Уоррен Мерфи - Исцеление смертью
– Я не сделаю этого.
– Такую операцию я выдержал бы и без наркоза, – сказал Римо, с завистью взглянув на полчища насекомых, кружившихся под лампой уличного фонаря в безумном вихре жизни.
– Не сомневаюсь.
– Вероятно, Чиун выполнит ваше поручение, если вы захотите убрать меня?
– Кто же еще? – На застывшем как маска лице доктора Смита не дрогнул ни один мускул. – Он ведь профессионал.
– Именно! В большей степени, чем я.
Смит повернул свой портфель замками к свету уличного фонаря, секунду поколдовал и открыл его. Римо, готовый к любым неожиданностям, внутренне напрягся. Однако на этот раз все было по-честному: Смит вынул из портфеля магнитофон.
– Хочу, чтобы вы послушали эту запись, – сказал он и нажал кнопку.
Говорил Кловис Портер.
На одной из грязных улиц черного квартала в Вашингтоне, округ Колумбия, в свете уличных фонарей, окруженных полчищами насекомых, Римо услышал, как фермер из Айовы прощался со своей женой, единственной женщиной которую он любил; прощался потому, что еще больше любил свою страну.
И Римо сдался:
– О'кей, сукин вы сын! Но это в последний раз!
Глава шестая
Удивительно, но факт. Волоките опротивело грабить. Поросенку и Костяшке надоело шататься по улицам. А Бум-Бум почувствовал тягу к работе – любой, только не руками.
Сказать, что Бум-Бум или его приятели с работой были на «ты», значило обидеть их. Когда-то Волокита, Поросенок и Костяшка пробовали работать поденщиками в фирме «Ауто-Куики-Кар-Шайн», но так давно, что уже нельзя припомнить точно, правда это или нет.
Теперь каждый из них получил право на пособие из фондов социального обеспечения, но особой радости от этого почему-то не было. Наверное, потому, что в палате неотложной помощи больницы Фероукс они чувствовали себя не в своей тарелке. Поросенок обвинял Волокиту в глупости и посылал то к одной, то к другой маме. Костяшка никого не обвинял, поскольку не успел разглядеть, как все произошло. Бум-Бум стонал, ругая неизвестно кого. Если бы нашелся человек, пожелавший узнать, что он там бормочет, то был бы обескуражен: Бум-Бум несправедливо обвинял свои руки в том, что они сильно болят. Кисти-то рук перемолоты, а запястья… сплошное кровавое месиво.
Разве Волокита думал, что все так кончится? Начиналось так славно. Перед самым закрытием баров двое белых гусей одиноко стояли в центре квартала и проигрывали на магнитофоне голос какого-то кота, который забавно мурлыкал.
Волокита, Поросенок, Костяшка и Бум-Бум привычно скучали, препираясь из-за того, где и чем можно поживиться в этот поздний час. И вдруг – удача: двое подгулявших Чарли, да который постарше и худой еще и с портфелем. Грех не воспользоваться случаем, и ребятки решили устроить театр.
– Наше вам с кисточкой, господа хорошие, – раскланялся Волокита, изображая шута.
Старый Чарли, мельком взглянув на появившихся из темноты чернокожих парней, продолжил разговор с пижоном помоложе.
– Я говорю привет, братва! – начал заводиться Волокита.
– Здорово, мужики! – присоединились к нему Бум-бум, Костяшка и Поросенок.
– Добрый вечер, – ответил тощий гусь с портфелем. При этом на лице его не было ни удивления, ни испуга, ни даже волнения.
– Монеты есть? – набычился Волокита.
– А банан пососать не хочешь? – спросил гусь помоложе.
– Чего-чего?
– Сказал, чтобы ты шел сосать бананы. Здесь не подают.
– Хо! Да ты никак грубишь! – искренне удивился Волокита. – Хоть знаешь, где ты есть-то?
– Уж не в зоопарке ли среди обезьян?
– А за это ты схлопочешь, Чарли. Будешь кровавыми слюнями харкать!
– Послушайте, молодые люди, – заговорил тот, который постарше и с портфелем. – Мы не хотим неприятностей. Идите своей дорогой, и мы вас не тронем.
От такой наглости со стороны Чарли Поросенок расхохотался, Костяшка ухмыльнулся, обнажив желтые от курева зубы, а Волокита как-то странно хихикнул. Зато Бум-Бум повел себя с достоинством. Он вытащил небольшой пистолет, блеснувший в свете уличного фонаря.
– Я как вижу такого гуся убиваю сразу, – процедил сквозь зубы Бум-Бум.
– Он очень испорченный мальчик, – доверительно сказал Волокита, обращаясь к обоим Чарли. – О-о-очень!
– Таких уничтожал бы в зародыше! – прохрипел Бум-Бум. – И с тобой цацкаться не буду!
– Давай, братва, кончать с ними!
Но белые никак не прореагировали на угрозы, будто здесь не было ни Волокиты, ни Поросенка, ни Костяшки, ни даже Бум-Бума с пистолетом.
