Александр Проханов - Виртуоз
Пресс-секретарь искал в зале кого-нибудь из тех, чей вопрос был заранее согласован с Виртуозом и ответ на него мог сгладить возникшую досадную шероховатость.
— Прошу вас! — он протянул руку в сторону корреспондента «Российской газеты», проверенного члена «кремлевского пула», умеющего быть умным и одновременно угодным. Немолодой вальяжный журналист слегка замешкался. Промедлением воспользовался его сосед, сделавший вид, что принял приглашение на свой счет. Это был Илья Натанзон, известный интервьюер, которого в свое время обласкал и приблизил к себе Ромул, но тот изменил своему благодетелю и теперь был занят тем, что писал книгу о Президенте Лампадникове. Илья Натанзон бойко вскочил и шумно, трескуче, с легким грассированием, произнес:
— Виктор Викторович, правда ли, что между вами и Артуром Игнатовичем усиливаются трения? 9 мая, на возложении венков к Могиле Неизвестного Солдата, вы отсутствовали, а присутствовал один Президент, чего раньше не бывало. Во время недавнего визита в Москву Премьер-министра Италии, он не нанес вам традиционный визит, хотя все знают о вашей дружбе. Подобных примеров немало, и мы внимательно следим за ними.
Натанзон, маленький, круглый, с румяным лицом, окруженным черной бородкой, среди которой весело шевелились красные сочные губы, смотрел на Ромула плутовато и радостно, словно видел перед собой не человека, а ловко приготовленную яичницу.
Ромул некоторое время молчал, бледнея и играя желваками. Стал похож на костяную, тонко вырезанную шахматную фигуру. Резная кость лопнула, маска мудреца и духовного проповедника соскользнула, и в зал брызнула ядовитая струя ярости:
— Послушайте, любезный, можете следить в замочную скважину за своей женой, чтобы она не спала с сантехником. Но ведь дверь может ненароком открыться, да прямо в лоб. Опять будут говорить о политическом убийстве, как в случае с Политковской. А всего-то сантехнику в сортир захотелось!
В конференц-зале воцарилась тишина, в которой мерцали вспышки фотокамер, запечатлевая яростного, с волчьей улыбкой Ромула и сияющего Натанзона, ставшего моментально центром мирового скандала.
Виртуозу стало худо. Он вдруг остро ощутил неминуемый крах Ромула, вокруг которого исчезал мистический ореол. Истерический скандальный вскрик, прорвавшийся блатной жаргон свидетельствовали о том, что дни Ромула сочтены. И никакие ухищрения Виртуоза, никакие искусные затеи не вернут ему власть, от которой тот, по загадочным причинам, сам отказался, передав ее недавнему другу и сподвижнику. Этот истерический срыв указывал, как будет сокрушен Ромул, какими средствами воспользуется соперник, чтобы одолеть конкурента, какую дурную услугу окажет Ромулу его мнительная раздраженная натура. Ему, Виртуозу, не остаться в стороне от неминуемой жестокой схватки. Чью сторону он изберет? Кому передаст оружие политической борьбы, смертоносное оружие власти?
Испуганный пресс-секретарь махал рукой, поднимая с места корреспондента «Российской газеты». Тот, чувствуя вину за скандальную оплошность, торопливо встал, заикаясь, произнес:
— Уважаемый Виктор Викторович, как вы прокомментируете сведения о том, что на Урале найдены фрагменты черепа цесаревича Алексея? Значит ли это, что в Петропавловской крепости захоронены не царственные останки?
Ромул уже овладел собой. К тому же, и вопрос позволял вернуться к глубокомысленному тону и величавому выражению лица. Он вновь был Духовным Лидером нации, чьи помыслы одухотворены свыше.
— Злодеи, совершившие цареубийство, желали скрыть следы своего злодеяния и разбросали прах мучеников по большой территории. Но каждая частица праха, каждая святая молекула прорастает, дает о себе знать, вопиет. Мы собираем эти частицы, как собираем тело рассеченной России. К этому я всегда стремился и буду стремиться.
На этом пресс-конференция завершилась. Журналисты собирали штативы, укладывали камеры. Устремлялись в фуршетный зал, где их поджидала вкусная еда и выпивка. Ромул, благожелательный и осанистый, покидал зал, стараясь не взмахивать левой рукой. Виртуоз различил в толпе журналистов бородатенького торжествующего Натанзона.
