Доменик Сильвен - Голос
— За утро уже четвертый, с тех пор как твоему дружку-журналюте пришла в голову эта дивная идея подстегнуть население, — вполголоса сказал тот. — Первый видел, как Джон Траволта и Том Круз убивали Кастро во имя сайентологической церкви. Еще двое разоблачили своих соседей и приятелей из бистро. А этот утверждает, что это дело рук его сестры-близнеца. Но он не совсем уверен. Потому что вообще-то у него никогда не было сестры. Улавливаешь?
— Работы у нас много, старина. Помнишь, что сказал Кассиди?
Шеффер водрузил очки на нос и еще немного распустил галстук. Брюс похлопал его по спине и пошел к себе в кабинет. Открыл папку, полученную от Майте Жуаньи. Многочисленные фотографии, запечатлевшие ее вместе с Изабель Кастро. На одной из них продюсерша обнимала ведущую за талию, а та, вопреки обыкновению, вовсе не позировала. Кроме того, она и не улыбалась, и Брюс отобрал именно этот снимок для своей пробковой доски. Он отрезал Жуаньи и приколол Изабель Кастро рядом с Жюдит. Потом, как и каждый день, пробежал глазами по всем лицам. Задерживаясь на каждом, чтобы отыскать какую-то связь между ними. Гладкая кожа, кожа с отметинами возраста, легкие улыбки, серьезные лица. Варианты: хорошенькие, красивые, обычные, свежие, усталые. Ничего наводящего на след. Пока.
Брюс оставил дверь открытой. Дождавшись, пока лжеблизнец уйдет, он позвал Шеффера.
— Ну что, подведем итоги?
— О'кей! Два сотрудника из группы Ложе ходят по клубам боевых искусств, там пока ничего. То же по части цветочников. Чтобы всех охватить, нужна минимум неделя. Но поскольку все больше людей заказывают цветы по телефону, тут мы вряд ли сорвем джекпот. Карточка и букет в лаборатории. А я — у телефона или опрашиваю ясновидцев по очереди с Рейно. Иными словами, на данный момент мы в пролете.
— В любом случае я не возлагаю больших надежд на эти розы, — ответил Брюс. — По-моему, такие дешевые букетики покупают у уличного торговца или в метро. Тут следа не будет.
— Я так и подумал, когда увидел упаковку из паршивого целлофана.
Брюсу захотелось закурить, но он удержался. Немного выждал и сказал:
— Фред Гедж поссорился с Изабель Кастро. Какой-то липовый репортаж. Два года назад. Когда пресса без умолку твердила о Воксе.
Взгляд Шеффера свидетельствовал о том, как он ценит, что Брюс сказал ему правду, не пощадив при этом своего близкого приятеля.
— Ну и что будем делать? — спросил капитан.
— Надо покопать и тут.
— Хочешь, чтобы я этим занялся?
— Нет. Гедж часто приходит ко мне поплакаться в трудную минутку. Мне скоро представится такая возможность.
— Могу я тебя спросить кое о чем очень личном?
— Конечно. Тем более что я уже знаю, о чем пойдет речь. Ты хочешь знать, что у меня может быть общего с Геджем. Учитывая Тессу.
— Именно.
— Мне нужен Гедж. Я люблю его таким, какой он есть. И может быть, именно за то, какой он есть.
— А знаешь, за что я люблю тебя?
— Нет.
— За то, что иногда ты не стесняешься говорить, как шлюха.
— Ах вот оно что?
— Именно благодаря этой легкости у нас есть все шансы его взять.
— Иногда я говорю себе то же самое. Тем более что он, скорее всего, совсем другой. Систематичный и жесткий.
— Да, верно. Знаешь, что мне иногда снится? —Нет.
— Мне снится, что мы его взяли и обрабатываем, чтобы получить признание. В конце концов нам это удается. Он нам говорит: «Это я их всех убил». Это длится буквально несколько секунд. Но какой кайф!
— Слушай, Виктор, не удивительно, что тебя зовут «профессором».
6
Перед тем, как Армандо Мендоза поднялся на второй этаж дома №67 по улице Берри, на нем были серебристые солнцезащитные очки, словно приросшие к его бритому черепу, фиолетовый костюм, бордовая рубашка и черные замшевые туфли. Сейчас на нем были только красные ошейник и поводок с золотыми заклепками. Поскольку его подвесили за ноги, поводок и драгоценные причиндалы свисали вертикально вниз, повинуясь закону притяжения. Мартина Левин подумала, что, наверное, ему было забавно наблюдать за ней и двумя ее сотрудниками, вися вниз головой в состоянии полного возбуждения. «Госпожа» открыла дверь без лишних разговоров, прекрасно понимая, что трое полицейских так или иначе заставят ее заткнуться и что, когда все уляжется, она сможет разрядиться в другом месте.
