мрачно-торжественной — это могло бы показаться смешным, если бы не выглядело угрожающим. Из горла Алекс вырвался звук, похожий на жалобное блеяние ягненка. Человек, по-прежнему не произнося ни слова, кивнул с таким видом, словно хотел сказать: «Ну, теперь-то до тебя дошло?»
— Вы… — начала было Алекс, но она сама не знала, что собирается ему сказать, о чем попросить.
Он снова кивнул, все с той же дурацкой улыбкой. Он сумасшедший, сказала себе Алекс.
— Вы н-ненормальный…
Но не успела она договорить, как человек развернулся и отошел. Теперь она его больше не видела. Дрожь Алекс усилилась. С того момента, как он исчез, ее охватила тревога. Что он делает? Она изогнула шею, пытаясь разглядеть его сквозь щели между досками, но это ей не удалось. Она слышала только какие-то отдаленные шорохи, усиленные эхом, обитающим под сводами этого огромного пустого зала. Вдруг ей показалось, что ящик едва заметно трясется — сам по себе, а не оттого, что она дрожит. Доски слегка поскрипывали. Изогнувшись почти на пределе своих физических возможностей, она краем глаза смогла увидеть у себя над головой веревку. Кажется, раньше ее не было. Она была привязана к крышке ящика. Алекс осторожно вытянула руку и, просунув кончики пальцев в щель, нащупала железное кольцо и узел веревки — толстой, очень прочной.
Туго натянутая веревка дрожала, доски жалобно постанывали. Ящик приподнялся над полом и начал медленно раскачиваться, одновременно вращаясь вокруг своей оси. Человек снова появился в поле зрения Алекс — он был в семи-восьми метрах от нее, у стены. Он ритмичными рывками тянул к себе веревку, соединенную с двумя подъемными блоками. Ящик поднимался почти незаметно, создавая ощущение невесомости, от которого кружилась голова. Алекс не шевелилась. Человек смотрел на нее. Когда она оказалась примерно в полутора метрах над полом, он прекратил тянуть веревку, закрепил ее и отошел в противоположный конец зала, где у входа были свалены в кучу какие-то предметы. Порывшись в них, он вернулся.
Теперь его лицо оказалось на одном уровне с лицом Алекс, и они могли смотреть друг другу прямо в глаза. Человек вынул из кармана мобильный телефон. Он собирался ее сфотографировать. В поисках подходящего ракурса он приближался, снова отходил, иногда останавливался и делал снимок — один, другой, третий… Затем он просмотрел снимки и стер те, которые, по его мнению, не удались. После этого вернулся к стене и с помощью подъемного механизма еще немного приподнял ящик. Теперь до пола было около двух метров.
Человек закрепил веревку. Он явно гордился собой.
Затем натянул куртку и пошарил по карманам, чтобы удостовериться, что ничего здесь не оставил. Казалось, Алекс перестала для него существовать. Уходя, он лишь мельком взглянул на созданную им конструкцию. Словно уходил из квартиры, чтобы отправиться на работу.
И вот он исчез.
Наступила тишина.
Ящик едва заметно покачивался. Потоки холодного воздуха то и дело окутывали и без того почти застывшее тело Алекс.
Она была одна. Голая, запертая в ящике.
И вдруг она поняла.
Это не ящик.
Это клетка.
8
— Вот мерзавец, а!..
«Сразу ругаться…», «Не забывай, что я твой шеф!», «А ты бы что сделал на моем месте?», «Тебе надо расширять словарный запас, ты повторяешься». Чего только не перепробовал комиссар Ле-Гуэн для вразумления своего строптивого подчиненного за много лет совместной работы… Чем твердить одно и то же, теперь он предпочитал вообще никак не реагировать. Этим он мгновенно обезоруживал Камиля, когда тот без стука входил в кабинет шефа и вставал перед его столом. Ле-Гуэн, как правило, всего лишь обреченно пожимал плечами и вздыхал, ну или в крайнем случае хмурился с притворным раздражением. Они обходились без слов, как пожилые супруги, а ведь оба на пятом десятке вели одинокую жизнь: Камиль — вдовец, Ле-Гуэн в прошлом году развелся в четвертый раз. «Забавно, ты каждый раз женишься фактически на одной и той же женщине», — говорил Камиль. «А что ты хочешь — привычка, — отвечал Ле-Гуэн. — Если ты заметил, у меня и свидетель на свадьбе всегда один и тот же — это ты». И ворчливо добавлял: «И потом, сколько женщин ни меняй, в итоге все равно получишь одну и ту же», — тем самым показывая, что не только в искусстве завоевывать женщин, но и в искусстве смиряться с неизбежным он не имеет себе равных.
