Лесли Форбс - Лед Бомбея
Ну, вот оно и начинается, подумала я. Последний акт. Мое индийское решение. Я пыталась убедить себя, что делаю все ради сестры, и старалась одеваться во взятые напрокат вещи как можно тише, чтобы никого не разбудить.
– Сценарий у вас с собой? – прошептал Томас, когда мы уже уходили. – Ваше удостоверение? Пропуск на съемочную площадку?
Я похлопала по сумочке, заменившей мой традиционный рюкзак, и затем снова все перепроверила, как мы обычно делаем, отправляясь в долгое путешествие, паспорт, билеты, бумажник.
– Как я выгляжу? – спросила я.
Одна из двоюродных сестер Томаса накануне вечером загримировала меня, а несколько часов сна в гриме должны были придать мне поношенный вид, который, собственно, и требовался.
Томас улыбнулся и кивнул:
– Само совершенство.
– А что, если все остальные опоздают, Томас? Что, если машина, посланная Рэмом, увязнет где-нибудь по дороге в грязи?
– Что, если... Что, если... Сегодня вы должны предаться своей карме, как настоящая достойная индианка, – сказал он. – Но если потребуется, я тоже надену костюм.
– Вы же ведь христианин, Томас. Вы не должны верить в карму.
– Вся Индия верит в карму, мадам, не только мы, бедняги, на ее широкой сцене.
– Вы неисправимый поэт.
Мы доехали до доков, откуда отходят катера на Элефанту. Толпа статистов уже собралась. Они зевали и потягивались в утреннем тумане. Томас проехал по Рамчандани-Марг и высадил меня на перекрестке с Бест-стрит, как раз за отелем «Тадж-Махал». Перед тем как выйти, я взглянула ему в глаза.
– С Богом, – сказал он. – Я буду ждать вас здесь сегодня вечером, что бы ни случилось, пусть даже небеса разверзнутся.
* * *Проспер заказал три так называемых больших катера, чтобы перевезти актеров и съемочную группу на Элефанту, расположенную в десяти километрах от берега. Там на протяжении последних двух дней устанавливалось освещение, камеры и декорации. Членов съемочной группы и статистов, ожидавших прихода катеров, окутывал розоватый туман, так, словно уже началось испытание какого-то спецэффекта. Но на самом деле это был дым от дешевых индийских сигарет, опускавшийся почти до земли вперемежку с насыщенным влагой муссонным воздухом. Вокруг стоял пряный аромат табака. Аромат Индии.
Как только появилась Бина со своей маленькой группой хиджр, помощники Рэма отделились от толпы и прошли мимо нас, бормоча «Мумбаи» – пароль, который придумали мы с Рэмом. Вскоре после прибытия Бины крупный мускулистый мужик, стоявший около катеров, что-то прокричал, и мы стали подниматься на борт. Я заметила еще троих таких же здоровяков, отвечавших за то, чтобы никто посторонний не оказался на катере.
К счастью, Бина со своими рослыми «девчушками» получила пропуска от танцевальной труппы, в свое время нанятой Проспером, члены которой оказались не прочь обменять свои документы на сумму, эквивалентную их трехдневному заработку. Деньги эти я, естественно, выплатила им из кошелька покойного Эйкрса.
Влажность воздуха постоянно росла. Уже на полпути к острову воздух по густоте стал напоминать потную простыню. Но я не могла стереть пот с лица из страха повредить грим. Грязные после вчерашних дождей волны перехлестывали через планшир и оставляли на палубе тонкую пленку блестящей грязи, похожую на остатки глины на гончарном колесе.
– О чем это беседуют члены команды? – спросила я у Бины шепотом.
– Прошлой ночью в ресторане в Колабе одного из их команды зарезал сосед по столику. Убийца сказал, что покойный матрос весь вечер смотрел на него волком. Результат муссонного безумия – так все говорят. Еще один пример того же безумия – то, что Проспер Шарма продолжает съемку во время сезона дождей. Все считают, что из-за недостатка средств, и это их очень беспокоит, так как многим давно уже не платили жалованья.
Из информации, которую Рэму удалось по крупицам собрать от собратьев по ремеслу, явствовало, что Проспер решил отбросить реалистический стиль, отличавший его интерпретацию первых действий «Бури», и снимать последние сцены так, как будто они играются в театре. Действие должно становиться все более театральным, и фильм, по его плану, должен заканчиваться сценой, в которой главные действующие лица будут просто стоять на фоне моря, произнося свои монологи прямо в камеру, как обычно делается во время представлений по «Рамаяне» на пляже Чоупатти.
