Стивен Кинг - «Кадиллак» Долана
Медленно, чувствуя себя до предела измученным, я снова поднял бинокль. И увидел его.
Невозможно было ошибиться в «кадиллаке», показавшемся на дальнем конце прямого трехмильного отрезка, — он был серебристо-серым, как небо над головой, но выделялся с поразительной четкостью на фоне темно-коричневых холмов на востоке.
Это был он — Долан. В одно мгновение исчезли сомнения и нерешительность. Теперь они казались далекими и глупыми. Это был Долан, и мне не нужно было видеть серебристо-серый «кадиллак», чтобы понять это.
Я не знал, доходит ли до него мой запах, но его запах я чувствовал.
* * *Теперь, когда я знал, что он приближается, мне стало легче передвигать усталые ноги.
Я вернулся к огромному знаку «Объезд» и опрокинул его в кювет надписью вниз, накрыл брезентом песочного цвета и засыпал пригоршнями песка круг, на который он опирался. Общее впечатление не было столь идеальным, как поддельная полоса шоссе, но мне казалось, сойдет и так.
Теперь я подбежал к следующей возвышенности, на которой оставил фургон, представлявший сейчас собой еще одну декорацию — машина, временно брошенная владельцем, который ушел то ли за новой покрышкой, то ли отремонтировать старую.
Я забрался в кабину фургона и улегся на сиденье, чувствуя, как колотится сердце.
И снова потянулось время. Я лежал, прислушиваясь к шуму приближающегося автомобиля, а его все не было, и не было, и не было.
Они свернули. Долан в последний момент почуял ловушку… или что-то показалось подозрительным ему или кому-то из его людей… и они свернули.
Я лежал на сиденье, спина моя горела от нестерпимой боли, глаза крепко зажмурены, словно это позволяло мне лучше слышать. Это звук мотора?
Нет — всего лишь ветер, задувавший теперь с такой силой, что горсти песка летели в борт фургона. Нет, не приедут. Свернули в объезд или поехали обратно. Всего лишь ветер. Свернули в объезд или…
Нет, это не просто ветер, это был шум мотора. Его звук нарастал, и через несколько секунд автомобиль — один-единственный автомобиль — промчался мимо меня.
Я сел и схватился руками за руль — мне нужно было держаться за что-то — и глядел вперед через ветровое стекло выпученными глазами, прикусив язык.
Серебристо-серый «кадиллак» плавно скользил по склону, приближаясь к ровной поверхности шоссе со скоростью пятьдесят миль в час или чуть быстрее. У «кадиллака» даже не вспыхнули тормозные огни. Они не почуяли ловушки. У них не возникло ни малейшего сомнения до самого конца.
Произошло следующее: внезапно «кадиллак» поехал не по поверхности шоссе, а углубляясь в него. Иллюзия асфальтового покрытия была настолько убедительна, что у меня закружилась голова, хотя я сам создал эту иллюзию. Сначала «кадиллак» Долана погрузился до середины колес, затем до уровня дверей. Мне пришла в голову причудливая мысль: если «Дженерал моторс» захочет выпускать роскошные подводные лодки, при погружении они будут выглядеть именно так.
До меня доносился хруст ломающихся деревянных реек, поддерживающих брезент. И я услышал треск рвущегося брезента.
Все это длилось меньше трех секунд, но эти три секунды я запомню на всю жизнь.
У меня создалось впечатление, что от «кадиллака» над поверхностью шоссе остались только крыша и пара дюймов поляризованных стекол. Затем послышался громкий тупой удар — звук бьющегося стекла и сминаемого металла. В воздух поднялось облако пыли, которое порывом ветра унесло вдаль.
Мне хотелось скорее пойти к этому месту, но сначала нужно было привести в порядок знаки, указывающие на объезд. Мне не хотелось, чтобы нас прерывали.
Я вышел из фургона, достал снятое колесо, поставил его на прежнее место и вручную затянул все шесть гаек. Я затяну их туже потом; пока мне нужно было всего лишь подъехать к тому месту, где начинается объезд.
Трясущимися руками я выдернул домкрат и рысцой подбежал к задним дверям фургона. Остановился и прислушался, наклонив голову. Я слышал вой ветра.
А из длинной продолговатой ямы на дороге доносились крики… или, может быть, стоны.
Я быстро вывел фургон на дорогу. Снова вылез, открыл задние дверцы и достал яркие дорожные конусы. И постоянно прислушивался, не приближается ли какая еще машина, но ветер был слишком силен. К тому моменту, когда я услышу приближающийся автомобиль, он будет уже рядом.
Я соскользнул в кювет, проехал вниз на заднице и остановился на самом дне. Здесь я сдернул кусок брезента с большого знака «Объезд», с трудом выволок его на дорогу и установил на место. Потом подошел к фургону и захлопнул дверцы. Устанавливать на место стрелку и подключать ее к аккумулятору у меня не было ни малейшего желания.
