Арсений Ахтырцев - Сабля Чингизидов
Неделю назад знакомый Сазонова попросил посодействовать в переводе своего родственника-офицера в штаб округа. Знакомый принадлежал к категории лиц, которым Сазонов предпочитал не отказывать.
— Вы, по-моему, с Алексеем еще не знакомы? — спросила Лида.
— Очень приятно. Наслышан, наслышан. — Сазонов энергично потряс Розуму руку.
— Вот, интересуется архивом Каратаевых. Вы же знаете, моя бабка — урожденная Каратаева?
— Ну как же, Роман рассказывал, — подтвердил Сазонов. Он побаивался новоявленных аристократов, членов всяческих собраний, осаждавших комитет культуры со своими просьбами и идеями, как возродить былое величие России-матушки. Рецепт оказывался на удивление простым и всегда одним и тем же. Нужно было просто ссудить наследников российской аристократии деньгами. Согласно задумкам аристократов, это незамедлительно должно было сказаться на культурном уровне менее родовитых сограждан.
— Как вам служится? — спросил Сазонов Розума, пытаясь ускользнуть от обсуждения хозяйской генеалогии.
— Спасибо, не жалуюсь.
— Ну, вы, наверное, единственный в нашей армии, кто не жалуется, — засмеялся Сазонов.
— Служака, — похвалил старый генерал. — Такие и без жалованья служат, еще доплачивать будет, чтобы не выгнали.
— Буду, — подтвердил Розум.
— А где деньги возьмешь? — притворно удивился Николай.
— У Ленки, — засмеялся Розум. — Она у нас богатая наследница.
— Ну пошли, Андрей, в дом, потолкуем, — пригласил Сазонова Роман Платонович.
После ухода старого генерала Николай наполнил опустевшие стаканы и сказал Розуму:
— Ничего мы не нашли, Алексей. Я уж солдат привел, они прочесали дачу, как вражескую территорию. Ничего нет.
— Пустое дело, только время потратим, — подтвердила Лида. — Это все мамины фантазии. Вот и Павел Николаевич мне говорил.
— Какой Павел Николаевич? — спросил Розум.
— Сосед мамин, Кардашев Павел Николаевич, — пояснила Лида.
— Викин отец? — переспросила Лена.
— Ну да, отец Виктории, — подтвердила Лидия. — Я его встретила перед самой смертью мамы. Он сказал, что бабушка советовалась с ним о наследстве Каратаевых. Он же юрист.
Павел Николаевич встретил Лидию в подъезде маминой квартиры и поделился своими опасениями по поводу психического здоровья бабушки:
— Вы знаете, что она вполне серьезно просит меня помочь отсудить наследство Каратаевых?
— А что, есть наследство? — заинтересовалась Лида.
— Ну какое наследство, Лида? Мы же с вами взрослые люди. Вы хоть раз слышали, чтобы кто-то из наследников, а в России их пруд пруди, хоть что-нибудь получил? Да если бы можно было что-то отсудить, были бы поданы тысячи исков. Но их же нет. Я изучил бумаги, никаких шансов.
— Ну да, конечно. А что мама хотела?
— Только между нами, Лида. Я с вами делюсь, потому что вы дочь и должны знать.
— Ну какие разговоры, Павел Николаевич?
— Она попросила меня найти ее родственников и узнать, что стало с сокровищем, якобы оставленным Архипом Каратаевым. Какие-то семейные ценности. Типичный старческий бред.
— А вы?
— Я не стал возражать старому человеку, Лида. Но даже если бы я верил хоть в какой-то успех, это расследование стоит кучу денег. Только на запросы я должен выложить тысячи долларов. Кто же мне оплатит эти расходы, вы?
— Нет, — испуганно ответила Лидия.
— Ну вот, видите. Давайте сделаем так. Мы не будем ее расстраивать, мне кажется, она это воспринимает излишне болезненно, но я буду вас держать в курсе.
— Да, конечно, спасибо вам.
— А после смерти Софьи Ивановны вы с ним встречались? — спросил Розум.
— Только на похоронах.
— Он вам что-нибудь передавал?
— Нет, ничего. Только принес соболезнования, и все.
К концу разговора генерал с гостем уже вышли из дома, и Сазонов внимательно слушал Лиду, прислонившись к большому дереву, служившему столу второй опорой. По дороге домой Сазонов не мог отвязаться от назойливой мысли, что он уже где-то слышал про Каратаевых, причем совсем недавно.
Попрощавшись, Розум с Леной сели в машину и порулили в город. На выезде с дачной дороги Лена повернулась к Розуму и спросила:
— Думаешь, Кардашев?
— Проверим, — задумчиво произнес Розум.
Розум позвонил Кардашеву во вторник вечером.
