Никита Максимов - Черника в масле
– Нет, Андрей. Так делать не стоит. – Катя протянула руку и легонько похлопала его по непроизвольно сжатому кулаку. Он при этом боковым зрением отметил, что Марина зорко проследила за этим жестом. – Я понимаю твоё желание лично довести дело до логического конца. Понимаю и благодарна за такое отношение.
– Это не отношение. Это синдром гиперконтроля, – не удержалась всё-таки Марина. – Нет, мне конечно тоже ужасно обидно, что люди, которых я лечила, сейчас угодили в загребущие руки федералов. И совершенно не хочется, чтобы такое произошло с теми, кто до сих пор остаётся с нами. Но почему нам не ограничится ответственностью за свой участок? Если есть люди, которые в определённый момент примут пассажиров под свою опеку, почему мы должны отказывать им в этом праве? Андрей, я тебя уважаю, но ты же не собираешься каждого пассажира провожать до порога его дома?
– Нет, Марина. У меня другие мотивы для того, чтобы быть уверенным в стопроцентном успехе.
– Какие же?
– Хотел оставить эту тему на потом, но теперь понимаю, что она становится ключом к обсуждению. В общем, есть вероятность, что пассажиры могут пойти через границу не одни.
– В смысле? Что ты имеешь в виду?
– Я имею в виду, что через Екатерину нам сделали предложение. Уж не знаю, в порядке ли компенсации за наши хлопоты и помощь, или в качестве стимула не бросать это дело на полдороги. Короче говоря, вместе с пассажирами за границу смогут уйти те из наших, кто этого пожелают.
Повисла полная тишина. Стало слышно, как в протоке журчит вода, пробирающаяся через заросли камыша, напевает где-то на ветке птица и сухо, жарко потрескивают берёзовые поленья в жаровне.
– Я чувствую, что мне надо немного разъяснить предложенные условия. – Катя говорила серьёзно, без обычной полуулыбки в голосе. – Предложение абсолютно честное, реальное и согласовано на уровне верховного командования НАТО. Каждый, кто решит отправиться вместе с пассажирами, будет проходить не как беженец или обычный эмигрант. Нет. Задействуют специальный протокол эвакуации, как для граждан иностранных государств, оказывавших нам содействие в кризисном регионе. Это значит, что никаких фильтрационных лагерей для перемещённых лиц. Будет автоматическое получение вида на жительство в любой стране, входящей в НАТО, на ваш выбор. Упрощённая дальнейшая процедура натурализации и получения гражданства. Обучение по наиболее востребованным специальностям для всех желающих, вне зависимости от возраста. Естественно, за наш счёт. Индивидуальные адаптационные программы – изучение языка, местных условий, правил и традиций. Достойное пособие – нет, не по безработице, а на уровне пенсии ветерана боевых действий. Помощь в трудоустройстве. Короче говоря, полный пакет, который позволит каждому достаточно быстро освоиться и встать на ноги.
Катя замолчала и теперь внимательно рассматривала лица Сергея и Марины. Рустам, как ни странно, на новость не отреагировал, словно знал обо всё заранее. Пастор закончил переводить сказанное Коби, после чего поднял голову.
– Я не знаю, насколько это уместно прозвучит, но, по-моему, каждый из пассажиров, кому вы поможете вернуться домой, сочтёт своим долгом поддержать любого из вас, кто решиться отправится с нами. По крайней мере, двери моего дома в Эберсбахе всегда будут для вас открыты.
– Так, это конечно здорово всё меняет, – в голосе Сергея Новикова звучала явная растерянность. – Но, что если таких желающих не найдётся?
– Двое уже есть.
– Да? И кто?
– Я, – Андрей сказал это будничным тоном, хотя пришлось сделать над собой гигантское усилие, и после произнесённого внутри что-то оборвалось.
Приплыли. Слово не воробей. Назад не повернёшь.
– Так, – Серёга растерялся ещё больше. – А ещё кто?
– Айсылу поедет тоже. – Рустам говорил, как о чём-то обыденном, вроде похода за ягодой.
– Что? Твоя Ася?
– Угу.
– А вы сами?
Татарин пожал плечами.
– Пока ещё не решили.
– Но как же? Вы что, отпустите шестнадцатилетнюю дочь одну?
– Почему одну? Шеф за ней присмотрит.
Андрей утвердительно кивнул.
Марина неуверенно фыркнула и хлопнула ладонью по старым иссохшимся доскам столешницы.
– Серьёзно? Вот так, запросто, отпустите дочь в другую страну? Гузель на это согласна?
