Михаил Огарев - Страсти в неоримской Ойкумене – 2. Истерическая фантазия
Снежный ком, свалившийся невесть откуда на щеку, окончательно меня доконал. Я вцепилась обеими клешнями в расслабленный бицепс Леонтиска и унизительно запищала:
– А если нас подстерегают? Там, за углом? Или сверху как прыгнут, как навалятся!
– Исключено, моя слабая пешечка, – мерзавцы удрали в противоположном направлении, – мягко возразил Лео, неожиданно низведя меня с королевны до служанки. – Все скопом!
– Эт-т'точно, – подтвердил Тимоний странным голосом и остановился. – Они почапали на территорию Учреждения. А вот подкрались со стороны Грабциевой дороги. Доказательство перед вами.
Он скверно выругался и указал рукой.
Возле дальней стены, посреди черного, спекшегося снега лежал крупный, лохматый зверь. Такой же багрово-черный след прерывистой полосой тянулся и пропадал… пропадал…
О, Господи Иисусе! Мой Кербос!
Я бросилась к нему, споткнулась и упала на колени. Слезы хлынули из глаз ручьями.
Маленький янтарный зрачок чуть приоткрылся. Раздалось тихое, гортанное рычание. Пушистый хвост слабо шевельнулся.
Уткнувшись носом в окровавленную собачью шерсть, я отчаянно завыла.
Подхватив под мышки, Леонтиск вскинул меня на руки и отнес подальше. Затем быстро вернулся и склонился над раненой овчаркой. Сдернул с шеи вязаный шарф и подозвал философа нетерпеливыми взмахами ладони.
Я сидела на чем-то влажном и безостановочно плакала, ухватившись за виски. Недолго – с бабьей истерикой церемониться не стали.
– Гракова! – рявкнул мой напарник. – А ну, бегом марш к себе в норку! К нашему приходу чтобы были готовы бинты, ножницы, тазик, горячая вода, спирт и антибиотики! Да живее, копуша!
Хлюпая и беспрестанно утираясь, я побежала выполнять приказание…
5
…Ближе к полуночи все мы основательно нализались. Естественно, кроме бедного Кербоса, который находился в полузабытьи на вышитом коврике возле камина с потрескивающим в нем большим сосновым поленом. Хруста много, тепла мало.
– У вас слишком уж бедные запасы горячительного, о принчипесса! – отечески выговаривал мне Тимоний, развалившийся на голом полу с киликом в руке. – И градусы, градусы далеко не на должном уровне! Глинтвейн? Не одобряю!
– Так извели же всю виноградную водку на лечение пострадавшей псины! – стойко защищалась я, отмахиваясь папируссой. – Какие были страсти… А я, дура, еще хотела идти на медицинский!
(По гроб жизни не забуду поистине критического эпизода, когда нужно было туго-натуго перебинтовать израненный собачий бок. «Я обмотал мокрой тряпкой ему челюсти – будешь держать их, покуда я не сведу края раны и не обработаю», – велел мне Лео. – «Может, лучше лапки? Передние или задние?» – неуверенно предложила я. – «Не справишься – тут нужна настоящая сила… философская. А тебе самая простая работа выпала. Только ни на секунду не ослабляй хватку! Иначе без пальцев останешься!»)
– Он выживет? – я всё-таки задала мучивший меня вопрос. Леонтиск сожалеюще пожал плечами:
– Колото-резаное отверстие, довольно глубокое. К счастью, внутренние органы не задеты, а к несчастью, приличная потеря крови. Ему бы сейчас переливание, капельницу… Э, о чём говорить! Этим тут люди не обеспеченны, не то что животные. Короче, всё в руках… сама знаешь, чьих.
– Сдохнуть не должон, – деликатно утешил Тимоний. – Метисы, они очень жизнестойкие. Тем более, такой молодой!
– Как определил?
– А по зубам. Целенькие, не сточенные – мечта стоматолога!
– Стоматологу наоборот больные нужны. Иначе на что жить будет?
– Ну, значит, косметолога… Еще по одной, хозяюшка?
Я трагически вздохнула и нетвердыми (крест-накрест) шажками поплелась на кухню.
Явление через четверть часа на подносе глазастой яичницы с запеченной в белке колбасой да при полуштофе настоящей самнитской «Двойной Анисовой» (из запасов) было встречено бурными возгласами одобрения. Я тоже хлебнула за компанию и поплыла, поплыла… То уходя в глубину, то выныривая обратно на поверхность.
И что хорошего я находила в одиноком, независимом существовании? Вон как славно в обществе приятелей! Надо будет почаще их приглашать…
Уютно мне сделалось. Рядом с Лео на диванчике. Двое надежных самцов поблизости, скоро третий подойдет. И частично прирученный домашний зверь на подстилочке…
Кстати, надо поглядеть, как он там. Нос ему пощупать.