— Павел Николаевич?
— Он. С кем имею честь?
— Меня зовут Алексей Розум. Я муж Елены Усольцевой, внучки Софьи Ивановны Турпановой.
— Ну как же, Лена! Она же подружка моей Вики. А что, она замуж вышла? Не знал. Рад за нее. Так что же вас ко мне привело? Нужна юридическая консультация?
— В каком-то смысле да.
— Всегда рад помочь Леночке и ее семье.
— Павел Николаевич, вы незадолго до смерти Софьи Ивановны консультировали ее по поводу наследства.
— Ну какого наследства? Я надеюсь, вы серьезный человек. Старуха в конце жизни была немного не в себе. Да я и ее дочери Лидии докладывал. Можете спросить.
— Да, я знаю. Речь идет не о наследстве. Софья Ивановна ничего вам не оставляла? Я имею в виду документы или письма. Бумаги из семейного архива Каратаевых?
— Нет, ничего. Да я ничего и не взял бы у нее.
— Вы упоминали Лидии о бумагах, которые вы просмотрели. Что это за бумаги и где они сейчас?
— Ну, там были какие-то письма, в основном ее деда Архипа Каратаева. Распоряжения перед отъездом его из России. Эти письма не имеют никакой юридической силы. И никто, тем более за рубежом, не примет их к рассмотрению по иску. Так что юридическая ценность их ничтожна.
— Нас не интересует юридическая ценность бумаг. Софья Ивановна сказала Лене, что она передала письма вам. Лена хотела бы вернуть эти письма, — сказал Розум, нажимая на слово «вернуть».
— Да что вы, побойтесь бога! Не брал я у нее никаких бумаг. Я прочитал их у нее на квартире и сделал выписки для себя. Правда, она мне их совала, но я категорически отказался брать. Да и незачем было. Я же уже вам сказал, что юридически бумаги ничтожны. Не знаю уж, что она сказала Лене. Говорю вам, старуха была не в себе.
— Значит, вы точно помните, что она вам ничего не передавала?
— Абсолютно.
— Ну хорошо. Если что-нибудь еще вспомните, позвоните мне по телефону. — И Розум продиктовал номер своего мобильного.
— Даже не сомневайтесь, обязательно позвоню.
Розум посмотрел на Лену.
— У него ничего нет.
— Думаешь, врет?
— Похоже.
— Но как же получить бумаги? — обескураженно спросила Лена.
— Никак. Ничего мы ему сделать не можем.
— Но что-то же надо делать?
— Я подумаю, — пообещал Розум.
В четверг Розума вызвал начальник.
— Получил оперативную сводку от соседей. Опять твои Каратаевы всплыли, Алексей.
— Где?
— По убийству Зуба. Это известный реставратор антиквариата с обширными криминальными связями. У них по делу в разработке Корень. Его людей видели с Зубом накануне убийства. А Корень перед этим вывез в Париж какую-то коллекционную татарскую саблю и выставил ее на аукцион «Сотбис». Саблю эту захотел купить известный коллекционер граф Панин. Но граф он номинальный, а отец его Георгий — урожденный Каратаев. В 1938 году Георгию с братом досталось все наследство Архипа Каратаева.
— Зашевелились родственнички, — пробормотал Розум, просматривая сводку.
— А я тебе говорил, трупов недолго ждать будем. Вот первенец.
— Типун тебе…
— Это не суеверие, Розум, а опыт. Но это еще не все. Панин посмотрел лот, но брать не стал. Он признал в нем саблю Зубa.
— Так он и в Париже известен? — удивился подполковник.
— Выходит, так. Пользуемся международным признанием. Не только в области балета. И с Зубом рассчитались.
— А когда Корень был в Париже? — уточнил Розум.
— В апреле.
— И сразу после этого поступил заказ на архив Каратаевых? — Розум вопросительно посмотрел на Суровцева.
— После восьмидесяти лет молчания! Надо найти архив, Леша, а то мы будем только жмуриков собирать.
В пятницу утром, просматривая оперативную сводку, Розум наткнулся на сообщение:
«В российское посольство в Брюсселе обратился за въездной визой Александр фон Ройбах, жена которого Эмилия, урожденная Каратаева, является двоюродной сестрой графа Владимира Георгиевича Панина».
Ройбах прилетел в среду. Никто его не встретил. На такси добрался до гостиницы «Палас», снял там номер. Затем спустился вниз по Тверской, свернул направо к Новому Арбату и дошел до бельгийского посольства на Большой Молчановской. В посольстве Ройбах пробыл недолго, a затем направился в сторону Красной площади. Оставшуюся часть дня провел, осматривая достопримечательности столицы. Вернулся к семи вечера, поужинал в ресторане «Якорь» и больше из гостиницы не выходил.
