Анна Клодзиньская - Очная ставка
Кренглевский устроился с профессором в стоматологическом кабинете, предоставленном для этой цели доктором Ядвигой. Капитан угостил Маруша сигаретой; тот, оглянувшись на дверь, торопливо закурил. Потом рассказал, что с ним произошло, хотя смог сообщить немногое: беседа с мнимым посланцем жены при закрытой двери, затем мгновение, когда он увидел чье-то безобразное лицо, совершенно белое, с узкими щелками вместо глаз и рта… Ну, и сильный удар по голове. Вот и все. Из рассказа жены, когда та убедилась, что его психическое состояние уже не вызывает тревоги, профессор узнал новые детали. Ей в больницу позвонила соседка из квартиры этажом выше, которая, возвращаясь домой, обнаружила дверь квартиры Марушей приоткрытой. Она вошла, удивленная тишиной. Профессор лежал на полу без сознания. С первого взгляда нельзя было заметить, что кто-то рылся в комнатах: видимо, вор действовал осторожно и сноровисто.
Капитан выслушал все, что рассказал профессор. До сих пор ему была неизвестна только эта короткая, первая сцена. Остальные моменты он знал хорошо как из показаний соседки, так и — позднее — жены профессора, которая прибежала перепуганная с дежурства, а также на основании произведенного осмотра квартиры.
— То страшное лицо было маской, — сказал он немного погодя. — Поэтому у налетчика голос был приглушен. Не заметили ли вы еще чего-нибудь? Каких-либо деталей одежды, обуви?
Маруш отрицательно покачал толовой. На обувь он не смотрел, одежду просто не успел запомнить: все произошло молниеносно.
— Какого роста был тот человек?
— Ну, вероятно, моего. Довольно высокий.
— Держал он что-нибудь в руках?
— Конечно, держал! — воскликнул профессор с раздражением. — Ведь он меня чем-то ударил! Но я по видел, чем именно. Наверно, ломом, а может, пистолетом.
Кренглевский улыбнулся, его светлые, глаза весело заискрились.
— Ваше счастье, что ни тем, ни другим. Скорее всего, налетчик нанес удар чулком, наполненным песком. Старый воровской прием.
— Чулком? — Профессор выглядел заметно уязвленным. Он замолчал, пожал плечами. — Вы нашли какие-нибудь следы в квартире?
— Можно сказать, никаких, — ответил уклончиво офицер. — Кому было известно о том, что вы получили премию в долларах?
— Ну, многим людям. Я не делал из этого секрета. Мне доставляла удовлетворение сама мысль о том, что я удостоен такого отличия. Об этом знали мои коллеги из института, брат, его жена, вероятно, еще кто-то из родственников.
— А ребенок?
— Гося? — Маруш засмеялся. — Она еще не понимает, что такое доллары. Надо сказать, у девочки здоровый сон! Проснулась только тогда, когда жена пришла из больницы.
— Пожалуйста, скажите мне, кто знает о регулярных дежурствах вашей жены? В это время вы ведь дома один, не считая ребенка.
— Что ж, знают в больнице. Ну, и опять же родственники, знакомые… Этот негодяй специально выбрал такой момент, когда я остаюсь один.
Как бы почувствовав, что профессора угнетает мысль о том, что его чуть не убили чулком, капитан заметил:
— Прием с использованием чулка с песком иногда заканчивался смертельным исходом, если удар налетчика приходился в висок. Вам повезло.
— Будем считать, что да. Правда, пропала премия и семейные драгоценности.
— Дело могло кончиться хуже. Вы уже почти здоровы, с ребенком ничего не случилось, а это главное. Мы, со своей стороны, сделаем, конечно, все, чтобы найти преступника и разыскать украденное у вас имущество. — Он насупил брови, отчего лицо его приобрело мрачное выражение. — Сегодня нам предстоит нелегкая работа, — добавил он, вставая.
Маруш смотрел на него некоторое время, затем протянул руку, прощаясь.
— Желаю вам не только найти вора, наши деньги и драгоценности, — сказал он дружелюбно. — Желаю, чтобы к вашей работе относились с большей благожелательностью и пониманием. Все это вам полагается по праву.
