Эдди Шах - Оборотни
Выйдя в коридор, он увидел в другом его конце штурмовика с пистолетом в руке. Пуля просвистела мимо, когда он, выхватив собственный револьвер, покатился по полу, нажимая при этом на спусковой крючок. Второй выстрел повалил штурмовика, пуля разнесла его лицо пополам.
Все же двое остаются, Маркус. Кто же убил первого?
Он вскочил на ноги и двинулся вдоль коридора. Стрельбы вроде не было, только отдаленные крики и гул массовой истерии. Открылась дверь в конце коридора. И в него ворвалась обезумевшая от страха толпа. Эдем отступил в сторону, пытаясь остаться на месте и противостоять напору людского потока. Затем он увидел то, что привело их в ужас. В двери появился последний штурмовик, размахивавший автоматом. Но он не стрелял, а просто пытался удержаться на ногах, не быть сбитым на пол. Эдем поднял свой револьвер, что еще больше перепугало толпу. Его повалили, и толпа пронеслась мимо.
Эдем снова вскинул оружие, но ему так и не пришлось нажать на спусковой крючок. Штурмовик внезапно отлетел вперед, будто его толкнула какая-то гигантская рука. Жизнь покинула его еще до того, как он рухнул на пол.
В то же мгновение он почувствовал холод стального ствола у своего виска.
— Бросай оружие, — услышал он голос Крагана. Мерзавец оказался вместе с убегавшими и сзади подошел к Эдему. И внезапно его охватил страх. Первый раз в жизни дрожь пробежала по его телу. Нет, Маркус. Не теперь. Он весь был пронизан ощущением благости жизни. Билли, милое лицо Билли стояло пред его глазами.
Из двери, в которой только что был убит штурмовик, выскочил Каас с двумя другими людьми. Меньшего из них он видел раньше. Это был Фрик, их фюрер. Другого он не знал. Каас повернулся, быстро затворил дверь в коридор и запер ее на ключ.
Эдем почувствовал, как ослабло давление пистолетного ствола Крагана на его висок.
Незнакомый человек орал истошно и требовательно:
— Скорее выведите меня отсюда, мне нечего здесь делать!
— Шиллер, держите себя в руках! — взвизгнул Фрик. Он повернулся к Каасу: — Вы провалились. Все они живы.
Каас, не обращая на него внимания, подошел к Эдему. Он усмехнулся и странно махнул головой. Вытащил пистолет из подплечной кобуры, быстро поднял его и приставил к голове Эдема.
— Прощай, англичанин.
Затем, резко повернувшись, выстрелил в Крагана и выстрелом снесло ему все лицо.
За спиной Эдема страшно завопил Фрик, и Каас, не целясь, послал следующую пулю прямо в его череп. И в то же мгновение, как разлетелась на куски голова фюрера, Шиллер, повернувшийся и пытавшийся убежать, был застрелен в затылок.
Наступила полная тишина. Ни выстрелов, ни стадного шума толпы. Тишина, прерванная отчаянным стуком в запертую дверь.
Сделав шаг вперед, Каас увидел, что Эдем подымает на него свой револьвер.
— Не будьте глупцом, англичанин, — сказал он. — Пока не поздно, отправляйтесь домой. И в следующий раз не пытайтесь вмешиваться в чужие игры.
Эдем тяжело подымался на ноги, когда Каас, отбросив свой пистолет, пошел открывать дверь. Эдем уже встал, а в растворенную дверь ворвался молодой полицейский.
— Все в порядке, я… — начал было объяснять Каас.
— Он вооружен! — воскликнул перепуганный полицейский, подымая на Эдема свой ручной пулемет «ХК-54».
— Нет! — завопил Каас, пытаясь отвести ствол полицейского в сторону.
Но из ствола пулемета уже грянула очередь, которая прошила грудь Эдема и свалила его на пол.
— Нет! — еще раз крикнул Каас.
Маркус. Билли. Пожалуйста, Маркус. Не теперь. Я хочу жить. Я хочу Билли. Не теперь, Маркус. Нужно еще кое-что сделать.
И снова в коридоре воцарилась тишина, второй раз за две минуты.
Обращенное к Каасу лицо все еще жило, молчаливый вопрос застыл на губах Эдема, который, казалось, не мог понять, что же произошло. Так обычно и бывает, когда умирают люди, не боящиеся смерти. Наступление смерти оказывается реальностью, но вместе с тем такой неожиданной, что она остается за пределами понимания.
