Герман Матвеев - Тарантул
— Хорошо. У меня нет возражений. Единственно, что я хотел бы порекомендовать: сократите сроки… Ты любишь вырывать все с корешками, но для этого времени у нас сейчас мало. Поторопитесь. Мы скоро начнем наступление на нашем участке.
— Есть поторопиться!
— Затем вот еще что… Осторожней с ребятами. Я понимаю, что это надежные помощники, но по молодости слишком смелы, слишком горячи, слишком активны и могут сорваться. Вряд ли ты хочешь иметь на своей совести несчастный случай… Согласен?
— Согласен, товарищ генерал.
— Тогда все.
Вернувшись к себе в кабинет, Иван Васильевич вызвал Маслюкова.
— Садитесь, Сергей Кузьмич, и слушайте внимательно. Получил приказание сократить сроки операции. В связи с этим вам серьезное задание. Выясните у Вали Калмыковой, кто из работников аптеки наиболее болтливый, и вызовите их на допрос в отделение милиции. Пугать не нужно. Будете спрашивать о всяких спекулятивных махинациях, комбинациях с лекарствами. Свяжитесь с ОБХС. Они мастера на этот счет. Нам известно, что Шарковский менял на ценные вещи дефицитные лекарства. Спрашивайте, кто к нему ходил, что приносили. Нам важно, чтобы они сообщили Шарковскому, зачем их вызывали в милицию и что там очень интересуются его личностью. На другой день вызовите в милицию самого Шарковского и привезите сюда. Его старуха, наверно, будет носить ему передачи. Это надо предусмотреть. Договоритесь с милицией, чтобы он был там в списках. Понимаете?
— Да.
— Вопросы?
— Успеет ли Шарковский сообщить Мальцеву, что его вызвали в милицию?
— Думаю, что если вы завтра днем побеседуете с работниками аптеки, то ночью он постарается уже сообщить… Должен сообщить.
— Еще вопрос, товарищ подполковник. Знает ли Шарковский об аресте Лынкиса?
— По моим сведениям, нет.
— Мы берем лучший вариант.
— Возьмем худший — знает. Что из этого следует?
— Арест Лынкиса имеет для них большое значение. Он может сообщить об этом Мальцеву.
— Зачем?
— Явка же провалена.
— Допустим, что так. Дальше?
— Выходит, что обе явки провалены. Что будет делать Тарантул? Приостановит свою операцию?
— Об этом мы сразу узнаем.
— И что же? — продолжал спрашивать Маслюков.
— И все. Возьмем Тарантула и будем считать, что дело закончено.
— Но мы захватим не всех… Только головку.
— У нас нет времени, Сергей Кузьмич. Положение дел на фронте торопит.
— Тогда у меня больше нет вопросов.
— Продумайте мелочи. Рассчитываю на вашу осмотрительность.
Резко звякнул телефон. Иван Васильевич снял трубку и услышал торопливый, взволнованный голос.
— Алло! Попросите к телефону дядю Ваню. Срочно.
— Я У телефона. Это Миша?
— Фу! Я думал, что не застану вас. У меня срочное дело. Немедленно надо повидаться.
— А по телефону нельзя?
— Нет… Тут такая история неожиданная…
Волнение мальчика передалось и Ивану Васильевичу. Если Миша говорит о срочности, о какой-то неожиданности, то, значит, действительно что-то случилось.
— Не торопись. Говори спокойно, Миша. Ты откуда звонишь?
— Да тут, в почтовом отделении, из автомата. На Старо-Невском.
— Хорошо. Если нужно, то давай встретимся. Я сейчас приеду. Какой номер почты?
— Номер я не знаю. Недалеко от Лавры.
— Найдем. Я сейчас выезжаю, а ты пройди в помещение почты и там жди. Купи бумагу и напиши отцу письмо. Машину мою ты знаешь?
— Знаю.
— Мы остановимся у входа. Я пройду на почту, спрошу письмо до востребования, а ты тем временем садись в машину. Так можно?
— А почему нельзя?
— Ну мало ли что!.. Я же не знаю, какое у тебя дело. Может быть, за тобой следят.
— Нет. Тут ничего такого нет.
— Значит, так и сделаем. Минут через десять я приеду.
Иван Васильевич повесил трубку, взглянул на Маслюкова и, пожав плечами, пояснил:
— Звонил Алексеев. Что-то у него случилось.
— Я нужен, товарищ подполковник?
Иван Васильевич ответил не сразу. Все помощники из его группы заняты, и если у Миши Алексеева были важные сведения, требующие быстрых, решительных действий, то Маслюкова следовало взять с собой. «Мальчик находится на Старо-Невском около Лавры, — думал Иван Васильевич. — Там недалеко Никольское кладбище, где его приятель Степа Панфилов «ловит птиц».
— Хорошо, — сказал он, поднимаясь из-за стола. — Едемте вместе. В крайнем случае, с Шарковским займется Трифонов.
Миша Алексеев вышел из будки автомата, прошел в небольшую комнату, всю перегороженную невысоким барьером. Почта работала с большой нагрузкой, и народу здесь было порядочно; главным образом женщины. Купив бумаги и конверт, Миша прошел в конец комнаты, где около окна стояли стол и стулья. В столе были врезаны две чернильницы и лежало несколько ручек.
