Стивен Кинг - Дорожные работы
Ему показалось, что в тоне Орднера прозвучал упрек.
— Согласен. Я просто хотел поделиться с вами своими соображениями по этому поводу.
— Хорошо. Я вас понял. Однако не вы принимаете решение, Барт. Я хочу, чтобы вы это твердо уяснили. Если поставки нефти прекратятся и мы останемся без бензина, то в заднице окажутся все, а не мы одни. Однако я предлагаю, чтобы мы с вами занимались своим делом, а беспокоиться обо всем этом предоставили нашему совету директоров.
Меня, похоже, отчитали как нашкодившего мальчишку, Фред. Точно, Джордж.
— Хорошо. Тогда выслушайте остальное. По моим подсчетам, нам придется выложить по меньшей мере двести пятьдесят тысяч, прежде чем уотерфордский комбинат выстирает первую простыню.
— Что? — Орднер резко поставил рюмку на стол.
Ага, Фредди! Похоже, проняло.
— Стены заплесневели и совсем обветшали. Восточная и северная стороны вот-вот обрушатся. А полы настолько прогнили, что первый же стиральный автомат провалится в самый подвал.
— Это точно? Насчет двухсот пятидесяти тысяч?
— Абсолютно точно. Здание срочно нуждается в капитальном ремонте. Переделывать нужно все: стены, пол, потолки. А для замены проводки потребуется двухнедельный труд пяти электриков. Проводка, установленная сейчас, рассчитана на двести сорок вольт — наших мощностей она не выдержит. А отдаленность расположения приведет к тому, что счета за электроэнергию и воду повысятся примерно на двадцать процентов. Если первое мы еще, возможно, кое-как выдержим, то насчет второго… Не мне говорить вам, что означает для прачечной повышение тарифов за водоснабжение на двадцать процентов…
Глаза Стивена Орднера уже почти вылезали на лоб. Судорожно сглотнув, он попытался что-то сказать, но слова застряли в горле.
— Так на чем я остановился? Ну да, проводку необходимо заменить. Нам также придется установить новую сигнализацию и камеры скрытого наблюдения. Новую изолирующую кровлю. Ах да, совсем забыл про дренажную систему. Здесь, на улице Елей, мы находимся на возвышенности, а вот Дуглас-стрит расположена на самом дне естественного бассейна. Одна установка дренажной системы обойдется нам в сорок, а то и семьдесят тысяч.
— Господи, но почему же Том Грейнджер обо всем этом умолчал? — всплеснул руками Орднер.
— Он не выезжал со мной на место.
— Почему?
— Потому что я попросил его остаться в прачечной.
— Но из-за чего? — взвился Орднер. — С какой стати?
— Потому что в тот день у нас полетел отопитель, — терпеливо пояснил он. — Нас буквально завалили заказами, а горячей воды не было. Тому пришлось остаться. Он единственный, кто разбирается в бойлерах.
— Господи, Барт, но почему вы не взяли его с собой в другой раз?
Он допил виски и спокойно ответил:
— Я просто не видел в этом смысла.
— Не видели… — поперхнулся Орднер. Отставив стакан в сторону, он замотал головой, словно боксер, приходящий в себя после нокаута. — Послушайте, Барт, вы представляете, что с нами будет, если вы все-таки ошибаетесь, а фабрика эта нам не достанется? Не знаю, какая судьба постигнет меня, но вы точно лишитесь работы. Господи, неужто вы готовы преподнести Мэри такой подарок? Вы этого хотите?
Ты никогда этого не поймешь, подумал он, потому что ни разу в жизни даже пальцем не шевельнул, чтобы не подстраховаться сразу шестью способами, да еще и не подготовив заранее пару-тройку козлов отпущения. Вот как ты заработал свой роскошный автомобиль, пишущую машинку и четыреста тысяч, что вложены в акции и прочие ценные бумаги. Засранец, а ведь я могу поступить так, что тебя упекут лет на десять. Кто знает, может, я так и сделаю.
Глядя на вытянувшуюся физиономию Орднера, он улыбнулся:
— Все это меня совершенно не беспокоит, Стив, потому что вы еще не выслушали мой последний довод.
— Какой?
— Том Макан уже уведомил риэлтера, что фабрика их больше не интересует, — с готовностью соврал он. — Их ребята выехали в Уотерфорд, увидели своими глазами, что там творится, и подняли дикий вой. Так что можете мне поверить — эта развалюха не стоит четырехсот пятидесяти тысяч. С другой стороны, да, верно — наш трехмесячный опцион истекает во вторник. Но не забудьте, этот риэлтер — а Монахан прожженный гусь — все это время совершенно внаглую водил нас за нос. И ведь его блеф почти сработал.
