Дональд Гамильтон - Опустошители
— Что же вы намерены предпринять? — вопросила Женевьева с откровенной насмешкой.
— Для начала — вежливо попрошу вернуть Пенелопу отцу. Чем, кстати, уже и занимаюсь битых четверть часа. Пожалуйста, позвольте дочери уехать. Пускай соберет пожитки, а я доставлю ее в целости и сохранности и со всеми возможными удобствами. Завтра вечером Пенни очутится дома.
— А если я откажусь? — недобро осведомилась Женевьева.
— Тогда запомните: фольксваген с колорадским номерным знаком. И маленькая походная палатка — простенькая, А-образная, недорогой просторный зонтик на подпорках. Передумаете, захотите побеседовать — к вашим услугам, в любое время дня и ночи. Взорветесь от ярости и злости — обещаю подобрать все кусочки. Но пускай до этого не дойдет, хорошо? Пенни, захочешь домой — даже не трудись вещи складывать, беги ко мне в чем стоишь. Пять минут спустя помчимся прочь. Дэйв Клевенджер. Не забудь, О`кей?
Воспоследовало краткое безмолвие. Я мысленно молился, чтобы предшествовавшая речь не оказалась достаточно убедительной. Заполучить на попечение малолетнюю Пенелопу Дрелль было бы немного слишком.
Но Пенни просто поднялась, протиснулась между мною и платяным шкафом и обеими руками обняла мать, не произнося ни слова. Женевьева прижала ее к себе, посмотрела с победоносным вызовом:
— Убедились, мистер Клевенджер?.. Мистер Прескотт Клевенджер?
— Убедился, — облегченно вздохнул я, поворачивая дверную ручку с видом самым разочарованным и поникшим. — Но следует набираться терпения. Так нас учат.
Глава 8
Гостиница “Лосиная Голова” делала героические усилия, чтобы выглядеть настоящим охотничьим пристанищем, эдакой средневековой придорожной корчмой. Псевдо-бревенчатые стены изобиловали черепами рогатыми и безрогими — то ли настоящими, то ли пластмассовыми подделками. В остальном передо мной возник вполне современный мотель, принадлежность которого двадцатому веку сомнений не вызывала. Я отъехал квартала на два, запарковал фольксваген и возвратился пешком, Афишировать свое появление у Элен было бы неразумно.
Домик номер четырнадцать обнаружился еще издали: все цифры на дверях занимали чуть ли не половину деревянной поверхности. Окна выходили к плавательному бассейну, близ которого красовался новенький форд — “фалькон” с форсированным восьмицилиндровым двигателем. Я ощутил прилив черной зависти. Целый день провисел на хвосте у Женевьевы Дрелль, которая преспокойно правила путь по Транс-Канадской магистрали, время от времени поглядывала в зеркальце и пакостила назойливому соглядатаю как могла. Признаю: для хорошенькой домашней хозяюшки госпожа Коловорот вертела баранкой вездехода — к тому же, с прицепом — весьма лихо, тормозила резко, вихляла сноровисто.
Окаянная канадская шоферня, казалось, на жалованье у Женевьевы состояла. Ни единый мерзавец не мог примириться с тем, что малютка фольксваген — вдобавок американский — обходит его на прямом участке шоссе. Подобную сволочь я встречал только среди настоящих гонщиков и только во время настоящих состязаний, когда каждый стремится заградить сопернику возникший впереди просвет. А имея сорокасильный двигатель, с могучими лимузинами не шибко потягаешься...
Именно поэтому я с горестным восхищением поглядел на форд, под капотом коего скрывалась настоящая бомба.
Обогнул бассейн — лениво, неспешно, как человек, располагающий немеряным временем. Пожалуй, разыгрывал короткий спектакль перед возможными наблюдателями, но еще вернее — просто медлил, разрываясь между желанием увидеть Элен и угрызениями совести. Ибо новая встреча предполагала новые потоки лжи. А лгать не хотелось. Но мы принадлежали к фирмам-соперницам. Не могу сказать, будто меж Элен и покорным слугой витала тень покойного коллеги. Убитый не числился моим лучшим другом. И ежели Маку безразлична гибель Грегори, то мне и подавно.
Кажется, никто не следил исподтишка. Я уже вознамерился повернуть и постучаться, но краешком глаза уловил еле заметное движение. Дверная ручка слегка повернулась вправо, а после — влево. Словно кто-то внутри собирался выскользнуть, однако заслышал шаги и передумал. В мозгу моем завыли сирены боевой тревоги, замигали предупреждающие лампочки. Полегче... Все-таки, я не школьник, явившийся к подружке с букетом ландышей.
Разумеется, это могла быть и сама Элен, готовящаяся распахнуть входную дверь и повиснуть не шее возлюбленного. Только навряд ли. Я прошагал мимо, направляясь к автомату, продававшему шипучие напитки. Нашарил завалявшийся канадский дайм. Оказался обладателем бутылки, содержавшей странную жидкую помесь: лекарство от кашля развели сельтерской водой. Свернул крышечку, опять свернул — за угол, не спеша приложился к приобретению, надеясь, что расстройство желудка не воспоследует.