«Здравствуй, папа! Давно от тебя не было письма. По газетам мы знаем, что вы гоните фашистов с нашей земли. Бейте их крепче. Люсенька здорова и сильно выросла. Хотели нынче определить ее в школу, но тогда ей нельзя жить в детском саду, нужно отдать в детский дом. А я не хочу. Она же у нас не сирота. И отец есть, и брат взрослый. Я бы взял ее домой, но только некогда мне. Приходится учиться, и дома почти не бываю. Сегодня мы похоронили Василия Кожуха. А погиб он как настоящий герой. Сначала спасал от пожара цех на заводе и так обжегся, что всего перевязали и положили в больницу, а позавчера попал снаряд в их палату, и Вася погиб. И очень у меня на сердце тяжело, папа. Хороший он был парень и лучший мой друг…»
Горько вздохнув, Миша отвернулся к окну. Выступившие слезы кололи глаза и заволокли все туманом…
Сегодня утром его вызвали с урока. В раздевалке ожидал Степа. Взглянув на него, Миша сразу понял, что произошло ЧП, или, иначе говоря, чрезвычайное происшествие.
Умер Васька! Это страшное известие вначале удивило. Ведь он уже думал об этом. Предчувствовал… Как это может быть? Ничего не знать о смерти друга и так беспокоиться за него!..
По дороге на завод Степа рассказал, с каким трудом он его разыскивал, ну и, конечно, не утерпел: сообщил о секретном задании. Под предлогом ловли птиц он весь день находится на кладбище и смотрит во все глаза за приходящими и уходящими.
«Чудак! А что бы он сказал, если бы узнал о моем задании? — подумал в тот момент Миша, — Хвастается такими пустяками».
Гражданская панихида была в комитете комсомола, но на завод их не пустили. Долго и настойчиво просили они пропуск, вызывали начальника охраны, грозили, требовали, но ничего не помогло. Пришлось ждать у проходной. В одиннадцать часов из ворот завода вышли три грузовые машины. На первой стоял гроб с телом Васи, возле которого сидели его мать и еще несколько женщин. На других машинах ехали провожающие. Несмотря на то что машины были набиты и заводские комсомольцы стояли вплотную друг к другу, им разрешили забраться в кузов.
Тяжелые минуты пережили друзья на кладбище. Когда гроб опустили в могилу, мать Кожуха вдруг словно очнулась, зарыдала и стала выкрикивать прощальные слова. От этого крика мурашки бежали по спине и становилось жутко… В конце концов она почти потеряла сознание. Гроб закопали, все уехали, а Миша со Степой остались возле холмика свежей земли. В изголовье могилы лежали два скромных венка. Справа была сильно заросшая, с ветхим деревянным крестом могила Васиного дедушки, а немного подальше, на двух врытых столбиках, — скамейка.
— А помнишь, как он суп варил на Крестовском? — после долгого молчания спросил с грустной улыбкой Степа.
— Надо тут дерево посадить, — не слушая приятеля, сказал Миша. — Красивое деревцо. Лиственницу или серебристый тополь.
— А давай памятник ему поставим! — предложил Степа.
— Какой памятник?
— Из мрамора. Я уж думал. Там на Никольском кладбище много беспризорных памятников. Хозяев нету, никто не охраняет, а те покойники давно сгнили. На что им? Выберем какой-нибудь полегче, покрасивее и перевезем сюда.
Предложение заинтересовало Мишу, и он нашел его вполне реальным. В самом деле. Кто может возразить, если они перетащат с одного кладбища на другое «старорежимный» памятник? Это даже не будет кражей. Память о тех людях, вместе с телом, давно истлела. А Вася стоит того, чтобы о нем помнили. Машину для перевозки можно достать в Балттехфлоте; ребята из училища помогут погрузить и разгрузить.
Посовещавшись, они отправились на Никольское кладбище искать подходящий памятник.
Действительно, на этом замечательном кладбище было много интересного. Черные полированные камни с золотыми надписями, склепы, часовни, ограды, кресты. Все это сделано богато и со вкусом. Не то что рабочие могилки на том кладбище. Вот памятник из белого мрамора. Скорбящий ангел. Склонившись на одно колено, он стоит, опустив голову. Долго ребята любовались скульптурой. И ангел, и сама поза, и складки его одежды очень красивы. Но за плечами у ангела большие крылья. Если их сбить, а спину загладить, то получится обыкновенный человек. Но тогда будет непонятно, кто он такой и какое отношение имеет к Василию Кожуху. А с крыльями не годится. «Летающий человек». Погибшему летчику на могилу такая символическая фигура могла бы еще подойти, если в руки дать ему хотя бы пропеллер. От этого памятника пришлось отказаться. В другом конце кладбища нашли большой крест с барельефом головы Христа в терновом венке. По пути видели много хороших полированных плит, но все с вырубленными надписями. Осматривали литые из металла красивые изгороди. Небольшой памятник — Христос с протянутыми вперед руками и надписью: «Я все прощаю вам» — тоже не подходил. Что нужно было прощать погибшему от фашистов юноше, да и какое имел право прощать этот человек с бородкой, в длинной женской одежде?
