Джин Корелиц - Ты должна была знать
Потом Грейс вспомнила, как была беременна, как родился Генри. Очень долгое время мальчик плохо спал, Грейс приходилось часто вставать к нему по ночам, а Джонатан брал сына на руки и говорил: «Ложись и спи, справлюсь сам». А детская площадка на Первой авеню, где летними днями Грейс сидела с коляской! Иногда Джонатан, улучив минутку, сбегал из больницы на полчасика и присоединялся к ним. На этой же площадке Генри позже играл с Джоной, другом, который в один прекрасный день просто прекратил с ним разговаривать. Там же Генри окликнул отца, а незнакомая женщина продолжила идти дальше как ни в чем не бывало. А когда сыну пришло время поступать в подготовительную школу, Грейс таскала его на собеседования по всему Манхэттену. По глупости боялась – вдруг Генри не примут в Реардон? Но на этих собеседованиях Джонатан с такой теплотой и нежностью говорил о сыне и о том, как ему важно, чтобы мальчик получил хорошее образование, что все были просто очарованы. В результате Генри готовы были с распростертыми объятиями принять в почти любую школу.
Потом Грейс подумала, как вежливо и сдержанно Джонатан всегда вел себя на ужинах у Евы. Следом на ум невольно пришли мысли о домашних ужинах – в столовой, на кухне, и за тем самым столом, за которым она сейчас сидела. А однажды Джонатан пришел к ней в кабинет с бургерами в русском стиле из «Уэйлс», но до угощения дело дошло не сразу. Сначала они занялись любовью на кушетке. Надо же, а Грейс совсем забыла тот случай…
Дальше пришли мысли о всех до единой комнатах в квартире на Восемьдесят первой улице. Ее квартире. Той самой, где Грейс выросла, где была женой и матерью, а потом – несчастной, брошенной мужем, испуганной женщиной, ожидающей, что сейчас на нее обрушатся новые невзгоды. Грейс вспомнился паркетный пол в коридоре и ставни в столовой, которые мама всегда закрывала, а она, наоборот, держала открытыми. И комната Генри, когда-то бывшая ее детской. И кабинет Джонатана, в котором любил укрываться отец. И кухня, перешедшая от мамы к ней. Ванна, кровать, флакончики с образцами «Марджори 1», «Марджори 2», «Марджори 3», которые Грейс вылила в раковину. И конечно, украшения – подарки неверного мужа, компенсация за каждую измену от человека, который все еще любил жену, но не мог быть с ней счастлив.
В этот момент Грейс впервые со всей ясностью поняла, что больше там жить не будет. Теперь эта квартира не ее дом. То же самое можно сказать про Джонатана – теперь у них нет семьи. Муж Грейс прячется в холодных местах за много тысяч миль отсюда и просит ее о прощении.
Хотя секундочку. На самом деле прощения Джонатан не просил. Грейс была в этом совершенно уверена, но на всякий случай взяла письмо еще раз и принялась внимательно просматривать. Этот вопрос казался очень важным – просит Джонатан прощения или нет? Вот он пишет о том, как хотел оградить Грейс, как ситуация вырвалась из-под контроля. Рассказывает о собственных страданиях. Выражает уверенность, что Грейс сильная и все преодолеет. Но… ни намека на просьбу о прощении. Возможно, Джонатан рассудил, что его вина слишком велика для обыкновенного «прости», вдобавок изложенного в письменном виде – пусть даже в таком важном письме. А может, Джонатан считает, что в случившемся виноват не он, а стечение обстоятельств, и прощения просить не за что.
Тут Грейс поняла, что наступило время обдумать всю ситуацию как следует. Причем речь шла не только об их семейной ситуации, но и о других обстоятельствах. О том, что произошло до их знакомства, и о том, что скрывал Джонатан. Стоило добавить к общей картине эти фрагменты, и она начала медленно меняться, пока не стала выглядеть по-другому. Все предстало совсем в другом свете, чем пару минут назад. На этот раз Грейс включила в картину не только самого Джонатана, но и его маленького братика, который заболел и остался дома, когда вся семья отправилась на бат-мицву. А вот отец и мать, с которыми Джонатан оборвал всякие отношения. Брат, которого он небрежно окрестил неудачником. Якобы Митчелл ни разу в жизни не работал и, будучи взрослым мужчиной, ведет беззаботную жизнь избалованного мальчишки в подвале у родителей. Потом Грейс подумала о «женщине постарше» из Балтимора, с которой Джонатан некоторое время жил, будучи студентом. Чего в этих отношениях было больше – чувств или расчета? А те три дня, когда Джонатан вдруг исчез? Где он был, если не в больнице? Не говоря уже о деньгах, одолженных Джонатаном у папы – вне сомнения, чтобы оплатить обучение сыну любовницы. В школе, где учился их с Грейс общий сын.
