Петра Хаммесфар - Сестра
И вместе с этим возникал вопрос, кто был мужчина на фотографии, если Йонас Торховен действительно уже год назад в последний раз находился дома.
У меня были и некоторые другие вопросы. Каково происхождение широкого золотого браслета? Не от Роберта, что быстро выяснилось. Ему она рассказала, что это фамильная драгоценность. Для этого, однако, браслет был слишком модным, а, кроме того, простые люди редко оставляют золото в наследство.
Был тут еще и тот факт, что не было ни малейшего сходства между Изабель и мужчиной на фотографии. Правда, между Робертом и мной тоже не было сходства, но у нас были разные матери, что в случае Изабель и Йонаса Торховен было не так.
Я была уверена, что она запечатлела себя со своим любовником вскоре после того, как Роберт подарил ей это колье. И у нее еще хватило дерзости преподнести нам его, как своего брата.
Роберт твердо держался своего убеждения и даже предложил, чтобы я поговорила об этом с Пилем. «Миа», — сказал он, — «подумай разумно. Ты же не просила Изу показать фотографию ее брата. Она сама это сделала. По какой причине должна была она выдавать любовника за своего брата?»
Откуда мне было знать ее причины? По всей вероятности, она находила в этом отвратительное удовольствие — я использовала это выражение чрезвычайно неохотно, но считала его очень подходящим в этом случае — нас поиметь.
Роберт был шокирован. «Миа, ты видишь что-то и делаешь вывод, откуда проводишь дальнейшие заключения, которые для тебя сразу становятся фактами. Но ты не можешь просто утверждать то, что тебе нечем доказать. Это может быть просто какое-нибудь ожерелье. Иза часто носит модные украшения. И даже если бы это было именно то колье, которое я ей подарил, я мог его подарить уже год назад. Если ты помнишь, я сказал „к Рождеству“, и при этом не обязательно последнее могло быть упомянуто.
„Ты же еще не знал ее год назад“, — сказала я.
„Почему ты так в этом уверена?“, — спросил он.
„Ты бы тогда мне ее уже давно представил“, — сказала я. „И я видела, что это была совершенно новая фотография. Роберт, я тебе могу точно сказать, каковы ее намерения. У нее есть мужик во Франкфурте, и она даже не думает с ним расставаться. Тебе не бросилось в глаза, как влюбленно она на него смотрит? Она хочет тебя просто выпотрошить, причем делает это с его согласия. Ты не должен ей позволять сделать тебе больно, Роберт“.
С Пилем, естественно, я не разговаривала о своих подозрениях, по крайней мере, не сразу. И с Робертом поначалу я не затрагивала снова этот вопрос о любовнике. Я считала его достаточно разумным, чтобы в обозримом времени самостоятельно разобраться в том, что я была права.
Когда Изабель провела вторые выходные в нашем доме, ночевала она уже в комнате Роберта. Он сам дал указание фрау Шюр, что комната для гостей не понадобится. У Изабель не было ни малейших комплексов. Ее стоны заглушали все, что я слышала до сих пор в этом отношении, — мерзкая возня, такая же фальшивая, как и все в ней.
Я не могла сомкнуть глаз и видела в душе, мужчину с фотографии в ее объятиях. Одновременно я видела ее длинные красные когти, вонзавшиеся в спину Роберта. Меня тошнило, у меня болела голова, и я думала о Пиле, о его бесконечных лекциях про мою ревность. Я не была ревнивой. От всего сердца я желала Роберту всяческих радостей, желала, чтобы он был доволен и счастлив. Я только думала, что с какой-нибудь девушкой из „Сезанна“ он получил бы больше честности. Там бы мы знали, на что рассчитывать.
Изабель гостила у нас также на следующие выходные и еще на следующие. И она не теряла времени, чтобы настроить Роберта против меня. В конце февраля я стала свидетелем одного разговора, который не оставлял сомнений в ее намерениях.
Они были в подвале, плескались расслабленно в плавательном бассейне. В течение четверти часа я составляла им компанию, правда, только сидя на бортике. Я не любила плавать, да и не знала вовсе, могла ли еще. В сущности, я никогда не была опытной и выносливой пловчихой, мне было достаточно неторопливого движения по воде. Но с одной только рукой я этого еще никогда не пробовала.
Когда Изабель начала приставать — я тоже должна зайти в воду, это так чудно освежает и, в случае необходимости, она могла бы меня подстраховать — я ушла наверх, чтобы налить себе чего-нибудь выпить. В феврале я еще не нуждалась в „освежении“. Снаружи было только пять градусов, а она вела себя так, будто у нас лето было в разгаре.
