Чингиз Абдуллаев - Измена в имени Твоем
На сегодняшнее задание он обязан был постараться несколько больше обычного. И это ему удалось. Следующий акт этого постыдного спектакля он провел в постели. Уже после того, как она. Расслабленная и счастливая, лежала рядом с ним, он осторожно спросил:
– Ты не могла бы оказать мне одну услугу?
– Конечно, дорогой, – улыбнулась Элоиза.
– Далглиш просил узнать о нашей позиции по югославскому вопросу. Он собирается вложить туда деньги и хотел бы знать более конкретную позицию Германии.
– Это можно прочитать в газетах, – она водила указательным пальцем по его груди.
– Его не интересует то, что пишут газеты. Его интересует конкретная позиция Германии. Позиция Германии. Позиция нашего канцлера. Твой отдел ведь как раз занимается этим вопросом. Ты могла бы дать объективную справку.
Она продолжала водить пальцем по его груди.
– Ты сошел с ума, – услышал он ее легкий смех, – это государственная тайна.
– Ну и что? – спросил он мягко. – Далглиш не агент КГБ. Он американец, и это ему нужно для работы.
Ее палец замер.
– По-моему, здесь нет ничего предосудительного, – торопливо сказал Зепп.
Она убрала руку.
Он понял, что несколько поспешил. Повернувшись на бок, он увидел, как она замерла, глядя в потолок.
– Этого нельзя делать, Зепп, – тихо сказала Элоиза.
Он едва не выругался. Придется все начинать начала. Но сперва все нужно было обратить в шутку.
– Можно, – скал он, – в постели все можно.
И потянул ее к себе. «Господи, – подумал он с неприязнью, – как мне все это надоело».
Еще через десять минут, когда она, раскрасневшаяся и счастливая, тяжело дышала, откинувшись на подушку, он тихо попросил:
– Элоиза. Сделай то, что просил Далглиш. Это ведь не такая большая тайна.
– Посмотрим, – вздохнула женщина. В конце концов, она сама сказала, что Далглиш – американец. А какие могут быть секреты у западных немцев от американцев.
– Ладно, – сказала она через несколько минут, – я подумаю, что можно сделать для твоего Далглиша. Только пусть он не забирает тебя в Парагвай. Я все еще люблю тебя, Зепп Герлих. И не собираюсь никуда отпускать.
«Кажется, все в порядке», – холодно подумал Герлих. Ее рука по-прежнему покоилась на его груди.
ГЛАВА 7. МАРИНА ЧЕРНЫШЕВА
Они встретились в аэропорту. На этот раз женщина была в темно-синем брючном костюме. Бросался в глаза ее ярко-красный шарф. Он первым заметил ее. Подойдя, он приветливо поздоровался.
– Вы отлично сегодня выглядите, – искренне сказал Кохан.
– Спасибо, – кивнула Марина. В поездках за рубежом она обычно представлялась как Мария Чавес. Так было гораздо удобнее. Не нужно было придумывать себе легенду, меняя ее после каждой поездки.
Она знала, что Кохан – не настоящее имя агента, который на этот раз будет работать с ней в паре. Но по строгим правилам конспирации она не имела права знать подлинное имя человека, с которым должна была проверить агентурную сеть и, возможно, рискнуть своей жизнью, если один из агентов оказался уже раскрытым западногерманской контрразведкой.
В самолете у них были билеты первого класса. Усевшись в первом ряду, он сразу заказал себе красное вино, а она попросила мартини. Но обратила внимание на его выбор. Видимо, что-то мелькнуло в ее глазах, если после того, как принесли вино, он, не поворачивая головы, объяснил:
– Я живу в Аргентине и поэтому должен привыкать к местным традициям. А там больше любят вино, чем пиво.
– Вы всегда так чувствуете настроение своего партнера? – тихо спросила она.
– Иногда, – усмехнулся он. – Просто я подумал, что вы обязательно обратите на это внимание.
– Я действительно обратила внимание, – призналась Марина, – но решила, что вы просто больше любите вино. Среди западных немцев встречались и такие.
– Но я ведь типичный восточный немец, – улыбнулся он уголками губ, – а у нас всегда предпочитали пиво. Или русскую водку.
– Вы родились после войны? – спросила она.
– Да. Мои родители жили тогда в Дрездене. Вернее, в том месте, где еще что-то оставалось от города. Они переехали туда из Лейпцига. Отец был партийным функционером, и его перевели в Дрезден почти сразу после войны. Я был четвертым ребенком в семье. Просто мы жили несколько лучше других.
– Они живы?
