Тесс Герритсен - Химера
Билл снова сосредоточился на пробирке под номером 23. Как выглядит эта желатинозная масса под микроскопом?
Он положил пробирку номер 23 в плексигласовую защитную камеру с перчатками, закрыл люк и вставил руки в перчатки. Если утечка и произойдет, то только в пределах камеры. Плавающая по станции жидкость в условиях микрогравитации может пагубно сказаться на электропроводке. Билл осторожно вскрыл пробирку. Он знал, что содержимое находится под давлением, потому что видел: крышка вздулась. Но тем не менее поразился, когда крышка вдруг вылетела из пробирки, словно пробка из бутылки шампанского.
Билл инстинктивно отпрянул, когда по камере расплылось сине-зеленое пятно. На мгновение масса прилипла к стенкам, подрагивая словно живая. Она и была живая, эта желатинозная масса микроорганизмов.
— Билл, нам надо поговорить.
Он вздрогнул, услышав голос. Ханинг быстро закрыл крышкой пробирку и, обернувшись, взглянул на Майкла Григгса, только что вплывшего в модуль. За нам следовала Диана. «Красавцы», — подумал Билл. Они великолепно смотрелись в форменных темно-синих рубашках НАСА и зеленовато-синих шортах.
— Диана говорит, у тебя проблемы, — начал Григгс. — Мы только что беседовали с Хьюстоном, и там считают, что лекарства тебе не помешают. Помогут продержаться еще несколько дней.
— Вы и Хьюстон этим напрягли, да?
— Они беспокоятся о тебе. Мы все беспокоимся.
— Послушайте, что касается корабля аварийного спасения, то я пошутил.
— Ты заставляешь нас нервничать.
— Мне не нужно успокоительное. Лучше оставьте меня в покое.
Билл вытащил пробирку из камеры и вернул ее на место в стойке. Он был рассержен и не мог работать.
— Билл, мы должны доверять тебе. Здесь, на станции, все друг от друга зависят.
Билл в ярости повернулся к ним.
— Вы что, видите перед собой психа? Да?
— Сейчас ты думаешь только о жене. Я понимаю это. И…
— Тебе этого не понять. Вряд ли ты часто вспоминаешь о своей жене.
Он бросил недвусмысленный взгляд на Диану, затем метнулся вдоль модуля в соединительный узел. Он хотел перейти в бытовой отсек, но передумал, увидев Лютера, который собирался есть.
«Негде спрятаться. Негде побыть наедине с собой».
Вдруг на глаза навернулись слезы, Билл повернулся и снова направился к иллюминатору.
Отвернувшись от всех, он смотрел на Землю. В иллюминаторе появлялось Тихоокеанское побережье. Еще один рассвет, еще один закат.
И вечное ожидание.
Кеничи наблюдал, как Григгс и Диана выплывают из лабораторного модуля, ловко отталкиваясь от стен. Они скользили грациозно, словно светловолосые боги. Кеничи частенько подглядывал за ними тайком; особенно ему нравилось наблюдать за Дианой Эстес, такой светловолосой и светлокожей, почти прозрачной.
Когда они ушли из лаборатории, Кеничи остался там один и наконец-то смог расслабиться. На станции столько конфликтов. Это действовало на нервы и мешало сосредоточиться. По натуре он был спокойным, и работа в одиночестве вполне устраивала его. Он хорошо понимал английскую речь, но говорил с трудом и быстро уставал от беседы. Намного приятней было работать одному, в тишине, наедине с подопытными животными.
Через смотровое окошко японец внимательно оглядел мышей в отсеке для животных и улыбнулся. Клетка была поделена на две части: с одной стороны находилось двенадцать самцов, с другой — двенадцать самок. В детстве у Кеничи были кролики, и ему нравилось гладить их, посадив себе на колени. Но эти мыши не были домашними, их изолировали от контакта с человеком. Воздух, которым они дышали, прежде чем попасть в воздух космической станции, очищался через систему фильтров и кондиционировался. Все работы с животными проводились в примыкающей защитной камере с перчатками, где со всеми биологическими образцами — от бактерий до лабораторных крыс — можно было обращаться без страха заразить воздух станции.
Сегодня был день забора крови на анализ. Кеничи не слишком нравились подобные задания — он не любил колоть мышей иглой. Пробормотав по-японски извинение, Кеничи надел перчатки и перенес одну из мышей в изолированное рабочее помещение. Мышь попыталась вырваться. Он отпустил ее: пусть поплавает, пока он готовит иглу. Жалостное зрелище — пытаясь продвинуться вперед, мышь яростно била лапками по воздуху. Но оттолкнуться было не от чего, и она беспомощно барахталась в пространстве.
Игла была готова, Кеничи протянул руку, чтобы снова схватить зверька. Только тогда он заметил сине-зеленую каплю, плавающую рядом с мышью. Капля висела так близко, что мышь даже лизнула ее, исследуя новый объект. Кеничи громко рассмеялся. Иногда астронавты ради смеха глотали плавающие в воздухе капли воды, и мышь делала то же самое, забавляясь со своей новой игрушкой.
