Призраки (ЛП) - Хантер Эван (Ивэн)
«Алло?», — сказал мужской голос.
«Мистер Корбетт?»
«Да?», — Голос звучал немного раздражённо. Карелла понял, что сейчас ещё только девять часов субботнего утра — не менее рождественского уик-энда. Под одеялом лежала знакомая рука Тедди.
«Извините, что беспокою вас с утра пораньше», — сказал Карелла. «Это детектив Карелла из 87-го полицейского участка.
Я расследую убийство Грегори Крейга.»
«О. Да», — сказал Корбетт.
«Я подумал, не зайти ли мне чуть позже сегодня утром», — сказал Карелла. «Есть несколько вопросов, которые я хотел бы вам задать.»
«Да, конечно.»
Карелла посмотрел на прикроватные часы: «Десять часов — это нормально?»
Рядом с ним Тедди прочитала его слова по губам и покачала головой.
«Или одиннадцать», — поправил Карелла, — «в зависимости от того, что вам удобнее.»
«Одиннадцать было бы лучше», — сказал Корбетт.
«Могу я узнать адрес, пожалуйста?»
Корбетт продиктовал ему адрес. Пока Карелла писал, рука Тедди становилась всё настойчивее.
«Увидимся в одиннадцать», — сказал он, — «большое спасибо», — повесил трубку и повернулся к ней.
«Сначала я должен позвонить Коттону», — сказал он.
Она закатила глаза к небу.
«Это займёт всего минуту.»
Она отпустила его так же внезапно, как и схватила, и со вздохом откинулась на подушку, закинув руки за голову, постельное бельё опустилось до бедер, а короткое платье небрежно обнажило чёрную треугольную копну волос под подолом.
«Коттон», — сказал он, — «я договорился о встрече с Дэниелом Корбеттом на одиннадцать часов. Он в Квартале. Ты можешь встретиться со мной там?»
«Как ты его нашёл?», — спросил Хоуз.
«Звонила „девица-призрак“.»
«Ни с того ни с сего?»
«Поток. Запиши это, ладно?», — сказал Карелла и зачитал адрес.
«Одиннадцать часов.»
«Увидимся там», — сказал Хоуз и повесил трубку.
Карелла положил трубку обратно на подставку и повернулся к Тедди. Её руки по-прежнему были заведены за голову, а на лице застыло выражение полнейшей скуки.
«Хорошо», — сказал он.
Она резко села. Её руки затрепетали в воздухе. Он наблюдал за её пальцами, читая слова, которые они складывали, а потом усмехнулся.
«Что значит, у тебя болит голова?», — спросил он.
Её руки снова задвигались, плавно и легко.
«У меня всегда болит голова, когда люди слишком долго разговаривают по телефону», — сказала она.
«Я уже не разговариваю», — сказал он.
Она легкомысленно пожала плечами.
«Так что ты ещё скажешь?»
Она снова пожала плечами.
«Хочешь немного подурачиться?», — спросил он, ухмыляясь.
Её глаза дымчато сузились, подражая звездам немого кино. Она провела языком по губам. Она спустила одну бретельку платья с плеча, обнажив грудь. «Я хочу много дурачиться, большой мальчик», — сказала она, снова облизнула губы и жадно прильнула к его рукам.
В субботу перед Рождеством Квартал был переполнен покупателями, которые в последнюю минуту забегали на тротуары и заглядывали в магазины в поисках выгодных предложений, которые им никогда не найти. Было время, не так много десятилетий назад, когда этот район города ещё называли Кварталом художников и когда здесь можно было найти первоклассные картины или скульптуры, серебряные и золотые украшения ручной работы, изделия из кожи, равные тем, что выделывают во Флоренции, роскошные художественные книги и гравюры, блузки и плавки, сшитые вручную в Мексике, резьбу по дереву и нефрит, керамику и экзотические растения — и всё это по разумным ценам. Те времена ушли навсегда, Герти (персонаж комиксов о детективе Дике Трейси — примечание переводчика). Здесь больше нельзя было арендовать чердак и голодать в нём. Больше нельзя было найти ничего качественного по заоблачным ценам. Название сменилось много лет назад, а вместе с ним исчезла и уникальность района; теперь Квартал был лишь ещё одной туристической достопримечательностью в городе, который расставлял свои ловушки, как торговец пушниной. И всё равно покупатели приходили сюда, надеясь найти здесь что-то такое, чего они не могли найти в модных магазинах на Холл-авеню в центре города.