В настоящее время она курила, стоя у столика, заваленного средневековыми орудиями, волнуясь не больше, чем если бы ждала автобуса на остановке, безразличная к тому, что Патрик Паже открывал все шкафы и выбрасывал содержимое ящиков на пол. Она была великолепна. Голова — как у великой жрицы инка перед человеческим жертвоприношением. Блестящая грива черных волос, доходивших до ягодиц, идеально круглых, разделенных полоской кожаных трусиков-стрингов. От ботфортов на очень высоких металлических каблуках к поясу тянулись цепочки. Левин заметила, что они состояли из маленьких черепов, еще до того, как Феликс Мандело, которого раздражала почти автономная жизнь зада проститутки, попросил ее сесть, чтобы он мог сосредоточиться. Левин нравилось, когда лейтенант открывал огонь первым. Тем самым она получала возможность проявить сдержанность и твердость сразу после него.
— Ты мне нравишься в роли люстры, Армандо. Как тебя зажечь? — начал тот, коротко дернув за поводок.
— Вот дерьмо, что вы от меня хотите?
— Чтобы ты нам прояснил кое-что по поводу Амелии.
— Да хватит вам! Я не понимаю, о чем речь!
— Мы спрашиваем тебя об Амелии, — сказала Мартина Левин.
Мандело обежал вокруг Мендозы и отпустил поводок. Тело сутенера начало вращаться, а он пытался остановить это движение взмахами рук, не достававших до паркета.
— О, какой цирк! — сказал Паже шлюхе, которая медленно поправила челку ручкой кнута и решилась улыбнуться.
— Кто такая Амелия? Кто это, черт побери? — заорал Мендоза.
— Если обращаешься ко мне, называй меня «капитан».
— Кто такая Амелия, капитан?
— Твоя соотечественница, обслуживала бар, где ты пасешь девиц. Один из баров.
— Мне не очень нравится разговаривать вниз головой, капитан.
— Твои проблемы. Скорее мысли в голову придут.
Кивок Мандело, который потянул за уздечку в горизонтальном направлении, справа налево.
— Прямо пасхальный колокол! Нам что, очень весело? — спросил Паже у шлюхи. Та покачала головой.
— Амелия в больнице, — продолжала Левин.
— Я честно не знаю, кто это!
— У меня для тебя плохая новость. Она сделала кое-что необычное: рассказала нам, кто сломал ей нос и выбил зубы. Вроде бы это твои художества.
— Дин-дон, — пропел Паже.
— Когда это было? — спросил Мендоза.
— В четверг вечером.
— В четверг вечером я работал. Спросите у Луи, хозяина «Бора-Бора».
— Луи видит тебя по три раза в неделю, он может и спутать дни.
— Но я там бываю каждый четверг. Там каждый четверг выступает певица, латиноамериканка.
— Судя по всему, четверговая певица не интересуется барменами. Она путает тебя с Мигелем.
— Да как меня можно перепутать с этим слизняком!
— Я очень терпелива, Мендоза. Не знаю, сколько ты платишь даме, чтобы она вздернула тебя лапками кверху, и сколько длится сеанс. Мы можем сделать все это бесплатно. И на всю ночь.
— Да не знаю я эту ненормальную, говорю вам!
— А кто тебе сказал, что она ненормальная?
— Да чтобы рассказывать такие бредни, надо быть не в своем уме!
— Почему, это опасно? Она рискует получить новые неприятности?
— Да нет же, капитан, я серьезно. Клянусь вам, я ее не знаю.
Мартина Левин минут десять смотрела, как он раскачивается. Мендоза бесконечно повторял одно и то же, потом замолчал. Мартина Левин села на стул, обтянутый синтетической тканью «под леопарда», и попыталась прочесть что-то на лице бармена. Вверх ногами это было нелегко. Она наклонила голову и увидела выражение, которое вроде бы свидетельствовало об искренности этого типа, но ведь все Мендозы на свете одинаковы. Иначе как бы он мог убедить своих девушек работать на бульварах, патрулируемых конной полицией? Она задавалась вопросом, удастся ли ей получить от него признания до завтрашнего дня, когда ей предстояло отправиться на встречу в уголовный розыск. Ей хотелось перед уходом привести в порядок все дела. Особенно те, что касались жестокого обращения с женщиной. Она, конечно, закаленная, но все-таки. Если немного повезет, ее стажировка в святая святых превратится в постоянную работу. Французская полиция переживала период бурной феминизации. Нужно было этим пользоваться.
Какое-то время в комнате царила полная тишина, если не считать все более затрудненного дыхания Мендозы. Тишину нарушил Паже, сбросивший средневековые приспособления в мешок для мусора. Левин понимала, как он разочарован тем, что не нашел наркотиков, и тоже считала, что это здорово облегчило бы им работу. Шлюха выкурила две сигареты, потом с резким акцентом предложила заставить Мендозу говорить с помощью ее рабочих инструментов. Паже ответил, что уже слишком поздно: инструменты конфискованы.