Горячий, конечно. А брюхо вздымается, вроде бы, ровнее.
– Между прочим, он кого-то здорово потрепал, – сказал Тимоний. – Прежде, чем его подрезали. От чьих-то штанов прямо клочья летели!
– Это единственная зацепка, – заметил Леонтиск, втыкая заостренную палочку в поджаристый ломтик «любительской». – Брюки привыкли носить исключительно солдаты, и лишь те, кто служил в Альпийской Галлии. Оттуда и название пошло: «bracata». Возможно, Манилий что-нибудь еще обнаружит.
– А ведь я твоего эдила зна-а-аю! – пропела я, отщипнув и прожевав кусочек яичного желтка. – Едва ли не с детства! Самостоятельный, упорный молодой человек, поставивший себе целью сделать карьеру без протекции. Что плебею весьма затруднительно. Добровольцем отправился на войну, и награды его не обошли. Возвратившись, начал с круглого нуля и – вуаля – уже помощник народного трибуна! Пойдет и дальше, уверена. Повышает свое культурное образование и не скупится на платных учителей. Что еще? Ах, да! Непримиримый враг Марка Гальвания и иже с ним!
– Подробное досье, хвалю – одобрил мою информацию Лео. – Я всего этого не знал. Познакомился случайно около года назад во время плановой проверки документов на рынке и…
– …и был препровожден в камеру предварительного заключения? – догадался философ. На него воззрились с удивлением:
– С какой стати? Нет – в ближайшее кафе, где встречу и обмыли.
– Везет же военным! – завистливо вздохнул Тимоний и потянулся к анисовому алабастру. – Уважение к форме заложено чуть ли не в подсознании у каждого! Или еще глубже. А у нас – сплошное выяснение отношений. Что в трущобах, что во дворцах!
– Неужто приходилось бывать? Я про дворцы…
– А как же! В молодые годы и зван был, и избран. Такие дискуссии вел перед ликом императора с противниками истинного учения – на загляденье! И за словом в карман не лез. Разве что за тряпицей – пот с рожи утереть. Или кровушку, когда у оппонентов аргументов не хватало, и они начинали хватать за грудки, царапаться и плеваться. Цезаря это забавляло больше всего.
– Интеллектуальный уровень нынешних владык! Для них высший кайф – когда мыслители дерутся, а говночисты разглагольствуют, – презрительно высказалась я и спросила иронично: – Так что за истину ты проповедовал? Небось стоицизьм?
– Обижаете, горожаночка-карфагеняночка! Одухотворение Природы, идея Божества в качестве сознательной Души Мира – мысль очень правильная, но в остальном всё так грубо! Учение же, апологетом коего я выступал, лучше всего характеризует термин «неоэпикурейство». Это ведь только для профанов последователи Эпикура стремятся всласть нажраться, вусмерть упиться и со всевозможными извращениями отыметь предельно допустимое количество девиц (вариант: парней). А посвященные знают: суть – в избавлении человека от страданий! Я же в теорию привнес цицероновское толкование бессмертия души, что, согласитесь, неприемлемо для любого правоверного эпикурейца. В центр мною было поставлено ключевое понятие «терпимости»: люди не обязаны верить или не верить в вечность своего внутреннего «Я». Согласие, равно как и отрицание, не влечет за собой ни награды, ни наказания, ни восхваления, ни анафемы. Постулат усвоен? Замечательно! Пойдем дальше…
К разочарованию необолтуна пойти довелось мне. И в реальном смысле, ибо в дверь отрывисто постучали.
Поскольку бедной девушкой как женщиной нынче пренебрегали все – от гипотетических насильников и до героических защитников – то я задумала встретить бывшего детского приятеля в высшей степени эмоционально. То есть, обнять и обчмокать. На законных правах совковой подружки из песочницы.
В какой момент глупый мозг произвел корректировку планов – не помню. Причина-то понятна: эта самая коварная полуштофная «Двойная»…
В итоге с третьей попытки я впихнула ключик в замочную скважинку, а со второй крутанула в нужном направлении. Затем с натугой исторгла из себя хрипловатое: «Войдитя-а-аа!» и затаилась за вешалкой.
А когда гость нарисовался – сиганула на него из засады с радостным кличем: «Ага, поймали!»
И… и оказалась в пикантнейшей ситуации, о которой постоянно грезила: тело согнуто пополам под прямым углом, спина вытянута и напряжена, за кормой парень… Правда, не из грез, а всамделишный.
А еще руки, заломленные в локтях назад чуть ли не до затылка. О-го-го!
Было больно, но я терпела. Ожидая не известно какого продолжения.
