Джон Гришэм - Золотой дождь
— Мистер Драммонд, в распоряжении свидетеля было целых два месяца на то, чтобы их отыскать. Вдобавок он вице-президент по заявлениям, и должен разбираться в собственных статистических выкладках. Протест отклонен.
— Мистер Лафкин, давайте на минуту оставим эту распечатку в покое, — предлагаю я. — Скажите, каково в среднем бывает отношение числа страховых полисов к количеству заявлений о выплате страховки? В процентах.
— В среднем, количество заявлений составляет восемь-десять процентов от общего числа выданных полисов.
— А в скольких случаях вы отказываете в выплате страховой премии? Примерно.
— Приблизительно в десяти процентах, — отвечает Лафкин. Ответы он почему-то знает, но особенно счастливым от этого не выглядит.
— А какова средняя сумма, указанная в заявлении, независимо от того, удовлетворено или нет?
Долгое молчание, Лафкин напряженно думает. Похоже, он уже готов сдаться на милость победителя. Ему хочется, чтобы кошмар этот закончился побыстрее, и он мог унести из Мемфиса ноги.
— В среднем, около пяти тысяч долларов, — мычит он.
— Но ведь встречаются и заявления о выплате всего нескольких сот долларов, верно?
— Да.
— Тогда как некоторые заявления стоят сотни тысяч, да?
— Да.
— Так что среднюю цифру определить довольно сложно, не правда ли?
— Да.
— Тогда скажите, те средние показатели, которые вы только что привели — они типичны для страховой отрасли или уникальны для «Прекрасного дара жизни»?
— Мне трудно судить обо всей страховой отрасли.
— То есть, вы не знаете точного ответа?
— Этого я не говорил.
— Значит ответ вам известен? Тогда отвечайте.
Лафкин сутулится и вжимает голову в плечи. Вице-президент мечтает лишь об одном: раствориться в воздухе.
— Да, это средние показатели для всех.
— Спасибо. — Я многозначительно умолкаю, несколько секунд изучаю свои записи, подмигиваю Деку, который бочком выползает из зала и меняю тактику. — Еще несколько вопросов, мистер Лафкин. Не говорили ли вы Джеки Леманчик, что ей следует уволиться?
— Нет.
— А как вы оцениваете её профессиональный уровень?
— Как очень средний.
— Известно ли вам, по какой причине её понизили в должности?
— Насколько я могу вспомнить, это имело какое-то отношение к её работе с клиентами.
— Ей было выплачено выходное пособие?
— Нет. Она уволилась по собственному желанию.
— И никакую денежную компенсацию она не получила?
— Нет.
— Спасибо. У меня все, ваша честь.
Драммонд поставлен перед выбором. Он может допросить Лафкина сейчас, не задавая наводящих вопросов, либо может приберечь его на потом. Спасти положение и поддержать моральный дух этого свидетеля сейчас немыслимо, и я уверен, что Драммонд постарается избавиться от него как можно быстрее.
— Ваша честь, мы откладываем допрос мистера Лафкина на более позднее время, — говорит Драммонд.
Все правильно. Голову на отсечение даю: присяжные видят Лафкина в последний раз.
— Хорошо. Мистер Бейлор, пригласите своего следующего свидетеля.
Я оглушительно ору:
— Пристав, вызовите Джеки Леманчик!
И быстро поворачиваюсь — поглазеть на Андерхолла с Олди. Они перешептываются, склонившись друг к другу, но, услышав её имя, застывают как каменные изваяния. Глаза вылезают из орбит, а челюсти дружно отвисают.
Бедняга Лафкин слышит это кошмарное имя уже на полпути к двустворчатым дверям. Он замирает как вкопанный, смотрит, дико вращая глазами, на стол защиты, и вдруг быстро-быстро перебирая ногами, семенит вон.
Драммондовцы, охваченные смятением, жмутся к своему предводителю. Драммонд встает.
— Ваша честь, мне необходимо проконсультироваться с вами и с господином Бейлором.
Киплер жестом подзывает нас зайти сбоку, чтобы быть подальше от микрофона. Мой оппонент прикидывается разгневанным. Я не сомневаюсь, что он ошеломлен, но упрекнуть меня не в чем. Грудь Драммонда судорожно вздымается.
— Ваша честь, для нас это полная неожиданность! — шипит он еле слышно. Нельзя, чтобы присяжные слышали его слова и видели, насколько он ошеломлен.
— Почему? — с невинным видом осведомляюсь я. — Она внесена в список свидетелей, которых я могу вызвать.
— Вы должны были предупредить нас. Когда вы её нашли?
— А я вовсе не подозревал, что она пропала.
