Станислас-Андре Стееман - Убитый манекен : сборник
— Да? Кого?
— В частности, госпожу Гитер, вдову одной из жертв, галантерейщицу Пети-Аве и ее служанку Луизу Боске, которые обнаружили первого убитого и…
— Бога ради, остановитесь! — добродушно взмолился Себ. — Так начав, вы уничтожите весь мой список. Вы…
В этот момент дверь в кабинет поддалась под действием некоего снаряда… Это был Эрали.
За его спиной на лестничной площадке маячили бургомистр Бине, инспектор Кардо и двое полицейских.
— Это потрясающе! Неслыханно! — кричал судебный следователь, приближаясь к заместителю королевского прокурора и Себу.
Первого из них он схватил за руку.
— Я только что с виллы Прего. Я перевернул комнату покойного Пеллериана… И что я нашел?!
Он выхватил из кармана письмо.
— Вот!
— Что это? — спросил Себ.
Судебный следователь гневно поднял указательный палец:
— Это причина, сударь, по которой пятая жертва дьявола Сент-Круа покинула этой ночью свой дом, несмотря на наш запрет… Читайте!..
Себ и заместитель королевского прокурора склонились над письмом. Они прочли:
«Юбер!
Мне хотелось бы вас увидеть. Я сожалею о вчерашней сцене, будьте сегодня незадолго до 12 ночи на Центральной улице рядом с лавкой г-жи Пети-Аве. Я могу легко выйти ночью, так, что отец ничего не заметит. Приходите».
— И это подписано! — вскричал Эрали. — Это подписано — Эдме!
Он повернулся к инспектору.
— Ну, что вы думаете об этом письме, Сорож?
— Хотя в этой записке, — ответил инспектор, — нет ни одного слова, содержащего букву «о» после буквы «п» (что послужило бы неоспоримым доказательством), я могу утверждать, что она написана «другом», пославшим нам анонимное письмо…
— То есть, — заключил Анон, — лично дьяволом Сент-Круа!
* * *Итак, оно было здесь, совсем близко, по другую сторону деревянной решетки, чудовище, уже пять ночей терроризировавшее всю деревню, это его сдавленное горячее дыхание, дыхание животного, чувствовал кюре Рокюс на своих руках…
Священник отпрянул, будто перед воплощением злого духа, и торопливо перекрестился. Однако, прислонившись к стенке исповедальни, он подавил свой ничтожный человеческий страх и, говоря себе, что находящаяся здесь является, несмотря ни на что, созданием Божьим, заставил себя сосредоточиться на ее ужасных признаниях.
Теперь, когда главные слова были произнесены, женщина без стыда, без рисовки, словно о посторонних вещах, рассказывала бесцветным голосом, как и почему она убила:
— Отец мой, ад внутри меня. Поймите меня: я думаю, я сумасшедшая. Это очевидно, я сумасшедшая!.. Я говорю это себе, повторяю весь день, а когда наступает ночь, начинаю думать, что была сумасшедшей весь день и что самое время убить кого-нибудь, чтобы все встало на свои места…
— Несчастное дитя! — прошептал священник.
Он чувствовал, как пот выступил у него на лбу, а руки и ноги заледенели.
— Всю жизнь, отец мой, инстинкт толкал меня ко злу, на убийство*.. Но я боролась изо всех сил, я сопротивлялась… Вплоть до того дня…
Женщина спрятала лицо в ладони и смолкла. Кюре Рокюс увидел, как конвульсивно вздрагивают ее плечи. Она плачет?
Нет. Ее глаза, вновь обращенные на священника, были сухи.
— Я задушила господина Гитера, — снова раздался монотонный голос, — потому что он был столпом кафе. В мире всегда будет слишком много людей, подобных ему. Я взяла его бумажник, чтобы его жена не воспользовалась пагубными деньгами, выигранными в карты… Вы понимаете?
— Да, — дрожащим голосом прошептал кюре, — я понимаю.
— Я убила мясника Жюля Виерса, — продолжала грешница, — потому что он сам великий убийца. У него все было красным. Он был палач… Он брал кровь своих жертв и давал пить людям… Даже мне, когда я болела, пришлось пить ее… Потом я пошла узнать судьбу у Гвидо, цыгана и, уходя от него, унесла, спрятав под пальто, крепкую линейку и шелковый платок… Но мясник был настороже… Затаившись, как мышь в норе, он не хотел выходить… Я кричала и звала на помощь, словно на меня напали, и он открыл дверь лавки, вышел на улицу с секачом в руке…
У женщины вырвался смешок, больше похожий на рыдание:
— Зверь!.. Но я напала на него сзади, как учили меня когда-то, я обвязала платок вокруг его мощной красной шеи и несколько раз повернула линейку, пока все не было кончено… Однако Гвидо заподозрил меня, в день своей смерти он встретил меня на дороге и заявил, что лишь от него зависит, выдать ли меня. Впрочем, он не хотел принимать решения, не поговорив со мной, и назначил мне свидание на следующее утро…
Снова послышался надтреснутый смех.