– О'кей, договорились, – сказал тот, что помоложе. – Генерал будет первым сегодня вечером. Остальное уточним утром. И пока я еще не в форме, возьму с собой Чиуна.
– Не возражаю, – кивнул тощий. – Теперь, надеюсь, вы понимаете, почему так важно наше участие в этом деле? Все остальные известны, поэтому под подозрением.
– У меня плохие новости, сэр, – вновь заговорил молодой Чарли.
Бум-Бум взглянул на Волокиту и недоуменно пожал плечами, а Костяшка и Поросенок, не сговариваясь, покрутили пальцами у висков, показывая, что у белых гусей крыша поехала. А как это объяснить иначе? В самом центре черного квартала в Вашингтоне четыре здоровенных негра, вооруженных пистолетом, угрожают двум белым замухрышкам, а те вместо того, чтобы кричать, бежать или молить о пощаде, знай себе беседуют, как расстроить одно дело да как организовать другое, будто их жизнь не висит на волоске.
– И что это за новости? – спросил тощий.
– Кто-то интересуется нашими делами, а может быть, кое-что уже знает, – сказал тот, который помоложе. – В Майами на меня напали. Думаю, что нашу линию прослушивают и…
– Есть только один человек, который…
– Верно! – согласился молодой Чарли.
– Боже мой! – воскликнул тощий. – Надеюсь, это не то, о чем я только что подумал.
Пробормотав какое-то ругательство, Бум-Бум направил пистолет в лицо гуся помоложе:
– Ты тут плетешь всякое, чего я не секу. Я вас граблю, ясно?
– И сколько вы бы хотели? – в голосе молодого гуся прозвучала снисходительная жалость. Это не понравилось Бум-Буму.
– А сколько у тебя есть? – спросил он грубо.
– Я дам вам, парни, по сто долларов каждому. Идет?
– Пятьдесят! – твердо сказал старый гусь с портфелем.
– Да пусть будет сто, – настаивал молодой шизик. – Сегодня на пятьдесят не больно-то разгуляешься.
– Сотня здесь, сотня там – вот и набегают суммы. Дайте им по семьдесят пять и ни цента больше.
– О'кей! Пусть будет по семьдесят пять.
Бум-Бум кожей почувствовал, как из его рук уплывают еще не полученные, но уже мысленно потраченные денежки, и распсиховался:
– Могу я помешать вашей чертовски интересной беседе? – ехидно заметил он, энергично размахивая пистолетом. – Это – мое ограбление, и только я один решаю, сколько мне получать!
– Семьдесят пять долларов тебя устроят? – спросил молодой белый.
– Нет!
– Никогда! – дружно заорали Поросенок и Костяшка. – Мы хотим все! Все, что у вас есть… И портфель тоже!
– Ну, тогда извините, ребята, – мягко сказал белый помоложе.
Остальное произошло так быстро, что поначалу никто ничего толком не понял. Бум-Бум дико взвыл и, подпрыгивая, затряс руками, перебитые кисти которых беспомощно болтались на каких-то эластичных веревочках, похожих на резинки. Поросенок и Костяшка с переломанными ногами бездыханно лежали на земле. Волокита смутно помнил, как в ночном уличном свете сверкнула белая рука и… Очнулся он только в отделении неотложной помощи.
Глава седьмая
Миссис Уитерс сообщила полиции не все.
– Да, я проснулась ночью и увидела мужа в постели мертвым. А вместо лица… Это было ужасное зрелище!.. Нет, я ничего не слышала. Ничего! Я спала…
– Вы хотите сказать, мадам, что кто-то убил и изуродовал вашего мужа, спавшего рядом с вами, а вы абсолютно ничего не слышали? – переспросил полицейский.
Сыщик раздражал ее. Рассевшись в своем 75-долларовом костюме на ее 1800-долларовом кожаном диване, он не имел права так грубо, так неуважительно разговаривать с ней, делая пометки в потертом блокноте.
Всего лишь сержант, а то и меньше, и туда же! – подумала она с неприязнью, а вслух спросила:
– Вашему полковнику известно, что вы так разговариваете с людьми?
– Я полицейский, мадам, а не солдат!
– А вот генерал Уитерс был солдатом! – холодно заметила миссис Уитерс.
В спешке она набросила на себя что-то розовое и прозрачное и теперь жалела: надо было надеть что-нибудь поплотнее. Например, костюм. И беседовать на веранде, а не здесь. Ей все больше не нравился этот сержант, который вел себя так развязно. Какое неуважение к памяти покойного генерала Уитерса!
Санитары вывезли на каталке тело генерала через гостиную. Белая простыня закрывала то, что осталось от его головы.
– Мадам, мы хороши сознаем, что ваш муж был солдатом, – сказал полицейский. – Но сейчас речь о другом.
– Да, но в вашем голосе слышится неуважение, сержант, а в поведении нет и намека на субординацию, – возразила миссис Уитерс.
