Леонид Влодавец - Простреленный паспорт. Триптих С.Н.П., или история одного самоубийства
— Почему?
— Потому что ты меня загипнотизировал. Не знаю как, но я всем разумом хотела угодить Серджо. Ведь он мне нужен. Очень нужен.
— Ты пьяна. У тебя идея-фикс.
— Ну да! Я в норме, не больше. Хочешь, я скажу правду? Хочешь?!
— Ну, скажи.
— Я хочу уехать, очень хочу уехать отсюда. У меня в загранке нет никого, но есть кое-что, чтобы там жить. Я моту ускорить все, если с ним распишусь. Фиктивно, фактически или черт-те как — только быстрее. И знаешь, почему? Потому что ты меня напугал. Я уже начинала верить, что здесь, у нас, может быть так, как там. Но ты мне сказал — помнишь? — что у нас, может быть, все еще перевернется. Или будет гражданская война. Или погромы, или грабеж… Я боюсь. Очень боюсь. Ты видел, как сейчас на нас смотрят те, у кого нет того, что есть у нас? Они же ненавидят нас, ненавидят! Все — и аппарат, и работяги, и прочие. За что?!
— Я только не пойму, неужели для этого нужно ложиться с этим Серджо? — холодно спросил Серега. — Что, это дает гарантию?
— Не знаю… Просто, если бы что-то было, было бы проще. Я знаю мужиков.
— Дура ты. Ну, трахнуть он не откажется, а жениться… Смех один. Я думал, что ты уж в этих делах понимаешь.
— Уйди, — прохрипела Аля. — Уйди отсюда.
— Совсем?
— Нет. Посиди где-нибудь один, квартира большая. А я здесь полежу одна. Я тебя сама найду.
Серега вышел, затворив дверь. Машинально дошел до двери Алиной комнаты. Она была не закрыта. Решив, что итальянцы уже закончили свои дела, раз открыли дверь, Серега зашел — хотелось выпить.
В комнате была только Джулия, хотя диван был раздвинут. На видео крутился уже известный Сереге секс-фильм, а итальянка, глядя на экран, как-то странно покачивалась. Шаги за спиной заставили ее вздрогнуть, немного напуганно обернуться.
— А где Серджо?
— В туалете, — презрительно сказала Джулия, — он очень расстроен и много пил. Теперь — рвота.
— Пойду, гляну, — озабоченно заметил Серега.
Серджо обнаружился в туалете около кухни, в том, что «для нижних чинов». Дверь туда была не закрыта, а потому Серега увидел картину совершенно русскую: бедняга Серджо лежал калачиком на полу, головой к унитазу вывалив все содержимое желудка частью в очко, частью на пол. Под головой у него лежала половая тряпка, а у ног, уже в коридоре, растеклась лужа…
Серега остановился в раздумье. С одной стороны, надо было как-то ликвидировать последствия этого стихийного бедствия. Будь Серега у себя дома, он бы распорядился быстро. Он несколько раз обрабатывал после подобных случаев ныне покойного Гошу. Надо было раздеть пациента, вытащить на крыльцо и пару раз окатить водой из ведра. Но тут, в чужом доме, да еще с интуристом, так вольно обращаться было нельзя. Поэтому Серега пошел к Джулии и сообщил, в каком состоянии находится ее землячок.
— Я видела. Он свинья. Пусть лежит до утра. Утром ему будет стыдно, и он поумнеет, не будет больше все в кучу. Я правильно сказала?
— Там кафель, — напомнил Панаев, — может простыть. И потом, рубашку и брюки надо бы замочить.
— Он зак… похоже на «заключенный», забыла слово… когда купаются в холод, бегают в одних трусах зимой, как это?
— Закаленный.
— Си! Вот это. Он не заболеет. А все это, что сделал, будет мыть сам.
— Уж очень вы суровы, Джулия.
— Он дурак. Когда вы ушли, он ругался и пил водку. Два стакана, вот таких, для сока. А потом красное вино еще целый стакан — и все. Я хотела, чтобы он лежал здесь, со мной, а он кричал: «Я иду туда, я буду… любить Алю!» Кричал еще что-то, очень глупо. Меня он не хотел, и не мог. Ушел в туалет, теперь спит. Каналья! Мне осталось смотреть порно.
Серега нашел недопитую бутылку водки и налил себе рюмочку.
— Я тоже буду пить, — кивнула Джулия. — Налейте мне.
Серега налил, прикидывая на глаз, не свернется ли и эта представительница Европы.
— За трезвость! — предложил Серега.
— Но! За это не буду. Как у вас: дай Бог, не последняя!
Чокнулись. Серега разглядел в этом мире какие-то новые, а может быть, забытые краски. Жить стало проще и веселее, хмельной ветер снес сразу лет десять с жизненной усталости, захотелось бесшабашного, дерзкого. Потянуло к этим нежно-голубым глазам, к волосам цвета темной меди. Щекотал ноздри запах иноземных духов и прочей косметики. Серега поглядел в лицо своей визави с таким откровением, какого в трезвом состоянии никогда бы не допустил. Затем бес толкнул его взять Джулию за запястье, украшенное тонким золотым или позолоченным браслетом, где тикали маленькие часики, и осторожно поднести к губам ее тонкие пальчики.