Затем он вдруг подумал: откуда взялось это сине-зеленое вещество? Билл пользовался камерой. Вдруг он пролил что-нибудь ядовитое?
Кеничи подплыл к компьютеру и заглянул в протокол эксперимента, который только что вызывал Билл. Это был эксперимент БКК № 23, клеточная культура.
Согласно протоколу в капле не было ничего опасного. Археоны считались безвредными одноклеточными морскими организмами и не обладали инфекционными свойствами.
Успокоившись, японец вернулся к камере, вставил руки в перчатки и потянулся за иглой.
5
«У нас нет связи».
Джек пристально наблюдал за дымным шлейфом в лазурном небе, и ужас острым ножом пронзал его сердце. Солнце светило в лицо, но Джека прошибал ледяной пот. Он внимательно глядел в небо. Где шаттл? Только секунду назад он видел в безоблачном небе его изогнутый след, ощущал дрожание земли во время старта. Когда корабль набирал высоту, уносясь ввысь под рев двигателей, уплывая все дальше, превращась в блестящую точку, Джеку казалось, что вместе с шаттлом ускользает и его сердце.
Он уже не видел корабля. Ровный белый след превратился в шлейф из черного дыма.
Напряженно вглядываясь в небо, Джек стал свидетелем головокружительной цепочки событий. Огонь в небе. Черный дым. Обломки корабля падают в море.
«Нет связи».
Он проснулся, задыхаясь, тело взмокло от пота. На улице было светло, и через окно спальни проникало нестерпимо жаркое солнце.
Он сел на кровати и, застонав, уронил голову на руки. Накануне вечером он выключил кондиционер, и теперь в комнате было жарко, как в печке. Спотыкаясь, он прошел через комнату чтобы включить кондиционер, затем снова упал на кровать и, когда подул прохладный воздух, с облегчением вздохнул.
Тот самый страшный сон.
Потерши лицо, Джек старался прогнать видения, но они слишком глубоко засели в памяти. В тот год, когда взорвался «Челленджер», он только поступил в колледж — там, шагая по коридору студенческого общежития, он и увидел первые телевизионные кадры катастрофы. И в тот день, и в последующие дни он постоянно натыкался на эти ужасные кадры. Они глубоко засели в подсознании Джека и стали такими красочными, словно тем утром он сам стоял на трибунах, был на мысе Канаверал.
А теперь эти воспоминания снова превратились в страшные сны.
«Это из-за Эммы, из-за ее запуска».
Джек стоял в душе, подставив голову под бьющие струи холодной воды и ожидая, когда из памяти сотрутся следы сна. Со следующей недели он уходит в отпуск на 21 день, но настроение у Джека совсем не то. Уже несколько месяцев он не ходил под парусом. Может, несколько недель на воде, подальше от городских огней, излечат его? Только он, море и звезды.
Джек уже давно не любовался звездами. Последнее время он, казалось, избегал даже мельком глядеть на них. В детстве Джек любил смотреть на небо. Мама рассказывала ему, что однажды вечером, когда он только начинал ходить, Джек вышел на лужайку и, вытянув руки, пытался дотронуться до луны. И, когда ему не удалось, разревелся от огорчения.
Луна, звезды, чернота космоса — теперь все это было ему недоступно, и частенько Джек чувствовал себя маленьким мальчиком, плачущим от огорчения.
Он выключил воду, уперся руками в отделанную кафелем стену и постоял немного, склонив голову. С волос стекала вода. «Сегодня шестнадцатое июля, — думал Джек. — Эмме осталось восемь дней до полета». Он чувствовал, как замерзает влажная кожа.
Через десять минут Джек уже оделся и сел в машину. Был вторник. Сегодня Эмма с новым экипажем заканчивает трехдневную комплексную тренировку. Она, конечно, устанет и не захочет встречаться с ним. Но завтра Эмма будет уже на пути к мысу Канаверал. Завтра они уже не увидятся.
Оказавшись в Космическом центре имени Джонсона, он оставил машину на парковке у Тридцатого корпуса, быстро показал удостоверение НАСА охраннику и поторопился наверх, в зал управления полетом шаттла. Там царила напряженная тишина. Комплексная полетная тренировка была чем-то вроде выпускного экзамена как для астронавтов, так и для наземных служб. Наполненный критическими моментами прогон полета от старта до посадки с неожиданно возникающими неисправностями, которые всех держали в огромном напряжении. Три команды операторов не раз за последние три дня сменяли друг друга, и сейчас за пультами управления сидели два десятка усталых мужчин и женщин. Мусорные корзины были переполнены стаканчиками из-под кофе и банками из-под диетической пепси. Кое-кто из операторов увидел Джека и кивнул ему в знак приветствия, но времени как следует поздороваться не было — наступил главный кризисный момент, и все сконцентрировались на решении проблемы. Джек несколько месяцев не появлялся в ЦУПе, и теперь снова ощутил знакомое возбуждение, ту наэлектризованность, которая, казалось, физически ощущалась в этом зале во время полета.