Было и многое другое. Врач, которого Джонатан избил, – Росс Уэйкастер. Специалист в области трудового права, к которой он обратился, стремясь замять скандал и которую оскорбил неприличными словами, когда ему не понравились данные Сильвией советы. А в день, когда была убита Малага Альвес… Сколько вранья! Срочный вызов в больницу, похороны восьмилетнего пациента… Потом невольно вспомнилась хвалебная статья в «Нью-Йорк мэгэзин», вышедшая только благодаря тому, что редакторша оказалась тетей одного из больных детей. И другие обманы – медицинская конференция то ли в Кливленде, то ли в Цинциннати, то ли где-то еще на Среднем Западе. Рена Чанг, которая теперь, по всей вероятности, живет в Седоне и воспитывает ребенка, отцом которого, скорее всего, является Джонатан. Ребенка, которого Грейс никогда не увидит. Впрочем, встречаться с ним ей и не хотелось. Достаточно того, что придется встречаться с еще одним ребенком – девочкой, которая теперь живет на Лонг-Айленде. Тут уж ничего не поделаешь.
И наконец Грейс подумала о Малаге Альвес – женщине, которая была жестоко убита.
Затем она встала, приблизилась к задней двери, вышла на террасу и вдохнула прохладный воздух. Шерлок, вытянувшись в струнку, стоял на причале. Должно быть, заметил среди деревьев в лесу какого-то зверька. Услышав, как открывается дверь, пес рассеянно вильнул хвостом, но покидать наблюдательный пост не пожелал. Грейс спустилась по ступенькам и, подойдя к собаке, постояла рядом с Шерлоком несколько минут. Все-таки любопытно, что он такого увидел? Или учуял. Наверное, и вправду какое-нибудь мелкое животное. Конечно, еще рановато, но возможно, они уже начали понемногу выходить из спячки. Летом лес кишел зверями, а коттеджи у озера – людьми. Казалось, само озеро пробуждалось от зимнего сна. Скоро эта пора наступит, и прилетят птицы. Они всегда прилетают весной. Грейс наклонилась и погладила Шерлока по голове.
Вдалеке послышались звуки скрипки, долетавшие на этот берег озера лишь обрывками. Ветер доносил их от коттеджа Лео. Теперь, когда Грейс точно знала, откуда играет музыка, она различала ее гораздо явственнее, отчетливее, чем в первый раз, на причале. Но сейчас исполнитель был не очень уверен в себе и играл осторожно, медленно. Мелодия была робкая, но вне всякого сомнения, красивая. Грейс закрыла глаза, и тут поняла, что это играет Генри. Не Рори, не Лео, а ее сын. Генри играет на скрипке – но на этот раз по-другому, по-новому.
«Мне было хорошо в браке», – вдруг подумала Грейс, хотя сама не понимала, почему для нее было так важно в этом признаться. «Я любила свой брак», – повторила Грейс. Именно так – в прошедшем времени. А теперь пришла пора перевернуть страницу.
Грейс вернулась в дом и принялась искать визитку, которую давным-давно вручил ей детектив Мендоса.
Глава 24
Кто-то совсем другой
– Не прошло и года! – воскликнула Сарабет, ответившая на звонок Грейс всего через какие-то пять секунд, побив таким образом предыдущий трехминутный рекорд – именно столько Грейс пришлось висеть на линии даже в то время, когда за ее книгу боролись несколько издательств. – Ты хоть знаешь, сколько я тебе сообщений оставила? – продолжала бушевать Сарабет.
– Извини, – ответила Грейс, хотя сама понимала, что в этом случае простыми извинениями не отделаешься. Впрочем, ничего более весомого она предложить не могла.
– Нет, серьезно! Двадцать раз позвонила, не меньше! Надеюсь, ты понимаешь, что я вообще-то на твоей стороне!
Грейс кивнула, будто Сарабет могла ее видеть.
– Пришлось уехать, – просто ответила она. – Нужно было отсидеться.
– Это понятно, – нетерпеливо бросила Сарабет. И вдруг ее тон изменился. – Но все-таки могла бы дать о себе знать. Я очень за тебя беспокоилась. Обрати внимание – за тебя, а не за книгу. Чисто по-дружески.
– Спасибо, конечно, – вздохнула Грейс. – Еще раз извиняюсь. Очень жаль, что поставила тебя в трудное положение. Обещаю, больше такого не повторится.
Конечно, не повторится, подумала Грейс. После этого звонка всякие отношения между ними прекратятся – рабочие и не только. Вряд ли Сарабет и дальше будет способна испытывать к Грейс дружеские чувства.
– Погоди секунду, – попросила Сарабет и велела кому-то: – Скажи ему, что перезвоню чуть позже. – Слушай, – продолжила она, – давай встретимся, поговорим с глазу на глаз. Думаю, лучше всего будет обсудить проблему и всем вместе найти решение.
