Алистер Маклин - Цирк
— Говорите только за себя. — Голос Ринфилда оставался все таким же резким. Все, что касалось любимого цирка, директор считал своим личным делом. — Погибли двое хороших людей. Вы хотите, чтобы их смерть была напрасной? Я еду в Европу.
Адмирал прищурился и повернулся к Бруно:
— А вы?
Бруно молча посмотрел на него с выражением, похожим на презрение.
— Ну что ж… — На короткий миг адмирал пришел в замешательство. — Вернемся к началу. Если вы согласны рискнуть, я приму ваши жертвы. Знаю, это крайне эгоистично с моей стороны, но нам очень нужны документы из Крау. Не стану благодарить вас, потому что, честно говоря, не знаю как. Самое малое, что я могу для вас сделать — это позаботиться о вашей безопасности. Я пошлю к вам пятерку своих лучших людей, скажем, под видом журналистов. Потом, когда вы подниметесь на борт корабля…
Бруно тихо, но решительно прервал адмирала:
— Если вы приставите к нам хоть одного из своих людей, никто из нас никуда не поедет, в том числе и я. А из того, что мне сказали, я понял по крайней мере одно: если я не поеду, то и никому другому нет смысла ехать. Исключение — доктор Харпер: погибший ручался за него, а лучшей рекомендации и быть не может. Что же касается других ваших людей — кто, по-вашему, убил Пилгрима и Фосетта? Без их защиты у нас, возможно, еще есть кое-какие шансы.
С этими словами Бруно повернулся и пошел прочь. Адмирал смотрел ему вслед с легкой обидой, внезапно растеряв все слова, что случалось с ним крайне редко. От необходимости делать какие-либо комментарии по поводу последних слов Бруно его избавило появление сержанта полиции, который принес с собой небольшой черный ящичек. Ринфилд был почти уверен, что подошедший обычно не носит полицейскую форму. Да, что касается местного колорита, Чарльз (именно так Ринфилд мысленно называл этого человека) не упускал ни единой мелочи.
Адмирал спросил:
— Это запись разговора?
Сержант кивнул.
— Мы не могли бы воспользоваться вашим кабинетом, господин директор?
— Разумеется, — ответил Ринфилд и огляделся. — Только не этим, ближайшим. Лучше пройти в поезд. Здесь слишком много народу.
Как только за ними закрылась дверь кабинета, полицейский достал магнитофон из футляра.
— Что вы ожидаете услышать? — поинтересовался директор цирка.
— Ваш голос.
Ринфилд с изумлением посмотрел на него.
— Или очень похожий на ваш. Это может быть и голос Бруно. Из всех работников цирка Фосетт хорошо знал только ваши голоса. Если бы его пригласил кто-то другой, он бы вряд ли пришел.
Они прослушали запись. Когда она закончилась, Ринфилд спокойно сказал:
— Этот голос похож на мой. Нельзя ли прослушать еще раз?
После второго прослушивания Ринфилд уверенно заявил:
— Нет, это не мой голос. Не сомневаюсь, что вы уловили разницу.
— Мой дорогой Ринфилд, я и не думал, что это ваш голос. Теперь я точно знаю, что это не вы. Но мне пришлось для полной уверенности прослушать запись дважды. Когда человек говорит в такой торопливой, сбивчивой манере, его голос приобретает необычные обертоны. К тому же микрофон был, вероятно, обернут шелковой тканью. Я не могу винить бедного Фосетта за то, что он купился на это, особенно когда голова у него была занята убийством Пилгрима. Но должен сказать, имитация необыкновенно хорошая. — Адмирал о чем-то задумался, затем внимательно взглянул на Ринфилда. — Насколько мне известно, вы никогда не разговаривали ни с кем из моих людей. Это так?
Ринфилд кивнул.
— Так вот что я вам скажу: звонил человек, который хорошо знает ваш голос и изучал его.
— Это нелепо. Вы хотите сказать…
— Боюсь, что именно это я и хочу сказать. Послушайте, если вражеские разведки могут внедрить к нам своих людей, то почему они не могут внедрить их в ваш цирк? В конце концов, у вас работают Люди двадцати пяти национальностей!
— Вы — ЦРУ! Неудивительно, что все хотят внедрить к вам своих людей. Но кому может понадобиться засылать агентов в безобидный цирк?
— Никому. Но сейчас в глазах неверных вы не безобидный цирк, а филиал ЦРУ и, следовательно, созрели для внедрения. Не позволяйте вашей слепой преданности цирку ослепить ваш разум. Давайте еще раз прослушаем запись. Только на этот раз слушайте ее как запись чужого, а не своего голоса. Возможно, вы узнаете голос одного из работников цирка. Чтобы сузить поле поиска, вспомните, что многие из ваших людей говорят с сильным иностранным акцентом, а на пленке звучит голос англосакса, скорее даже американца, хотя я в этом не уверен.