Глава 3
Очередное письмо Моника получила второго июня. Так же, как и в прошлый раз, его бросили в почтовый ящик у двери особняка. Видно, отправитель не доверял почте. На этот раз оно не содержало фотографий, в нем лежал только тоненький листок бумаги со следующим текстом:
«Пришло время решить вопрос со вторым взносом — со ста тысячами злотых. В понедельник восьмого числа текущего месяца, между 10 и 11 часами вечера, Вы отправитесь в Прагу[13], на улицу Обжезную, дом 16. Это двенадцатиэтажное здание находится в новом районе. Квартиры расположены по обе стороны лестничной клетки и связаны коридорной системой, как в гостинице. На седьмом этаже Вы сверяете в левый коридор, дойдете до последних дверей, тоже на левой стороне. На них прикреплена табличка с надписью: «Магистр Вацлав Борейко». Сумку с деньгами прошу повесить на дверную ручку, после чего Вам следует немедленно уйти. Не звонить, не стучать: никто не откроет, пока Вы будете в этом доме. Вскоре после этого я передам Вам негативы и благодарность».
Последнее слово особенно возмутило ее и разозлило.
— Бессовестный сукин сын! — воскликнула она. — Черти бы тебя побрали!
Вообще Моника старалась быть сдержанной в поведении, не употреблять грубых слов. Однако порой у нее прорывались давние привычки. К счастью, она была в квартире одна, Яцек еще не вернулся из института. Моника опустила руку с письмом на колени, глубоко вздохнула. Где взять очередные сто тысяч? Не могла же она продать все свои драгоценности: муж и так дважды спрашивал, куда подевалось ожерелье. Моника получила его в подарок к десятой годовщине их свадьбы. Она буркнула в ответ что-то вроде того, что оно в починке: сломался замочек. Может, муж потом забудет, а она постарается купить похожее, но, конечно, поддельное. Она встречала нечто подобное в магазине «Яблонекса».
А что делать сейчас? До понедельника осталось семь дней. Очень мало времени, чтобы достать где-нибудь такую сумму. Хотелось верить, что третьего письма не будет, хотя понемногу она стала в этом сомневаться. Моника ходила по квартире, кусая губы и морща тонкие, старательно подведенные брови. Бросала взгляд то на буфет со старинным фарфором, то на картины, остановилась у серебряных подсвечников, но все это не стоило принимать в расчет. Яцек сразу же заметит «убыль имущества», как он однажды с раздражением выразился. А ей тогда пришло в голову подарить очередному другу красивую японскую чашку из очень тонкого фарфора — через нее можно было смотреть почти как через стекло. Она со слезами тогда ему «призналась», что нечаянно уронила ее на пол и та разбилась на мелкие осколки. Он поверил, но все равно отругал.
Так, размышляя, она наконец вошла в кабинет и села за старый огромный стол из палисандра. Яцек купил его за бесценок у одного знакомого, который неизвестно по какой причине отправился в эмиграцию. Потом докупил к нему глубокое, мягкое кресло, обтянутое коричневой кожей, и комната приобрела вид комфортабельного кабинета ученого-мыслителя. На это указывали и полки со множеством книг от пола до потолка. Монику не интересовали ни стол с креслом, ни книжки. Читала она редко. Теперь ее взгляд бессмысленно скользил по стенам, столу, его ящикам. Она выдвинула их один за другим. Там лежали пачки каких-то документов, счетов, несколько служебных писем, паспорт Яцека, сберегательная книжка. Она взяла ее в руки, взглянула на последнюю запись. Двенадцать тысяч… Ерунда! Просунула руку дальше и вытащила чековую книжку. В ней нашла маленький листочек из отделения Польского национального банка, где была проставлена конечная сумма счета. Моника прочитала, и сердце ее забилось веселее. Двести сорок шесть тысяч! Еще не отдавая себе отчета в том, зачем ей это надо, она взяла паспорт мужа и стала внимательно рассматривать подпись. Обычно он подписывался одним и тем же способом. Такие подписи стояли в сберегательной книжке и еще на ряде документов, лежавших в ящиках.
Моника посмотрела на часы. Был полдень. Муж вернется домой через несколько часов. Остается достаточно времени, чтобы…
— Идиотка! — сказала она сама себе. — Даже если бы удалось идеально подделать его подпись, я же не могу превратиться в Яцека. Кстати, его безусловно знают в банке. А жене денег не выдадут без доверенности. Нет, это ничего не даст.
Она вновь принялась рыться в ящиках стола. В самом нижнем, упрятанная за какими-то черновиками и записями, лежала небольшая шкатулка, по виду серебряная, довольно увесистая, закрытая на ключик, торчавший в замке. Моника поставила ее на стол и открыла. Она увидела несколько золотых монет, два толстых обручальных кольца, одно с изумрудом. Никогда раньше не приходилось Монике видеть ни этой шкатулки, ни ее содержимого. Обручальные кольца, конечно, принадлежали родителям мужа, заключила она, прочитав выгравированные имена и дату бракосочетания.