— Защита имеет право это знать, мистер Бейлор, — произносит судья, сдвинув брови и — впервые! — сурово взирая на меня.
Я недоуменно улыбаюсь и развожу руками. Мол, что вы от меня хотите — я ведь ещё мальчишка, и в этих интригах ни уха, ни рыла не смыслю.
— Она числится в списке возможных свидетелей, — настаиваю я. Мне терять нечего — мы все трое прекрасно понимаем, что Джеки Леманчик сейчас даст свои показания. Возможно, мне и в самом деле следовало накануне известить судью, что она уже в Мемфисе, но чего от меня ждать — это мой первый процесс.
Джеки Леманчик входит в зал вместе с Деком. Андерхолл с Олди отводят взгляды. Пятеро соляных столбов из «Трень-Брень», напротив, пожирают её глазами. Джеки выглядит куда лучше, чем вчера. Просторное синее платье, чуть выше колен, висит, подчеркивая худобу женщины. Лицо Джеки накрашено и смотрится приятнее, нежели накануне. Она приносит присягу, усаживается в свидетельское кресло, выстреливает ненавидящим взглядом в сторону бывших боссов из «Прекрасного дара жизни» и готовится дать показания.
Интересно, входят ли Андерхолл или Олди в число её любовников? Вчера вечером она упомянула, что кроме Лафкина, ею пользовался кто-то ещё, но я не уверен, что круг её партнеров ограничен только двумя фамилиями.
Мы быстро справляемся с обязательной частью и переходим к разоблачениям.
— Сколько времени вы проработали в компании «Прекрасный дар жизни»?
— Шесть лет.
— А когда оставили службу?
— Третьего октября.
— Как это случилось?
— Меня уволили.
— Вы не сами об этом просили?
— Нет. Меня уволили.
— Кто?
— Это был целый заговор. Его участники — Эверетт Лафкин, Кермит Олди, Джек Андерхолл и ещё несколько человек. — Она кивает на виновников, и головы присяжных, как по команде, поворачиваются в сторону представителей «Прекрасного дара жизни».
Я приближаюсь к свидетельнице и вручаю ей копию подписанного ею заявления на увольнение.
— Вы это узнаете?
— Да, это заявление которое я сама отпечатала и собственноручно подписала.
— Здесь сказано, что вы просите уволить вас по собственному желанию.
— Все здесь — полная ложь, от начала и до конца. Меня уволили, потому что через меня проходило дело Донни Рея Блейка, по которому пятого октября меня должны были допросить. И меня уволили, чтобы к тому времени я больше не работала в этой страховой компании.
— Кто заставил вас подать на увольнение?
— Те, кого я только что назвала. Это был настоящий преступный сговор.
— Объясните, пожалуйста, что вы под этим подразумеваете?
Джеки Леманчик впервые смотрит на присяжных, а те в свою очередь глазеют на неё. Она проглатывает комок в горле и начинает рассказывать:
— Меня вызвали к начальнику в субботу, за несколько дней до назначенного допроса. Там уже сидел Джек Андерхолл — вон тот, в сером костюме. Он — один из юрисконсультов компании. Он заявил, что я должна немедленно уволиться, но у меня есть право выбора. Либо меня увольняет администрация — и тогда я ухожу с пустыми руками. Либо я прошу уволить меня по собственному желанию, и тогда руководство выделит мне десять тысяч долларов наличными, чтобы я держала язык на привязи. Но решение я должна принять сию же минуту, в его присутствии.
Накануне вечером она рассказывала мне об этом сухо и без эмоций, но выступление перед судом — совсем иное дело. Джеки закусывает губу, почти с минуту борется с собой, потом наконец продолжает:
— Я мать-одиночка, воспитываю двоих детей, и долгов у меня тьма-тьмущая. Выбора у меня не было. В одночасье я лишилась работы. Я подписала заявление, взяла деньги и подписала обязательство о неразглашении любых сведений, касающихся каких-либо страховых дел.
— Включая дело Блейков?
— Дело Блейков стояло особняком.
— Если вы взяли деньги и подписали это обязательство, то почему согласились выступить свидетелем на этом процессе?
— Немного придя в себя, я посоветовалась с адвокатом. Это замечательный адвокат. И он сказал, что меня незаконно вынудили подписать это обязательство.
— У вас сохранилась его копия?
— Нет. Мистер Андерхолл не позволил мне оставить её у себя. Можете его сами спросить. Держу пари, что оригинал до сих пор у него хранится. — Я медленно поворачиваюсь и, наряду со всеми присутствующими, устремляю пристальный взгляд на Джека Андерхолла. Внимание юрисконсульта мгновенно переключается на внезапно развязавшиеся шнурки, и он начинает возиться с ними, делая вид, что не слышит, о чем идет речь.