— Это всерьез? — спросила Джулия, немного наклоняясь вперед над столиком.
— Это страсть, — ответил Серега, — страсть вспыхивает и угасает, но всерьез она или нет — никто не предугадывает.
— А если придет Аля? Вы не боитесь?
— Именно в этом и вся прелесть, — поглаживая Джулию по ладони, прошептал Серега так тихо, что сам едва расслышал. Но и Джулия разобрала и поняла его слова…
— Я ничего не имею против, — опустив веки, ответила Джулия. — Вы колдунчик. Я понимаю, почему Аля ушла с вами. Но она здесь. Если бы она была с Серджо, то я — ваша. Поймите меня.
— А мы запремся, — пробормотал Серега, едва удерживаясь, чтобы не сцапать ее в объятия. Сейчас, под хмельком, он был готов даже на насилие, а потому встал, сделал шаг к двери и защелкнул замок.
— Не надо, — попросила Джулия, отдавая дань женской традиции, но голос ее прозвучал так вяло и ненастойчиво, что обмануть Серегу не мог.
— Не бойся, — присаживаясь на корточки около сидящей на стуле Джулии, прошептал Серега, — я же вижу, что ты чуть-чуть стесняешься. Ну…
Он погладил обтянутое варенками бедро, еще раз поцеловал руку, наконец, привстав, неожиданно для себя уселся к ней на колени, оседлав ее вместе со стулом…
Она не крикнула, не охнула, слабо толкнула его в грудь ладошками, а затем улыбнулась и прошептала:
— Барбаро-московито! Мне тяжело так сидеть. Уно чентнеро!
Серега поднялся, обнимая итальянку за плечи, а затем жадно притянул к себе, в полной мере изведав упругую нежность ее тела, еще не освобожденного от одежды. Она уже не сопротивлялась, и когда губы их соприкоснулись, то поцелуй вышел долгий и жадный. На ложе они опустились мягко, не разжимая объятий и не отрываясь от губ друг друга. Лишь там они на какое-то время отпустили друг друга. Ж-жик! Распахнулась молния на варенках. Джулия подтянула колени к животу, помогая Сереге освободить ее тело. Прежде чем стянуть с нее штаны вместе с колготками и трусами, Панаев скользнул ладонями по мягким прохладным полушариям, по глубокой ложбине между ними, по пышному, с небольшими складочками животу.
— Подожди, — шепнула она в тот момент, когда он уже собирался лечь, — там, в кармане — презерватив. Надо.
Серега подчинился — изделие было удобное, к тому же на упаковке было написано по-английски: «Ноу Эй-Ай-Ди-Эс», что по-русски означало: «Нет СПИДу».
«Нет» так «нет» — за СПИДом Серега не гнался. Он нежно вонзился в теплую и ласковую глубину, вжался в греющий полукруг охвативших его ляжек. Что-то было не то, и после нескольких медленных движений Серега лихорадочно стал расстегивать пуговки на ее блузке, а она в свою очередь помогала ему остаться совсем нагим. И лишь тогда, когда со щелчком распахнулся полупрозрачный бюстгальтер, явно меньшего, чем нужно, размера, и на теле Джулии не осталось ничего, кроме маленького шейного крестика, часов-браслета и сережек, только тогда Серега всецело занялся своим делом… Ух, как же это было отчаянно, бесстыдно и дерзко!
— О, миа Паганини, — корчилась Джулия, которая, как Аля, любила постонать во время сношения. Но стонала она по-другому: — Х-х-а-а… Х-х-а-а… Х-х-а-а!
У нее было все иное, не только стоны. И волосы, разметанные в обвораживающем беспорядке, и руки, которые были мягче и нежнее, и запах, и кожа… Все было не такое, а значит, пленяло новизной, немного пугало и одновременно раззадоривало. Если в самом начале еще зудела где-то неприятная мысль, что вот-вот может прийти Аля, то уже после первого, бесстыдного, почти истошного крика Джулии, Серега совершенно утратил всякое чувство реальности, он впитывал в себя секунды наслаждения и жил только этими мгновениями. Пусть все летит в тартарары, но это уже не отнимешь… А сознание того, что он, пусть еще матерый, но уже поистаскавшийся мужик, способен так лихо управляться с молодыми бешеными бабами, разве оно не воодушевляло? Что там вся эта дурацкая слава от мазни красками по холсту! Да если бы не было у Сереги такого вечера, как сегодня, — считай, что жил он зря. Что там на уме у этой распятой на диване Европы? Наказать своего дружка, который потянулся к чужой клубничке, да не сумел сорвать? Правильно, надо использовать межимпериалистические противоречия… Уж какое слово-то сладенькое, пикантное! Использовать! Использовать! Использовать!