— Ха! Ха! Я не стала ждать так долго… Ночью я пробралась в фургон. Этот дурак занимался вызыванием неизвестно каких духов… Он даже не защищался: он понял, что его ждет, как только меня увидел… Его парализовало от страха… Ха! Ха! Он был так же напуган, как вы сами, господин кюре!..
Священник пошевелил губами, но не издал ни звука. Как земля носит подобное создание?..
— Этой ночью, — сказала женщина, — я задушила молодого жениха, вы знаете… Бедняжка!.. Я написала ему письмо с назначением свидания… Я сама опустила его в ящик, заодно воспользовавшись моментом, чтобы нарисовать красным мелом кружок на двери… Забавно, но с Гвидо мне не понадобилось этого делать, кто-то предупредил меня… В половине одиннадцатого красавчик Юбер уже был на Центральной улице… Я подкралась к нему сзади, как всегда, и мягко закрыла ему глаза руками… Ха! Ха!.. Бедный дурашка!.. Он думал, я собираюсь его поцеловать… «Не двигайтесь!» — сказала я ему, убирая руки… И затем я его задушила…
— Это ужасно! — пробормотал священник.
— Ох! Как же я его ненавидела! — глухо продолжала грешница. — Он видел меня всего три-четыре раза и при каждой встрече унижал то взглядом, то поведением… Вообще (в ее голосе внезапно прорвалась горячность) все здесь всегда меня унижали!.. Я была не такой, как все!.. Меня едва ли словом удостаивали… Одна, я была всегда одна… Но как же я посмеялась!..
— Бог мой! — шептал кюре Рокюс.
Его трясло. Что делать? Мог ли он отпустить грехи этой женщине, которая даже не испытывала желания раскаяться? С другой стороны, он должен молчать, сохранить ее секрет, секрет исповеди… Но через несколько минут, покинув церковь, она сможет, если возобновятся кризисы, безнаказанно совершать убийство за убийством! Что делать?..
— Я проклята, — звучал ее голос. — Вы хорошо знаете, отец мой, я все делала, чтобы спастись… Ничто не помогло… Мне сказали, моя мать умерла на каторге… Кажется, она убила одну из своих горничных… Но… Но…
Лицо грешницы прижалось к деревянной решетке.
— Скажите, вы сохраните секрет?.. Я не хочу, чтобы вы им что-нибудь рассказали… чтобы они пришли за мной, чтобы… Ах, нет! нет! нет!..
Она почти выкрикнула это. Кюре Рокюс сжал руки. Какой-нибудь верующий, преклонивший колени в углу церкви, мог бы в этот момент заподозрить, что в исповедальне происходит нечто неладное… С другой стороны, если бы, по счастью, у девушки произошел нервный срыв, ее можно было бы увести, поместить в клинику, затем в лечебницу… Врачи-психиатры определят ее состояние…
Но голос вновь раздался, спокойный и жесткий:
— Я не хочу отпущения грехов, господин кюре!.. Я продалась Дьяволу душой и телом, вы это знаете!.. Отныне он — мое единственное прибежище…
Со страшным ругательством грешница отодвинулась от решетки и встала.
Удрученный кюре размышлял о средневековых одержимых, о ведьмах, верхом на помеле отправлявшихся на шабаш, обо всех дочерях Сатаны, сожженных живьем… Прежде для этой тоже сложили бы костер… Он вышел из исповедальни, бросая вокруг себя беглые взгляды. Мелькнула удаляющаяся тень безумной. Повернувшись ей вслед, кюре широко перекрестил ее и, прикрыв глаза, прошептал молитву, изгоняющую дьявола.
Затем священник направился к алтарю. Его сердце кровоточило. Он распростерся на холодных плитах и, в уже полностью охваченной ночными тенями церкви, все лежал неподвижным черным пятном…
Наконец он шевельнулся и встал со вздохом. Его кости похрустывали, и он не смог сдержать короткого стона.
«Господи, — подумал он, — могу ли я отдать тебе мою старую жизнь в обмен на все эти молодые жизни, находящиеся под угрозой?..»
Он обошел церковь, проверяя, заперты ли двери. Но на сей раз делал все машинально, поглощенный одной дилеммой: «Не выдать секрет исповеди или избежать новых трагедий?..»
Кюре думал и о преступнице:
«Как она могла это сделать?.. Бедное дитя!.. Ничтожное дитя!.. Конечно же, она безумна!.. Безумна!.. Но так долго нас дурачить… Это невероятно!..»
Наконец, как и каждый вечер, священник вошел в ризницу, а оттуда вышел на небольшую тропинку, между плит кладбища ведущую его к дому.