Они встретились в «русской гостиной» с чудотворной иконой Богородицы, длинным столом и стеклянными шкафами, в которых, словно в ризнице, красовались усыпанные каменьями кубки и серебряные ларцы, золотые, с рубиновыми глазами павлины и старинные книги в тяжелых переплетах, инкрустированных самоцветами. Ромул был возбужден состоявшейся пресс-конференцией. В нем не было торжествующего самодовольства, как в былые президентские времена, когда часами он жонглировал остроумием, властной иронией, грозными намеками, выходя победителем из интеллектуальной схватки. В нем кипело нетерпеливое раздражение, сознание своего поражения. Виртуоз сочувствовал, был готов разделить с ним горечь неудачи.
— Этот чернявый иудей Натанзон, что он себе позволяет? Это правда, что его перекупил Лампадников? Говорят, заканчивает о нем подобострастную книгу? А ведь стелился передо мной, как коврик. Суку мою взасос целовал, она потом, бедная, неделю чихала от чесночного запаха. Кто его сюда притащил? Неужели ты?— Ромул пронзительно, в упор, взглянул на Виртуоза, словно старался угадать в нем признаки вероломства. — Гнать его в шею с моих пресс-конференций! Позови попов, пусть освятят помещение!
Виртуоз не отвечал, ожидая, когда погаснут малиновые пятна на бледном лице Ромула и его умная, осторожная воля опять обретет способность воздействовать на окружающий хаос, отсекая наиболее опасные его проявления. Маленький, ладный, с верткими движениями дзюдоиста, он умел уходить от лобовых столкновений. Был способен круто менять ход мыслей, подобна горнолыжнику на скользком склоне, бросающем тело в крупно виражи.
— Сейчас соберется ареопаг, — произнес Ромул. — Меня информировали, что некоторые из моего ближайшего круга установили особые отношения с Лампадниковым. Хочу их проверить. Хочу заглянуть им в глаза. Если прилетают скворцы, значит, пришла весна. Если появляются изменники, значит, власть начинает слабеть.
— Если у женщины появляются веснушки, значит, их пора выводить,— Виртуоз произнес эту фразу с серьезным видом и смеющимися глазами. Ждал, когда ледяные, синие глаза Ромула оттают и задрожат живым смехом. Оба рассмеялись, и смех Ромула был заливистый, детский, счастливый. Прошел мимо Виртуоза и на ходу быстро, благодарно пожал ему локоть.
— Когда они все соберутся, прошу, изложи им идею праздника «День Духовного Лидера Русского Мира». Дай им понять, что на время праздника статус «Духовного Лидера России» меняется на статус «Духовного Лидера Русского Мира». Этим я начинаю мою президентскую кампанию. Это лишит Лампадникова политического маневра, сорвет его намерение избираться на второй срок. Подтвердит превосходство духовной власти над светской. Все, как ты говорил, Илларион.
— Идея возникла у тебя, Виктор. Я только эффектно ее оформил.
— Не скромничай, мой дорогой. Все идеи твои. Ты умеешь ненавязчиво и необидно одаривать меня своими идеями. Благодарю тебя за это, мой друг.
В этих, несвойственных Ромулу словах благодарности проскользнула беззащитность, даже мольба. Он просил не оставлять его одного в момент, когда все вокруг начинает двоиться, расслаиваться, становится зыбким, двусмысленным. «Эффект двоевластия», о котором предупреждал Виртуоз. Ромул, по необъяснимым причинам, отверг возможность остаться Президентом на третий срок. Породил мучительную и нестойкую конструкцию власти — «один в двух» и «два в одном». Осуществлять ее было столь же трудно, как сохранять термоядерную плазму в установке Токамак, когда удерживающая оболочка из магнитных полей то и дело рвется и огнедышащий язык выплескивается наружу.
— Какой странный, тревожный сон я видел сегодня, — произнес тихо Ромул, — Будто у меня нет тела, а одна голова, в которой сосредоточено все мое «я». Эта голова совершает фантастические полеты, над дивными озерами и лесами, золотыми куполами и пагодами. Такой красоты нет на земле. Я оказываюсь на безымянных планетах под полумесяцами и лунами, как на картинах безумного Ван Гога. А то вдруг попадаю в ловушку зеркал, которые отражают меня бесконечно, и я не могу понять, где я, а где мои отражения. Становлюсь каким-то числом и испытываю сладость первой влюбленности. Превращаюсь в другое число, и мне хочется плакать, как в тот день, когда умерла мама. Или вдруг я испытываю ужас, тот, когда мне позвонил Президент Америки и сообщил, что его лодка протаранила наш атомный «Курск». Во время этих полетов меня сопровождал дивный поющий голос какой-то восхитительной женщины. Ты, Илларион, был где-то рядом, что-то требовал от меня, а я не мог тебе ответить, потому что слушал дивный женский голос. Кто это пел? — лицо Ромула было мечтательным и нежным, словно в нем проснулся отрок.