Вскоре объявился незнакомец. Он прошагал мимо, не глядя ни влево, ни вправо.
Человек выглядел безобиднейшим обитателем гости-вилы. Безвреднейшим туристом. Только я позволил себе немного усомниться в этом, ибо внешность мужчины точнехонько соответствовала полученному недавно по телефону описанию. Пять футов одиннадцать дюймов от макушки до пят, около тридцати пяти лет от роду, темные вьющиеся волосы, тронутые на висках сединою, правильные, медальные черты лица. Опрятные маленькие усы. Их в описании не значилось, однако усы обладают свойством отрастать.
Я проследил, как он пересек автомобильную стоянку. Обернувшись, мужчина увидал бы меня во всей любопытствующей красе, да только Ганс Рюйтер справедливо считался профессионалом. Не лучшим, правда, — и все же вполне приличным. И не собирался украдкой глазеть через плечо — в особенности если подозревал за собою слежку.
Он остановился подле автомобиля. Столь же респектабельного и безукоризненного, сколь и владелец. Большой мерседес кофейного цвета. Калифорнийский номер. Ежели хочешь ненадежнее затеряться в потоке автомашин, подвесь калифорнийские знаки. Не думаю, что хоть кто-нибудь из обитателей упомянутого штата хоть когда-нибудь остается дома на два дня кряду.
Я следил за Рюйтером, отъезжавшим в роскошном рыдване заокеанской выделки. Немецкой, между прочим.
Преследовать, сами понимаете, не пытался. VW стоял на расстоянии двух кварталов, да и незачем Дэйву Клевенджеру, частному детективу из Колорадо, обращать на господина Рюйтера внимание, а тем паче, виснуть у того на хвосте, подобно репейнику. Опять же: Мэтту Хелму, правительственному агенту, истребителю и лазутчику, строжайше было ведено содействовать, а не препятствовать эволюциям Ганса Рюйтера.
Заставив себя спокойно прикончить канадское пойло, я возвратился к четырнадцатому домику. Постучался, не ожидая ответа. Чересчур уж беззаботно, слишком беспечно удалялся Рюйтер. Словно человек, знающий, что вскоре за его спиною сорвутся с цепей все дьяволы преисподней, и спешащий незаметно убраться поскорей и подальше.
Ответа не замечалось. Я опять пустил в ход целлулоидную карточку, невольно припомнив, при каких обстоятельствах пользовался ею накануне и что сыскал за распахнувшейся дверью.
Входил я с превеликой осторожностью. Рюйтер убрался, но из этого отрадного факта еще не следовало, что домик необитаем. А револьвер остался в машине и, дабы отыскать его, любознательной полиции довелось бы разбирать VW по частям. Насчитав на шоссе несколько сотен законников, ловящих беглую преступную шваль, и миновав пару дорожных заслонов, я почел за благо припрятать нелегально ввезенный ствол получше и подальше. А вот ножик оставался при мне — складной и с виду безобидный...
Ничего не случилось. Я замкнул за собою дверь, привычно исследовал ванную, спрятал стальное лезвие в рукоять. Подошел к двуспальной кровати.
Не скажу, будто зрелище оставило меня вполне равнодушным. Повидав Рюйтера, я ожидал беды и уже не имел никакого профессионального права застывать, сглатывать подкативший к самому горлу комок, ошеломленно смаргивать. Но как раз этим-то и ванимался я несколько последующих мгновений.
В сущности, все было весьма опрятно. Обошлось без кислот. Рука Элен стискивала двадцатикалиберный пистолетишко, листа фанеры при выстреле в упор неспособный прошибить. А на виске темнело круглое отверстие. Вот и все. Наличествовали, конечно, пороховые ожоги да крови чуток вытекло — но череп не разлетелся вдребезги, как бывает при ударе тяжелой, могучей пули.
Если бы не восковая бледность, не рана и не пистолет, можно было бы счесть женщину спящей.
В углу, на столике, виднелась переносная пишущая машинка, наверняка принадлежавшая Элен. В машинке виднелся наполовину высунувшийся бумажный лист. На листе виднелось напечатанное прописными буквами:
ПРОСТИТЕ НЕ СОЗНАВАЛА ЧТО ДЕЛАЮ БОЛЬШЕ НЕ МОГУ
ПРОЩАЙТЕ.
Подле машинки являлась всеобщему обозрению пустая бутылочка с притертой стеклянной пробкой. Полусъеденная потеками едкой жидкости наклейка возвещала: “... ота серн... концентр... ” Рядом валялся маленький шприц, в котором виднелся некий осадок. Предусмотрительно и заботливо оставленный — дабы совпасть с формулой отравы, которая прикончила бедного Грегори.