Далее я переехал на противоположную сторону возвышенности, остановился вне пределов видимости объезда и как следует закрепил гайки на колесе. Отдельные крики теперь прекратились, зато неумолкающие вопли стали гораздо громче.
Я не спешил, затягивая гайки. Меня ничуть не беспокоило, что они могут выбраться из «кадиллака» и напасть на меня или просто убежать в пустыню, потому что выбраться из автомобиля они не могли. Ловушка сработала идеально. «Кадиллак» стоял сейчас на колесах в дальней части траншеи, причем дверцы с каждой стороны упирались в стены вырытой могилы. Трое мужчин, не сходящихся внутри, не могли открыть их даже для того, чтобы высунуть ногу. Не могли они опустить и стекла в окнах, потому что стекла опускались с помощью электрических стеклоподъемников, а аккумуляторная батарея превратилась в кучу металла и пластика, смоченную кислотой, где-то рядом с расплющенным двигателем.
Водитель и телохранитель, сидящий с ним рядом, на переднем сиденье, тоже, по-видимому, оказались раздавлены силой удара, но это меня не касалось. Я знал, что кто-то все еще жив в машине, равно как мне было известно, что Долан всегда ездил на заднем сиденье и аккуратно пристегивал ремень, как и полагается добропорядочному гражданину.
Надежно затянув гайки на колесе, я направил фургон к широкой мелкой части траншеи и вышел из кабины.
Деревянные планки большей частью сломались, остальные торчали из асфальта. Брезентовая «дорога» комом лежала на дне траншеи — смятая, разорванная и спутанная, похожая на сброшенную змеиную кожу.
Я подошел к глубокому концу траншеи и увидел «кадиллак» Долана.
Капот его был полностью смят. Он превратился в гармошку и вдавился в салон. Беспорядочная куча металла, резины, шлангов — все это было покрыто песком и глиной, осыпавшимися сверху в момент удара. Слышался шипящий звук, стекала и капала какая-то жидкость. В воздухе ощущался ледяной алкогольный запах антифриза.
Меня беспокоило ветровое стекло. Нельзя было исключить вероятность того, что оно разобьется и Долан получит возможность выбраться из машины. Впрочем, шанс был невелик. Я уже говорил, что автомобили Долана строились в соответствии с требованиями диктаторов и военных деспотов, поэтому ветровое стекло не должно было разбиться, и оно не разбилось.
Заднее стекло «кадиллака» было еще прочнее, поскольку его площадь меньше. Долан не мог разбить его — по крайней мере не за то время, которое я намеревался ему дать, — и он не решится стрелять в стекло. Стрельба в пуленепробиваемое стекло является вариантом русской рулетки. Пуля оставляет на стекле всего лишь маленькую белую царапину и отлетает рикошетом внутрь машины.
Я не сомневался, что он сумел бы выбраться из «кадиллака», окажись в его распоряжении достаточно времени, но я находился рядом и не собирался предоставить ему эту возможность.
Я поддал кучу грунта ногой, и на крышу автомобиля посыпался песчаный дождь. Реакция была немедленной.
— Нам нужна помощь, пожалуйста. Мы застряли.
Голос Долана. Он не пострадал, и голос звучал как-то до жути спокойно. Но я чувствовал, что под внешним спокойствием скрывается страх и только силой воли он держит себя под контролем. Мне едва не стало жаль его: сидит на заднем сиденье сдвинувшегося вперед салона, один из его людей пострадал и стонет, а другой либо мертв, либо без сознания.
Меня на мгновение охватило какое-то странное чувство сопереживания. Нажимает на кнопки дверей — ничего. Пытается опустить стекла — тщетно.
Затем я остановил себя — ведь он попал сюда по собственной вине, не так ли? Да. Он купил билет и заплатил за него сполна.
— Кто там?
— Это я, но я не намерен оказывать вам помощь, которой вы ждете.
Я снова поддал ногой кучу земли, и на крышу серебристо-серого «кадиллака» опять посыпался дождь песка и гравия.
— Мои ноги! Джим, мои ноги!
Голос Долана внезапно стал осторожным. Человек, что стоял снаружи, возле траншеи, знал его имя. Это создало исключительно опасную ситуацию.
— Джимми, я вижу кости, они торчат из моих ног!
— Заткнись, — холодно бросил Долан. Голоса, доносящиеся из-под земли, звучали как-то жутко. Пожалуй, я мог бы спуститься на крышу «кадиллака», сойти на багажник и попытаться заглянуть внутрь через заднее окно. Нет, вряд ли мне удастся рассмотреть что-то, даже если я прижму лицо к стеклу. Как я уже говорил, стекла были поляризованными.