– Нет, – просто сказал он. – Они разбились, когда мне было четырнадцать лет. Говорили, что это было сделано специально. Шепотом рассказывали про «Штази». Но никто ничего так и не узнал. Уже позже я попытался что-либо выяснить, но никаких документов на этот счет мне найти не удалось. Или мне их просто не дали. Никто ведь не знал, как я поведу себя, вдруг узнаю о причастности собственного ведомства к смерти моих родителей. А ваши родители живы?
– Мама жива, – кивнула она.
– Вы могли бы не говорить правды, – посмотрел на нее Кохан. – Вы ведь наверняка располагаете нашим бывшим архивом и могли узнать про меня всю правду. А я про вас могу ничего не знать.
– Я привыкла доверять напарнику.
– Он поднял свой бокал с вином.
– За ваше здоровье, мой очаровательный секретарь. – Он залпом выпил вино и подозвал к себе стюардессу. В салонах первого класса они возникали почти мгновенно.
– Нам нужна машина, – попросил он девушку, – позвоните в Бильбао, пусть закажут нам автомобиль. Мы поедем в порт. Там отходит наш корабль.
– Хорошо сеньор, – улыбнулась стюардесса, отходя.
Марина посмотрела в иллюминатор. Внизу проплывали города и селения. Эстремадуры. Она повернулась и увидела, что он смотрит на нее. Ей нравился его взгляд. Мягкий и строгий одновременно. Теплый и сдержанный, воплощающий в себе эти оттенки.
– Я все-таки не совсем понимаю, почему прислали именно вас? – честно признался он.
– Вас что-то смущает?
– Наше задание. Вы красивая женщина. Нет, это не комплимент, это просто констатация факта, – быстро сказал он, заметив ее невольное движение правой руки, словно она собиралась возразить, – но мы ведь будем встречаться не просто с агентами. Вы меня понимаете? Вернее, не с обычными агентами. Мы должны встретиться с людьми, выполняющими очень специфические задания.
– Я это знаю, – спокойно ответила Марина.
– В таком случае непонятно, почему все-таки послали именно вас. Вы понимаете, как может подействовать на напарника агента ваше появление?
– Вы говорите об их спутницах? – поняла Марина.
– Да. Об их неустроенных и нелюбимых женщинах, – сухо произнес Кохан.
– Почему не любимые? – не поняла Марина. – По-моему, специфика ваших агентов и заключается в том, чтобы эти женщины поверили в то, что они любимы и счастливы. Иначе на чем строится весь расчет?
– На иллюзии, – жестко сказал Кохан, глядя ей в глаза. В широком кресле первого класса можно было повернуться всем телом, и он, повернувшись, смотрел Марине прямо в глаза. – На иллюзии, – повторил он.
– Вы считаете, что женщины все понимают? – поняла она.
– А как вы сами думаете? – Его глаза гипнотизировали.
Она закусила губу. И медленно отвела взгляд. Потом сказала:
– Это жестоко. Я об этом как-то не подумала.
– Наверное, вы подсознательно это понимали, – возразил он, – и ваши руководители, пославшие вас сюда, тоже все отлично сознавали. Ведь женщины всегда лучше чувствуют, когда их любят на самом деле, а когда только притворятся. Представляете, какой шок испытали жены наших «соблазнителей», когда отчетливо поняли, почему именно за ними ухаживали эти внезапно появившиеся «принцы»?
– Вся эта затея, по-моему, была аморальной с самого начала, – честно призналась Марина.
– Как сказать, – пробормотал Кохан. – Ее разрабатывали лично Вольф и Циннер. Они понимали, что комплексы старины Фрейда – самое сильное оружие, и умело ими пользовались. Вообще, отношения двух людей – это самая большая тайна Вселенной.
На этот раз повернулась она. Его глаза по-прежнему были мягкими и строгими одновременно.
– Всегда? – шепотом спросила она.
– Всегда, – также шепотом ответил он.
И больше они не сказали друг другу ни слова. Самолет пошел на посадку.
В аэропорту Бильбао их ждала машина. Уже сидя в автомобиле, Кохан тихо спросил у нее по-английски, чтобы не понял водитель:
– Эта история с исчезновением связного. Она не была связана со смертью Ульрика Катцера?
– Да, – подтвердила Чернышева, – Клейстер тогда пропал, а Катцера, обычно выходившего с ним на связь, нашли мертвым в канале. Полицейские установили, что это было обычное самоубийство. Тогда не очень разбирались с этими вопросами. После объединения Германии по ГДР прокатилась волна самоубийств.
– Я помню, – мрачно сказал Кохан, посмотрев за окно, – у многих был просто шок. Оказалось, что вся их жизнь прожита напрасно и все нужно начинать с самого начала. А для людей это всегда страшнее всего.