Когда я вернулась, она сидела на бортике бассейна и болтала ногами в воде. Еще не дойдя до двери, я услышала, как она сказала: „Мне кажется, твоя сестра меня не любит. Не важно, что я предлагаю, она все отвергает“.
Ну, не так уж много она мне пока предлагала. Точнее говоря, эта страховка при плавании была ее первым предложением. А Роберт сказал: „Ей и раньше не очень нравилось в воде“.
„Не понимаю“, — откликнулась она и так засучила ногами, что я слышала, как брызжет вода. „Если бы у меня в подвале был бассейн, ты б должен был меня оттуда выколачивать“.
Почему же тогда она сидела на борту? Я не очень верила, что Роберт ее оттуда „выколотил“. После секундного молчания она продолжала: „В том-то и дело, что это не только ее отказ, это-то я могу еще представить; если бы у меня была только одна рука, наверное, я бы тоже боялась“.
У меня были две руки, и я надеялась, что Роберт обратит на это ее внимание. Но она еще не закончила.
„Ты не заметил, как она всегда на меня смотрит? Иногда у меня такое чувство, что она хочет просверлить мне голову“.
Если бы я только могла, непременно бы это сделала. Снова я слышала всплески в воде. Роберт не производил шума, он держался при помощи экономных движений на одном месте напротив нее. Я медленно подошла ближе к двери и могла его видеть — его спину, затылок и его руки, сразу под поверхностью воды. И ее — в профиль. Голову она держала опущенной и рисовала ногами круги на воде. Это был удивительно красивый жест смущения, придававший соответствующий вес последующим словам.
„Тут есть еще кое-что, Роберт. Мне очень неловко тебе это говорить, но я думаю, что она рылась в моих вещах“.
Это была неслыханная наглость! Я не рылась. Ее чемодан я вообще не трогала, только быстро поискала фотографию в ее сумочке. Я хотела еще раз ее под лупой рассмотреть, чтобы удостовериться, что на ней было колье, подаренное Робертом.
Но я не нашла фотографию — ни эту, ни другую. Хитрая стерва, вероятно, сообразила, какую ошибку она сделала. А может быть, Роберт, в своей доверчивости, рассказал ей даже о моем предположении.
Я ждала, что он энергично поставит ее на место. Что он скажет, по меньшей мере, что она должна ошибаться, мне бы никогда не пришла в голову мысль рыться в вещах наших гостей. Но вместо того, чтобы это сделать, он спросил: „Ты уверена?“
Тогда я поняла, что мне предстояла жестокая борьба, если я хотела открыть ему глаза.
Я проиграла эту борьбу и потеряла моего брата. Роберт все же понял, только, к сожалению, поздно, слишком поздно… Он ее просто недооценил, не видел ее беззастенчивости, не принимал в расчет ее хладнокровности. Она и вправду не затратила на него много времени.
Третья глава
Это было ужасное чувство — лежать, ломать себе голову и знать, что теперь я была одна, действительно и окончательно одна. А Изабель праздновала свой триумф — вместе со своим братом. Я могла бы их на месте прикончить — обоих. Если бы только я была в состоянии подняться по лестнице, но я даже не могла встать с софы.
Только под вечер я справилась с тем, чтобы дойти до туалета. В зале я заметила, что полиция опечатала кабинет Роберта. Это было анекдотом, абсурдом это было, и я не могла себе этого объяснить. Волберт не мог быть настолько глупым. С другой стороны, разве могла я знать, чего ему еще понарассказывала Изабель, после того, как я потеряла сознание?
Может быть, он также, как и Роберт, попался на ее уловку, которого вначале тоже не могли убедить возмутительные факты. А я собрала целую массу возмутительных фактов.
После тех выходных в феврале, когда мне пришлось убедиться, насколько Роберт уже подпал под ее влияние, я наняла частного детектива. Я надеялась образумить Роберта при помощи подходящего материала. Уже через два дня я получила по телефону первый отчет, от которого у меня перехватило дыхание.
Я правильно идентифицировала ее ногти. Изабель Торховен была „девочкой в баре“, так называемой Animierdame.[4] Она работала в одном ночном клубе второсортной репутации. И при этом она собиралась от трех капель коньяка потерять тормоза? Как могла она потерять что-то, чем она никогда не владела?
Детектив разузнал еще больше за эти два дня. В том числе, что уже некоторое время у нее была любовная связь с одним из гостей. Это была не простая интрижка. Она была на содержании у этого мужчины, правда не оставляя, при этом, работу. По описанию судя, речь должна была идти о темноволосом мужчине с фотографии.