Каас бросился на колени рядом с Эдемом, положил ему под голову свою руку, пытаясь облегчить смертельную боль взглядом, полным теплоты и понимания. Он видел, что Эдем пытается говорить, но не мог разобрать что. Наклонившись над ним, он старался разобрать слова. Но это был даже не шепот, а последний вздох уходящей жизни. Мрак заволакивал глаза Эдема, он уходил в вечность. Каас бережно положил голову Эдема на пол и закрыл ему глаза. Сняв с себя пальто, он накрыл им голову Эдема. Тут же новая толпа ворвалась в коридор, напомнив об ужасной трансформации так широко задуманного праздника мира.
Каас стиснул руку Эдема.
Он надеялся, что однажды кто-нибудь сделает с ним то же самое, если ему придется умереть в такой же страшной ситуации.
Воин все же достоин лучшей участи.
Он убрал руку Эдема под пальто, поднялся и ушел.
Они увезли тело Эдема в черном пластиковом мешке.
Когда его катили по коридору, тележка пронзительно скрипела, словно протестуя против этой нелепости.
Она видела, как мешок с телом выносили по лестнице Рейхстага.
Но она не знала, что в этом мешке находился он.
Она маялась два часа. Выглядывала в окно, смотрела по телевизору церемонию в Рейхстаге. Затем пришел ЗДР и рассказал ей о случившемся. Она вспомнила мешок с телом и представила, что Эдем тоже мог быть в нем.
Закончив свой рассказ, ЗДР напомнил ей, что она все еще является оперативным работником ЦРУ, и все, что она теперь узнала, должно оставаться в полной тайне.
— Ваша секция в Калифорнии закрывается. В ней больше нет надобности, — закончил ЗДР. — А вас мы переводим на более ответственную работу.
Она ничего не ответила. Работа не казалась ей сейчас чем-то важным и значительным в жизни.
На следующий день Билли Вуд вылетела домой в Калифорнию к поджидавшим ее там адвокатам.
О ее полете с англичанином из Нового Орлеана в Берлин никто никогда не упоминал.
Это, как заявил ей ЗДР, относилось к секретной информации.
Храм Марии Регины Мартирум
Хекердам
Берлин
Давно рассеялись толпы. Рассосались проблемы уличного движения.
Берлин, в последние годы привыкший к разного рода эксцессам, быстро возвратился к нормальной жизни.
Председатель чувствовал себя несколько неудобно, когда входил в современный, четырехугольный храм. Он никогда не доверял религии, всегда полагая, что судьба человека находится в его собственных руках. Это, в конце концов, являлось фундаментом его коммунистических взглядов. Он улыбнулся про себя. Нечто вроде коммунистической религии.
Ростов стоял на коленях в глубине храма, голова его склонилась в молитве. Председатель прошел по каменному полу вдоль рядов кресел и сел рядом с ним. Он ждал, когда его заместитель кончит молиться. Между тем он осматривал простую малоукрашенную церковь. Бетонный памятник, совсем не то, что он ожидал. Они сидели в нижней части церкви, а над ними располагалась стена алтаря, покрытая фресками с изображениями апокалипсиса, выполненными Георгом Майстерменом. Большинство молящихся и туристов находилось ближе к алтарю, а вокруг царили мир и спокойствие.
Ростов кончил молиться, сел и повернулся к своему начальнику.
— Полагаю, что нам удобнее встретиться сначала здесь, а не в посольстве, — сказал он.
— Я наслаждался прогулкой, — улыбнулся председатель. — Последний раз, когда я был здесь, еще стояла проклятая Стена. Она всегда была ошибкой. Никто не понимал, что мы не сдерживали шпионов, а держали на запоре самих себя. Это делало разведку очень трудным делом. Да, странное ощущение. Просто прогуляться в Западный Берлин. Никакой охраны, ничего. Очень странно.
— Храм этот построен в 1960 году.
— Весьма символично. — Ему вдруг вспомнилось, где он был, когда сооружалась Стена. Многие люди так же помнят, где они были в момент гибели Кеннеди.
— Он возведен в память о тех, кто был убит Гитлером, когда тот пришел к власти в 1933 году, о всех немцах, погибших до 1945 года.
— Еще более символично.
— Это римско-католический храм. Место исповеди.
— И я должен быть вашим духовником?
— Духовник связан клятвой никогда не разглашать то, что он узнает на исповеди.
— Делают ли они из этого выводы?
— Если и делают, то только для себя.
Председатель рассмеялся:
— Тогда из меня выйдет хороший духовник. Слишком любопытен, часто говорила мне мать. Я всегда любил интриги.
— Вы сказали тогда, что я должен вести это дело на свой страх и риск. Что я должен находиться в одиночестве.
— Это приходит вместе с ответственностью. — Ему не было нужды добавлять, что он сам часто находился в одиночестве, рисковал всем для осуществления неявно высказанных указаний своих начальников.