Накануне вечером Рэм сказал:
– Проспер намеренно применяет технику съемки, использовавшуюся в индийском кино на заре его существования, когда здешние кинематографисты стилизовали свои фильмы под традиционную викторианскую мелодраму. Но из-за больших расходов на актеров и оборудование и того, что доступ на Элефанту он получает на относительно короткие промежутки времени, ему приходится снимать в один большой дубль. Для нас это даже удобнее. Но вследствие твоего маленького трюка на студии Калеба требования к безопасности здесь значительно повысились. – Он покачал головой. – Знаешь, Розалинда, у меня совсем нет уверенности в том, что у нас получится, даже при всех талантах, которые я попытался задействовать в нашей игре.
– Я в тебя верю, Рэм, – сказала я. – А ты уверен, что на съемочной площадке будут высокопоставленные зрители?
– Абсолютно. Все испытывают необычайное любопытство по отношению к новой технологии Проспера. Они считают, что это его последняя попытка. Он даже пригласил какого-то техника от Спилберга из Штатов.
* * *Море бурлило, однако судну удалось весьма удачно и даже не без некоторого изящества пришвартоваться у пирса из бетонных блоков у северо-западной оконечности Элефанты, где наши пропуска в очередной раз прошли проверку. Кроме того, возникли и другие непредвиденные опасности. До главных пещер, возле которых размещалась съемочная площадка Проспера, всего четверть мили, 125 шагов по пологому склону. Но тем, кого украшала яркая бижутерия, пришлось отбиваться от привлеченных блестящими стекляшками наглых обезьян.
– У нас в Индии обезьяны повсюду, – сказал один из членов команды, прицеливаясь камнем в одно из животных.
Любители животных в Индии, как правило, очень скоро испытывают на себе острые обезьяньи зубы.
У входа в пещеры по земле змеилось множество черных проводов от осветительных приборов, а неподалеку стояли два столба с табличками, написанными от руки на трех языках. Английский вариант гласил следующее:
ТЕРЯЕШЬ ВРЕМЯ – ТЕРЯЕШЬ ПЛЕНКУ – ТЕРЯЕШЬ РУПИИ
На второй табличке значилось:
ЭЛЕКТРИЧЕСТВО ОПАСНЕЕ ОРУЖИЯ.
ОТНОСИСЬ К ОБОРУДОВАНИЮ С УВАЖЕНИЕМ
Сразу же при входе в пещеры я обратила внимание на две панели с барельефами справа и слева от входа. Одна с изображением Шивы как божества танца, вторая – с Шивой, сидящим на лотосе с довольным видом абсолютного владыки мира.
Мы прошли дальше, подгоняемые шедшими сзади, словно овцы в загоне. Прямо перед нами за лесом из колонн высился еще один громадный Шива, высотой в шесть метров с лишним, на этот раз как Тримурти в образе трехголового верховного божества. Он восседал в обширном углублении, а у основания его фигуры стояли карлики с львиными чертами прокаженных.
Свет в основном падал на эту внутреннюю пещеру и на Ардханарисвару в особенности. «Божество, соединяющее в себе мужское и женское естество», – как говорилось в моем путеводителе. При определенном ракурсе двуполость фигуры выглядела особенно гармонично. Ее женский лик с величественным спокойствием всматривался в высеченное из камня зеркало, символизировавшее «майю», или иллюзию.
Перед каменным зеркалом создатели фильма расположили еще одно зеркало из полированного обсидиана, имитацию рефлектора Джона Ди из Британского музея. На самом же деле это был тщательно замаскированный компьютерный монитор размером с большой телевизор. Когда зажгутся софиты и заработает камера, это двойное зеркало станет одним, и на него будут проецироваться различные волшебные образы.
Тут я заметила громадную фигуру Бэзила Чопры, вышагивающего взад-вперед перед псевдозеркалом. Он отталкивал от себя молоденьких гримерш, словно кит, отбрасывающий тупые гарпуны. При этом он непрерывно повторял строки из своей роли, обращаясь в сторону какой-то невидимой камеры:
Добро пожаловать в мою пещеру.
Глубокая пещера – мой дворец.
Он старался приспособить голос и интонацию, характерные для исполнения этой роли на сцене, к требованиям кино.
Между моей толпой статистов и фигурами Шивы подобно массивным пешкам на гигантской шахматной доске возвышались шесть рядов колонн с каннелюрами и широкими капителями. При обычных условиях этот каменный храм должен был производить впечатление величия и простора, но при таком скоплении людей у меня возникло ощущение страшной тесноты. Во всем чувствовалось напряженное ожидание чего-то необычайно важного, атмосфера, сходная с той, что бывает на бракосочетаниях коронованных особ.
