Александра Сашнева - Тайные знаки
Все песни, которые Катька слышала до этого от своих коллег, с которыми ей довелось сталкиваться за кулисами различных тусовок, в остновном перепевали одни и те же слова. Ну с небольшими вариациями! Потому что Катька вертелась в попсе. А попса — это жвачка, которую до вас уже жевали.
Эта песня была живая.
Катька чувствовала, что и эти стихи про ветер выросли сами по себе, как вырастает бурьян на руинах, или цепкая сосенка на ветренном обрыве. И в том была их ценность и смысл. Катьке казалось, что человек, написавший слова, непременно несся в машине по полупустому ночному городу, и ветер вышибал слезы из глаз этого человека. И куда ехал этот человек? И кто он был? Почему-то это все очень не-все-равно было Катьке.
Она напевала под эти аккорды одну единственную фразу: F# A#
Ветер в открытые окна.
И никак не могла найти следующий аккорд. По правилам, которые Катька Быстро усвоила в музыкальной школе и вращаясь в музикальной тусовке, это вообще был не ход. Два мажорных аккрда подряд! Да еще тональность «фа диез мажор»! Где это видано?
Но песня никотела звучать ни в какой другой тональности. А самое главное, Катька заметила удивительную вещь. Она пропевала эту фразу, а ветер отзывался на нее. Он прокрадывался в приоткрытое окно и нежно скользил по голому плечу Катьки. Она пробовала это проделать несколько раз и каждый раз получалось то же самое. Один раз она нарочно собралась нажатьаккорд и пропеть слова, думая, что это просто естественный ритм сквозняка, но — нет! Ветер не дал себя обмануть.
От этого занятия у Катька закружилась голова, а под кожей снова проснулись мятные серебристые струйки. Они текли под кожей, по спине вверх поднимались к плечам и к шее и, растекаясь на три луча, казалось, стекали с кончиков пальцев на клавиши, а с губ срывались в воздух.
— Можно? — раздался осторожный стук и голос Эда за дверями.
— Да, конечно! — воскликнула Стрельцова и, сдернув наушники, выключила синтезатор.
— О! У тебя тут клавиши? — удивился басист, входя в Катькину комнату. Он остановился, держа в руках бутыль с питьевой водой, кипятильник, банку чая и бутылку красного вина.
— Я взял на выбор, — пояснил он набор продуктов и предметов.
— Проходи! Чего ты остановился? — пожала плечами Катька. — Давай сюда свое хозяйство! Иди в кресло!
Эд неслышно проследовал к гостиничному раздолбаному креслу и, поставив все причиндалы на столик, расположеный в углу номера, сел на указаное место.
Катька вытащила из шкафчика стаканы.
— Давай начнем с вина! — сказала она, блестя глазами. — Если честно скзать, я стесняюсь. Я вообще не понимаю, как с тобой обращаться и что делать.
— Давай-давай! — согласился Эдик и с готовностью полез в карман. Достав штопор, он ловко открыл вино и наполнил два стакана. Осмотрев проделанную работу он сконфузился. — Немного я, конечно, неправ. Надо было хотя бы сыр прихватить.
— Сыр у меня есть! — сообщила Катька и достала из холодильника кусок сыра, ветчины и остаток багета.
Приготовление трапезы сближает людей. Почти так же, как совместное преступление. Покончив сервировкой, коллеги по группе «Роботы» наконец устроились в креслах, и Катька первая взяла стакан с вином.
— За знакомство! — сказала она, подумав. — Это правда! Я тебя раньше совсем не знала. А теперь хочу познакомиться. И вот за это.
— Давай! Согласен! — Эд с готовностью взял свой стакан.
— Подожди! — сказала Катька и замерла, ожидая нового порыва из окна. — Ветер будет с нами третьим!
— Стихи! — усмехнулся Эд и посмотрел сквозь вино на свет. — Ты на глазах становшься талантливой. Давай еще и за это!
— Спасибо, конечно, но я — нечаянно, — ухмыльнулась Катька.
Они немного выпили. Много не хотелось. Хотелось по капельке чувствовать вкус, запах, свет и цвет. Хотелось каждое мгновение запомнить во всей полноте.
Прохладный ветер взмахивал медленным крылом шторы, оранжевый свет бра теплой мягкой кистью рисовал улыбки, взмахи ресниц, то пряча лица Эдика и Катьки в тени, то вспыхивая огромных от полумрака зрачках влажными бликами.
— Не хочется, чтобы эта ночь прошла. Остаться бы навеки в ней…
— Опять стихи, — голос Эдика немного осип. — А кстати! Спой мне что-нибудь из твоего. Я ведь тоже тебя совсем не знаю. Ты ведь строила из себя какую-то ужасную куклу, а на самом деле… Давай, спой!
Он поставил стакан на столик и обнял себя за коленку.