— Так что вы предлагаете?
— Я предлагаю, чтобы до самого окончания срока опциона мы не рыпались. И не отвечали на их звонки и запросы вплоть до… ну, скажем, четверга. Вы тем временем переговорите с нашими финансистами по поводу двадцатипроцентного роста тарифов, а я побеседую с Монаханом. Вот увидите — он на коленях приползет, чтобы мы купили эту рухлядь за каких-нибудь тысяч двести.
— Вы уверены, Барт? — сощурился Орднер.
— Конечно, уверен, — ответил он, заставив себя улыбнуться. — Разве стал бы я высовывать шею, зная наперед, что мне ее укоротят?
Джордж, что ты вытворяешь???
Замолчи, Фред, мне сейчас не до тебя.
— Подведем итоги, — продолжил он. — Мы имеем перед собой жулика-риэлтера и полное отсутствие конкуренции. Стало быть, мы вполне можем позволить себе потянуть время. Каждый день пребывания в подвешенном состоянии заставит его сбивать цену все больше и больше.
— Ну хорошо, — с расстановкой произнес Орднер. — Пусть так. Однако я хочу четко расставить акценты, Барт. Если мы упустим эту сделку, а фабрику у нас из-под носа уведет кто-то другой, мне ничего другого не останется, как бросить вас на растерзание волкам. Хотя лично…
— Против меня вы ничего не имеете, — с улыбкой закончил он за Орднера.
— Послушайте, Барт, вы уверены, что Мэри вас не заразила? Что-то вид у вас неважный.
Ты бы на себя посмотрел, ублюдок!
— Ничего, скоро все наладится. Просто перенервничал немного из-за всей этой неразберихи.
— Да, конечно. — Орднер состроил сочувственную физиономию. — Кстати, совсем забыл — ведь ваш дом тоже на самой линии огня…
— Да.
— Вы уже подобрали себе что-нибудь подходящее взамен?
— Глаз кое на что положили. Не удивлюсь, если заключу обе сделки в один день.
Орднер ухмыльнулся:
— Наверное, вам впервые в жизни доведется за один день подписать контракты тысяч на триста, а то и на все полмиллиона.
— Да, этот денек я навсегда запомню.
На обратном пути Фредди то и дело пытался заговаривать с ним, даже кричать на него — и ему не раз приходилось щелкать выключателем. Он уже сворачивал на Западную Крестоллен-стрит, когда цепь вдруг с шипением перегорела и в ноздри ему шибанул запах гари: тончайшие контакты и хрупкие узлы поджаривались, шипя, словно мясо на сковородке. Вопросы Фредди хлынули на него водопадом, и ему пришлось резко, обеими ступнями, затормозить. Автомобиль с визгом замер прямо посреди улицы, а ремень безопасности с такой силой врезался в грудь, что он невольно хрюкнул.
Овладев собой, он медленно подвел машину к бордюру. Выключил двигатель, потушил фары, отстегнул ремень и, весь дрожа, но не выпуская из рук рулевого колеса, откинулся на спинку сиденья.
Улица впереди плавно изгибалась, а цепочка уличных фонарей казалась отсюда светящимся рыболовным крючком. Эх и славная же это улочка! Большинство домов было построено после войны, между 1946 и 1958 годами, однако они каким-то чудесным образом избежали участи большинства своих сверстников и щеголяли свежей краской, аккуратно подстриженными газонами и сверкающими автомашинами на подъездных аллеях.
Со своими соседями он был хорошо знаком — да почему бы и нет? Они с Мэри прожили на Крестоллен-стрит уже без малого четырнадцать лет. Достаточно долго. В следующем за ними доме жили Апслингеры; их сын Кенни доставлял утренние газеты. Напротив жили Лэнги, а через дом — Хобарты (Линда Хобарт сидела с Чарли, когда он был маленьким, а теперь преподавала в городском колледже), затем — Стауфферы, Хэнк Альберт (его жена умерла от эмфиземы легких четыре года назад), Дарби, а почти напротив того места, где он сейчас сидел в машине и трясся, — Куинны. Со всеми этими людьми они с Мэри были на короткой ноге. Помимо этого, они общались еще с дюжиной семей — в основном с теми, у кого были маленькие дети.
Да, Фред, замечательная у нас улица. И само место просто прекрасное. Да, я знаю, как всякие интеллектуалы презрительно фыркают, когда речь заходит о жизни в предместье, — это якобы не столь романтично, как кишащие крысами меблирашки или городские коттеджи. Нет в пригороде ни великих музеев, ни великих парков — словом, вообще ничего великого.
