Патрик Грэхам - Евангелие от Сатаны
Мария кивнула: «Да». Сначала он подумал, что она шутит. Потом он встретился глазами с печальным взглядом ее серых глаз и понял, что это была не шутка.
— Сегодня здесь только один мертвец — женщина, — ответила она.
Кроссман еще пытался шутить, но уже без удовольствия.
— Она хотя бы красивая? — спросил он Марию.
— Очень красивая. Она рядом с вами. Она смотрит на вас. На ней синее платье и браслет с агатами.
В ноздри Кроссмана проник запах лаванды, и слезы выступили у него на глазах. В его сердце была огромная рана, которая никогда не заживет. Двенадцать лет назад его жена Сара разбилась насмерть в автомобиле, и вместе с ней погибли трое их детей. Четыре обгоревших трупа в «бьюике», который был так сплющен ударом, что остатки могли бы поместиться в ванне. Незадолго до смерти жены Кроссман подарил ей браслет с агатами. И об этом никто не знал.
После смерти Сары Кроссман топил свое горе в работе, как другие в алкоголе. Именно поэтому он так быстро поднялся по служебной лестнице ФБР.
Увидев, как взволнован ее шеф, Мария положила руку на его ладонь. Кроссман пробормотал несколько слов — глупых, поскольку речь шла о мертвой.
— Она… хорошо себя чувствует?
— Да.
За этим последовало молчание, во время которого Кроссман сжимал руку Марии. Потом он спросил еле слышно дрожащим голосом:
— Ей нужно что-нибудь?
— Нет. Это вам она нужна. Она пытается говорить с вами, но вы ее не слышите. Она пытается сказать вам, что уже двенадцать лет она рядом с вами. Не всегда, а время от времени. Она возвращается, проводит возле вас одну минуту, а потом уходит.
Чувствуя, как слезы переполняют его глаза и вытекают из них, Кроссман вспомнил все минуты, когда он чувствовал странные порывы легкого ветра с ароматом лаванды. Этот аромат он ощущал и тогда — в огромной гостиной Белого дома, где рекой лилось спиртное.
— Что она говорит?
— Она говорит, что счастлива там, где находится сейчас, и хочет, чтобы вы тоже были счастливы. Она говорит, что не страдала, когда умерла. Дети тоже не страдали. Она говорит, что теперь вам надо забыть ее и что вы должны снова начать жить.
Кроссман всхлипнул, но сумел подавить плач.
— О боже! Мне ее так не хватает.
Молчание.
— Вы… можете сказать ей, что я попытаюсь?
— Вы сами должны сказать ей это. Она здесь. Она слушает вас.
— А потом?
— Что «потом»?
— Она вернется?
— Каждый раз, когда она будет вам нужна, она будет рядом. А потом, когда-нибудь, когда ваша боль пройдет, она уйдет.
— Тогда скажите ей, что я отказываюсь ее забыть.
— Это нужно сделать, Стюарт. Теперь нужно отпустить ее.
— А где она сейчас?
— Прямо перед вами.
Гости вокруг них сильно шумели. Кроссман слегка приподнял руку и тихо пробормотал несколько слов среди этого шума. Он извинился перед Сарой, что не попрощался с ней в то утро, сказал, что жалеет, что не смог обнять ее в последний раз. Потом помолчал, уронил руку и спросил:
— Она еще здесь?
— Она уходит.
Кроссман втянул ноздрями воздух, стараясь удержать исчезавший запах лаванды. Потом он надел свои черные очки, чтобы скрыть за ними глаза, и сказал:
— Мы никогда больше не будем говорить об этом. О’кей?
Мария согласилась, и больше они ни разу не говорили о том случае. Но это не помешало Кроссману послать ее на задание на другой конец мира, чтобы она заняла место старой замурованной монахини.
Он вздрагивает, почувствовав на плече руку Валентины. Пряча свои чувства за черными очками, он поворачивается к ней и замечает, что она похожа на Марию. У Кроссмана от тоски словно ком застревает в горле, и он с трудом глотает слюну, чтобы избавиться от этого ощущения. В иллюминаторе уже видны вдали зеленые долины По и отроги Доломитовых Альп. Мария где-то там, в этих горах. Запах лаванды проникает в ноздри Кроссмана. Он закрывает глаза.
218
Черный дым над Ватиканом понемногу рассеивается по мере того, как струи воды из шлангов атакуют огонь в подземельях. Толпа, заполнившая проспекты, смотрит на эту картину, камеры вращаются, снимая ее. Никто не поднимает глаза, никто не замечает отряд швейцарских гвардейцев и с ними двух кардиналов, которые идут по дозорной дороге. Когда до крепости Святого Ангела остается всего несколько метров, кардинал Джованни оглядывается и вздыхает:
— Теперь все погибло.
— Что именно?
— Архивы, пергаменты, переписка пап.