Как и повсюду в городе, фонарные столбы теперь были увиты рождественскими верёвками и гирляндами из хвои и остролиста. Витрины магазинов были забрызганы облаками белой краски в тщетной попытке имитировать мороз. За стеклянными витринами клумбы с хлопком, усыпанные голубыми блестками, должны были навевать воспоминания о заснеженных лугах. Огромные рождественские ели на всё ещё существующих площадях и скверах были украшены лампочками, которые слабо светились в предутреннем сумраке.
Небо снова стало пасмурным, а убранный снег в водосточных трубах приобрёл любимый цвет города — серый от грязи.
Тротуары были очищены от снега лишь частично, и приходилось преодолевать коварные ледяные участки. Но ничто не мешало заядлым поздним покупателям. Они неслись вперёд, как лососи, плывущие вверх по течению, чтобы спариться в ледяной воде.
Дэниел Корбетт жил в одном из сохранившихся в этом районе особняков. Чёрная кованая ограда ограждала небольшой дворик, вымощенный сланцем, и вела к скрытой парадной двери дома в переулке, отгороженном от боковой улицы рощей австралийских сосен. Дверь была выкрашена в ярко-оранжевый цвет, а на ней висел массивный латунный стук.
Если бы дверь находилась рядом с тротуаром, оной бы украли за десять минут. Но Карелла решил, что Корбетт всё равно сильно рискует, оставляя таковой висеть на улице в приглашающем свете. Он поднял тяжёлую латунную болванку и дал ей упасть. Раз, два, ещё раз. Хоуз посмотрел на него.
«Он знает, что мы придём, не так ли…?»
Дверь открылась.
Дэниел Корбетт был молодым и красивым мужчиной с прямыми чёрными волосами и карими глазами, аквилонским (Аквилония, основанный до нашей эры итальянский город — примечание переводчика) носом из «Истории упадка и разрушения Римской империи» (труд британского историка Эдварда Гиббона, изданный в 1776 году — примечание переводчика), ртом из «Острия бритвы» (роман Сомерсета Моэма, описывающий эпоху между двумя мировыми войнами, изданный в 1944 году — примечание переводчика) и челюстью из «Брайтонского леденца» (детективный роман Грэма Грина, опубликованный в 1938 году — примечание переводчика).
Кроме того, на нём был красный пиджак для курения с чёрным бархатным воротником, прямо из «Больших надежд» (тринадцатый роман Чарльза Диккенса, изданный в 1861 году — примечание переводчика). В целом это был литературный человек.
«Мистер Корбетт?», — сказал Карелла.
«Да?»
«Детективы Карелла и Хоуз», — сказал он и показал свой полицейский значок.
«Да, входите, пожалуйста», — сказал Корбетт.
То, что Корбетт обещал во плоти, теперь полностью воплотилось в оболочке. Облицованное деревом фойе открывалось в библиотеку, уставленную книжными полками, которые выдерживали вес продукции целого издательства за последние десять с лишним лет. Книги в обложках всех цветов спектра добавляли праздничную ноту к богатым ореховым панелям.
Книги, переплетённые в роскошную кожу, придавали им особую актуальность. В очаге пылал огонь, в котором плясали жёлтые, красные и голубые языки пламени, несомненно, созданные химической пропиткой. В углу комнаты стояла рождественская ёлка, украшенная изящными немецкими украшениями ручной выдувки и миниатюрными ёлочными гирляндами гонконгского производства. Корбетт подошёл к тому месту, где оставил трубку, горевшую в пепельнице рядом с красным кожаным креслом. Он поднял трубку, сделал затяжку и сказал: «Пожалуйста, садитесь». Карелла огляделся в поисках доктора Ватсона, но не увидел его нигде. Он сел в одно из двух мягких кресел напротив красного кожаного кресла. Ему захотелось позвонить в колокольчик. Ему захотелось снять туфли и надеть бархатные тапочки. Он хотел приготовить рождественского гуся. Он хотел с нетерпением ждать Дня подарков (отмечается во второй день Рождества, также совпадает с христианским фестивалем в День святого Стефана — примечание переводчика), что бы в оной ни дарилось. Хоуз сел в кресло рядом с ним. Корбетт, как и подобает хозяину дома, сидел в красном кожаном кресле и попыхивал трубкой.