– Она первая сказала «да». Нет, а что тут такого? В своё время уезжали в шестнадцать лет в другие города, иногда на другой конец страны, чтобы учиться. Я сам из Сибири в Казань приехал в этом возрасте в техникум поступать. Тем более, что она не одна едет.
– Но почему именно она? Почему не вы все вместе? Или твои младшие?
– Знаешь, Марин, мы для себя пока ещё до конца не решили. Нам, может быть, уже поздно куда-то срываться. Ирада и Лилия ещё совсем мелкие, мы надеемся, что до того времени, как они вырастут, в этой стране уже что-то начнёт меняться к лучшему. Не может же быть такого, чтобы всё время только вниз и вниз. Должно быть где-то дно, после которого дела снова пойдут в гору. А вот Айсылу как раз в том возрасте, когда каждый год имеет значение. Если у неё сейчас появился шанс вырваться куда-то, получить хорошую профессию, построить свою жизнь… Ведь потом… Я не знаю, что будет потом. Никто не знает. Пусть лучше она этот шанс использует.
На этот раз замолчали надолго. Потом Новиков осторожно спросил:
– А ты, шеф? Ты-то сам – почему?
Андрей помолчал, потом провёл ладонью по лицу.
– Ты знаешь, Серёжа… Устал я. Наверное, старею. Мне уже за полтинник перевалило, а я, по сути, толком и не жил в своей жизни. Считай, всё сознательное время провёл под сенью древнего китайского проклятия: «Чтоб тебе жить в эпоху перемен». Меня как эти перемены ещё в школе захватили, так до сих пор не отпускают. Только крутишься всё время и ждёшь – с какой стороны на этот раз жахнет? Надоело уже выживать. Хочется пожить просто. Спокойно. Пока ещё силы и мозги есть. И желание что-то делать не пропало. Извините, ребята. Вот такой я оказался эгоист.
– Про эгоиста ты точно заметил. Почему только ты и Рустам в курсе?
– Потому что Рустам присутствовал, когда это предложение пришло. Ты в это время спал.
– Но почему сразу-то не сказали? Чего партизанили?
– Не партизанили, а выбирали подходящий момент. Хотя теперь понимаю, что любой момент для такой новости будет «неподходящим». Короче, как получилось – так и сказали. Всё. Теперь вы это знаете. Остальным расскажем, когда выработаем план. С учётом вышесказанного это должен быть максимально надёжный план. Потому что если попадутся пассажиры, то с ними будет отдельный разговор и смутная надежда на благополучный исход. А если сцапают любого из нас, то рудники на солнечной Колыме покажутся самым приятным вариантом. Но даже он мне совсем не нравится. Лично у меня на остаток жизни совершенно иные планы.
***Настроение Адама с каждым днём становилось всё лучше. Семестр подходил к концу, чудовищное происшествие в конце мая стало постепенно стираться в памяти, уступая место более свежим и животрепещущим темам. Никто уже не тыкал в его сторону пальцем и не прыскал в кулак при появлении в школьном коридоре. Скандал удалось замять, ничего подсудного или крамольного за пределы школы не вышло. По крайней мере, ничего такого, о чём бы и так все не знали. Да, пара-тройка человек несколько дней сгорали от стыда, но потом волнения сами собой улеглись, уступив место обычным хлопотам, связанным с окончанием учебного года.
Режим наказания для Адама постепенно смягчался. Итоговый балл не так уж сильно пострадал от «неуда» за информационные технологии, плюс по кое-каким предметам удалось даже улучшить отметки, благо некоторые преподаватели, не особо жаловавшие мистера Фаррела, целенаправленно помогали Адаму, уделяя ему больше внимания, чем остальным или просто трактуя в его пользу спорную оценку.
Так что жизнь налаживалась и больше не казалась такой уж сволочной мерзостью, как пару недель назад. Умываясь этим утром, он даже пытался мычать какой-то жизнерадостный мотив сквозь пену от зубной пасты.
До него донёсся приглушённый звук дверного звонка. Адам не придал ему значения – мало ли кто мог зайти утром в воскресенье? Он точно никого не ждал. Но несколько минут спустя в дверь его комнаты постучали, и встревоженный голос матери позвал:
– Адам, милый, выйди поскорее. К тебе пришли.
Он опешил. «Милый?». Когда это последний раз мать к нему так обращалась? Под ложечкой появилось нехорошее тянущее чувство. Он торопливо прополоскал рот, выплюнул в раковину густую пену и вытерся полотенцем.
– Иду, мам.
За дверью рядом с матерью стоял незнакомый темнокожий мужчина в костюме. Не успел Адам открыть рот, как он заученным движением извлёк из внутреннего кармана тонкий кожаный бумажник.