Они прослушали кассету еще четыре раза. По окончании последнего прослушивания Ринфилд покачал головой:
— Бесполезно. Голос слишком сильно искажен.
— Спасибо, сержант, вы можете идти, — отпустил полицейского адмирал.
Сержант положил магнитофон в футляр и ушел. Какое-то время адмирал молча мерил шагами комнату — три шага в одну сторону, три в другую. Потом он покачал головой, словно смиряясь с неизбежным:
— Что за чарующая мысль: тесная связь между моими людьми и вашими!
— Вы чертовски уверены.
— Я чертовски уверен вот в чем: любой из моих людей скорее предпочел бы остаться без пенсии, чем войти в клетку с тигром.
Ринфилд неохотно согласился с ним:
— Полагаю, теперь моя очередь признать, что мне это не пришло в голову.
— Ну, да это не важно. Сейчас нужно решить, что нам делать. Ручаюсь своей карьерой, вы находитесь под вражеским наблюдением. — Адмирал помрачнел. — Если моя карьера еще будет чего-то стоить к тому времени, когда все это кончится, — добавил он, помолчав.
— Мне казалось, что мы уже все решили. — Голос Ринфилда вновь прозвучал довольно резко. — Вы же слышали, что я сказал там, в цирке. И вы слышали, что сказал Бруно. Мы едем.
Адмирал задумчиво посмотрел на собеседника.
— Со вчерашнего вечера ваше отношение заметно изменилось. Точнее, ваша решимость заметно окрепла.
— Не думаю, что вы меня верно поняли, сэр, — терпеливо пояснил Ринфилд. — Цирк — это моя жизнь, это все для меня. Если кто-то задевает цирк — он задевает лично меня. И наоборот. Несмотря на затруднительное положение, мы имеем одну крупную карту.
— Я что-то упустил?
— Бруно по-прежнему вне подозрений.
— Я это знаю. Именно потому, что я хочу, чтобы он оставался чист, я и прошу вас принять на работу в цирк одну нашу сотрудницу. Ее зовут Мария Хопкинс, и хотя сам я ее не очень хорошо знаю, но доктор Харпер заверил меня, что она очень толковый агент и что ее верность не вызывает никаких сомнений. Ей предстоит влюбиться в Бруно, а ему — в нее. Нет ничего более естественного. — Адмирал печально улыбнулся. — Был бы я на двадцать лет моложе, я бы сказал, что нет ничего проще. Девушка действительно очень привлекательна. Таким образом, Мария сможет связываться с Бруно, с вами и с доктором Харпером, а до вашего отъезда и со мной, не вызывая ни у кого подозрений. Она могла бы работать у вас наездницей, а? Эта была идея Фосетта.
— Вряд ли. Возможно, девушка неплохо держится на лошади, но цирк — не место для любителей. Да любой из моих артистов сразу же поймет, что она никогда не работала в цирке. Это самый верный способ привлечь к ней внимание.
— Что вы предлагаете?
— Когда мы были с Фосеттом в вашем борделе, он упомянул, что хотел бы пристроить в цирк своих людей, и у меня было время подумать. Это нетрудно устроить. Через несколько недель моя секретарша выходит замуж за очень странного парня, который не любит цирк, так что она уходит. Это все знают. Мария может стать моей секретаршей. В таком случае у нее всегда будет повод связаться со мной, а через меня с вашим доктором и с Бруно, не привлекая никакого внимания.
— Превосходно! Прошу вас завтра же дать в газету большое объявление о том, что цирку требуется доктор, который должен будет сопровождать труппу во время гастролей по Европе. Я знаю, что обычно цирки не набирают медицинский персонал таким образом, но у вас очень мало времени и нет возможности найти врача через знакомых медиков. Это должно быть ясно из объявления. Все сразу поймут, что вы ищете врача, не имея никого на примете, и что назначение будет делом случая. Вероятно, вы получите немало предложений, ведь турне вроде вашего может стать хорошим отдыхом для медика, только что закончившего интернатуру. Но вы, разумеется, отдадите предпочтение доктору Харперу. Он давно не занимался медицинской практикой, однако, если очень понадобится, сумеет найти в аптечке аспирин. Я шучу. Самое главное, Харпер на редкость умен.
— По вашим словам, Пилгрим и Фосетт тоже были умны.
Адмирал раздраженно махнул рукой.
— Хоть и говорят, что Бог троицу любит, но это не значит, что должны случиться три несчастья. Судьба переменчива. Оба погибших знали, что рискуют. Знает это и Харпер. Так или иначе, он вне подозрений, поскольку не был связан с цирком.