Старый Мендоса улыбается.
— Ватикан много видел на своем веку. Он быстро возродится из пепла. Кроме того, главное хранится не здесь. То, что горит у нас за спиной, — всего лишь бумага. Несколько старых книг и потертые пергаменты.
— Тогда где же находится главное?
— Часть его вы сейчас держите в руках.
Джованни опускает взгляд на том, завернутый в красную ткань.
— Не лучше ли уничтожить эту книгу?
— Несомненно, лучше. Но мы сделаем это позже.
— Когда?
— Когда изучим ее и проникнем в ее тайны. Это бесценное сокровище. Только из нее мы можем узнать, какова истинная природа наших врагов.
— Какая нам польза от этих знаний теперь, когда последние кардиналы из братства Черного дыма мертвы?
— Мертвы? Вы в этом уверены?
— Что вы хотите этим сказать?
— Что ереси никогда не умирают на кострах. Еретики — да, но ереси — нет. Они вернутся. Так или иначе, они вернутся. И в этот день мы должны быть готовы.
Тишина. Отряд только что дошел до западной башни замка Святого Ангела. Решетка со скрипом закрывается за кардиналами и гвардейцами. По винтовой каменной лестнице они начинают спускаться в недра земли. Воздух становится прохладнее.
— Куда вы меня ведете?
— В самое тайное место Ватикана. Туда, где в течение веков хранится главное. Подлинные сокровища христианства. Остальное, как я уже вам сказал, всего лишь бумага.
Джованни потерял представление о времени. Евангелие в его руках стало таким тяжелым, словно весит целую тонну. Оно как будто знает, что находится на пути к своему последнему жилищу и навсегда возвращается во тьму.
Когда отряд дошел до последних ступеней лестницы, гвардейцы остановились перед тяжелой стальной решеткой, у которой всегда стоят на посту охранники с алебардами. Решетка медленно поднимается под скрип блоков. Мендоса объясняет Джованни, что за нее не имеет права входить никто, кроме папы и кардинала — государственного секретаря.
— Только мы двое знали о существовании этого места. Поскольку папа мертв и курия дезорганизована, я посвящаю вас в эту тайну. Вы должны унести ее с собой в могилу. Вы поняли меня?
Джованни кивает. Четыре тяжелых стальных крюка опускаются со стуком, чтобы удерживать в открытом положении решетку, которая исчезла в своем каменном гнезде. Сейчас видны только острия на концах ее прутьев. Поток ледяного ветра нагибает вниз пламя факела, который Джованни держит в руке. Вслед за Мендосой он проходит по узкому коридору, вырубленному в скале. Пол под их ногами немного наклонен вниз и покрыт мозаичными узорами, которые блестят в свете факелов. Джованни шагает по этому проходу, прислушиваясь к эху, которым откликается тишина на скрежет палки Мендосы о мостовую. Так проходят несколько минут, которые кажутся Джованни часами.
Старый кардинал останавливается и, подняв в руке факел, освещает средневековую деревянную дверь. Она сделана из брусьев, толстых, как стена, и пригнанных друг к другу так прочно, что она выдержала бы удар любого тарана. На двери вырезана надпись:
ЗДЕСЬ НАЧИНАЕТСЯ КОНЕЦ.
ЗДЕСЬ ЗАВЕРШАЕТСЯ НАЧАЛО.
ЗДЕСЬ ДРЕМЛЕТ ТАЙНА МОГУЩЕСТВА БОГА.
ДА БУДУТ ПРОКЛЯТЫ ОГНЕМ ГЛАЗА, ВЗГЛЯД КОТОРЫХ ОСТАНОВИТСЯ НА НЕЙ.
Глаза Джованни округляются от изумления.
— Это та же надпись, что на евангелии!
— Это девиз затворниц, последнее предостережение, обращенное через века к безумным и безрассудным людям, которые могут почувствовать искушение кощунственно проникнуть в тайны веры. Именно поэтому инквизиция выкалывала глаза тем, кто видел такие тайны.
— Что находится за этой дверью?
Мендоса слегка касается рукой флорентийского замка с несколькими рычагами, который управляет набором тяжелых металлических стержней, вставленных в сердцевину брусьев. Потом старый кардинал до половины вставляет ключ в скважину и поворачивает на четверть оборота вправо. Раздается щелчок. Тогда Мендоса вставляет ключ полностью и поворачивает его два раза влево, потом еще раз вправо. Бренчат колеса с зарубками, начиная совместно вращаться, потом слышны несколько глухих дребезжащих звуков — это стержни уходят из своих гнезд. Тяжелая дверь со скрипом открывается.
— Ждите меня здесь.
Джованни смотрит на уходящего Мендосу. Шаги старого кардинала затихают в глубине зала, который так огромен, что факел Мендосы вдали кажется спичкой, сгорающей в темноте.