— Поздно…
— Потихоньку. Хорошая песня и потихоньку хороша.
— Ну ладно! Уговорил, — Катька осушила свою дозу, воткнула в розетку штекер, взяла на пробу пару аккордов и обернулась к Эдику. — Ничего, что я к вам спиной?
— Переживу.
— Выступает Катерина Стрельцова! — объявила Катька сама себя. — Супер-пупер-мега-звезда! Вашему вниманию предлагается песня, сдернутая Катериной Стрельцовой у какой-то неизвестной пелки с магнитного сборника «Танцуют все!». Песня называется «Да-да-дождусь».
Эдик начал изображать публику, для чего хлопнул несколько раз в ладоши.
Катька воодушевилась и, стараясь не налегать на звук, исполнила свой клубный хит. Эдик внимательно выслушал и в конце опять похлопал с воодушевлением и искренней благодарностью.
— Ты лучше, чем я думал. На площадке как-то не до того, а сейчас я вижу, что ты — великая, как ты говоришь, пелка. Пелка?
— Да, — усмехнулась Катька. — Я чувствую, что я — великая пелка, только никак не могу найти нужную песню.
— А вот по дороге ты что-то напевала, — перебил ее басист и попробовал повторить мелодию (фа диез мажор, ля диез мажор). — Как это. «Ля. Ля-ля-ля. Ля-ля. Ля-ля!» Ты можешь это спеть?
Катька заволновалась.
— Не знаю, я только сегодня придумала эту песню. И не до конца. Ну хорошо. Попробую. Черт! Она какая-то особенная. — она рассмеялась. — Будто не я ее пою, а она меня!
Катька замерла, ожидая чего-то — чего-то большего, чем желания начать. Может быть, ей нужен был порыв ветра? И как только в окно вошла новая широкая волна, она запела:
Ветер — в открыте окна,
Город — холодные звезды,
Выстрел — короткое слово,
Верить — бывает непросто…
Он был когда-то солдатом,
Смерть целовала в окопах.
Трудно от памяти прятать…
На этом месте что-то упало, Катька оглянулась и увидела, что Эдик опрокинул свой стакан и наклонился, чтобы поднять его с полу. Басист очень медленно поднимал стакан. Слишком медленно. Он мог бы поднять быстрее, если бы не хотел спрятать от Катьки лицо.
— Извини! — сказал он, справившись с посудой и своим волнением. — Задумался, махнул рукой… Извини, пожалуйста.
Все штаны басиста были залиты вином.
— Черт! Хреново я пою, — сказала мрачно Катька, выдернула шнур из розетки и затараторила, хмурясь и махая руками. — Никогда мне не стать настоящей артисткой! Так всю жизнь в подпевалках и буду! Настоящая певица должна околдовывать, завораживать, захватывать! Так, чтобы все, кто слышит, все бросали и бежали слушать ее сладкий волнующий голос!
— Все так и было, — совсем охрипшим голосом сказал басист. — Я от волнения уронил!
— Ладно! Не трынди! — распорядилась Стрельцова, не поверив ни одному слову Эда. — Иди в ванну сними штаны! И постирай стразу, а то так и останется пятно! Помочь тебе?
— Нет! — Эдик поднялся с кресла. — Я умею стирать, ты не волнуйся. Я был в армии. И даже пуговицы умею пришивать! Я — не беспомощный. Так ты думаешь о мужчинах?
— Надо же! — усмехнулась Катька и упала в кресло. — И это ты знаешь!
Она закрыла глаза и вздохнула. Очарование ночи не прошло, но в него добавилась заметная нота горечи. Катька опять подумала, что ни на что она не годится, даже чужую хорошую песню (в том, что это песня хорошая, Катька не сомневалась), даже такую песню она не может спеть так. Так, чтобы…
На глазах Стрельцовой закипели слезы, и она тихонько заскулила.
Эдик все плескался в бэдруме.
По улице кто-то прошел. И шаги по асфальту звучали нечаянной музыкой. И Катька слышала эту музыку, но никак не могла решиться ее замисать. И она понимала это и ненавидела себя за эту трусость.
Эдик появился в комнате обмотанный ниже пояса полотенцем, со своими мокрыми джинсами в руках, напоминая фигурой африканского аборигена.
— Извини! Я как-то не подумал! — сказал он. — Взял без спросу, но я сейчас схожу к себе одену другие штаны!
— Ой! Какой прям! — усмехнулась Стрельцова и, вскочив, выхватила у Эда штаны. — Сиди так! Или боишься, что я к тебе приставать начну? Не начну! Ты мне настроение испортил, и у меня теперь точно пропало желание. Садись! И не смей спорить!
Она подтолкнула басиста к креслу, а сама вошла в ванную и повесила штаны Эда в сушилку. Включила воду. Умылась, высморкалась. Вытерлась и тяжко вздохнула.
