Данил Корецкий - Русская зима в Вене
– А что у вас за заброшенный замок? На холме, у парка Праттер? – спросил я, чтобы сменить тему.
Дивервассер допил свой кофе и отодвинул чашку.
– Кронбург. Построен в пятнадцатом веке графом Альгенбергом.
– Говорят, там водятся привидения?
– Говорят, – кивнул отставной контрразведчик. – Уже лет двести пересказывают на разные лады… Хотя сходятся в одном: старший сын графа был косой, низкорослый, горбатый, но отличался огромной физической силой и неистовым нравом. Косой Иоганн в равной мере притягивал несчастья и сеял их вокруг… Нещадно порол крестьян, насиловал девушек, за неповиновение мог убить или сжечь дом. Его рыкающий смех и дикий взгляд наводили ужас в округе, да и в самом замке. Все его ненавидели и боялись, за глаза называли Бешеным волком и считали оборотнем…
«Керк Дуглас» замолчал и зачем-то понюхал рюмку из-под обстлера.
– А потом на него напал настоящий бешеный волк. Совсем рядом с замком: тогда вокруг рос густой лес… Многие считали, что это был другой оборотень, а может – отделившаяся от Иоганна его звериная сущность… Как бы то ни было, волк загрыз Косого, а тот задушил волка, их так и нашли сплетенными в смертельном объятии… С тех пор горбатый карлик и бешеный волк гоняются друг за другом по замку, особенно в новолуние…
Курт Дивервассер замолчал и с треском поставил рюмку на стол, будто заверил свой рассказ печатью достоверности.
– Надеюсь, призраки карлика и волка бегают по замку только в легенде? – улыбнулся я.
Но мужественное лицо «Спартака» оставалось серьезным.
– Не знаю. Легенда существует уже несколько столетий. Многие слышали волчий вой или жуткий звериный смех, от которого волосы встают дыбом… В газетах то и дело печатают письма очевидцев, которые видели и карлика, и волка.
– Не ожидал от вас такого ответа! Вы же, как я успел убедиться, сугубо реалистичный человек!
Герр Дивервассер пожал плечами и отказался от очередной рюмки.
– А что тут еще скажешь? Замку Кронбург пять веков, вся его история состоит из несчастий и преступлений. Последние сто лет там никто постоянно не живет, а лет сорок он вообще стоит заброшенным. Лет пять назад один смельчак на спор отправился туда переночевать, а для уверенности захватил с собой револьвер. Утром его нашли с пулей в виске из этого самого револьвера…
– И что выяснилось? – перебил я.
Курт снова пожал плечами.
– Да ничего. Расследование пришло к выводу, что это самоубийство.
– Странноватое самоубийство!
– Вот именно, – мрачно кивнул герр Дивервассер. – Совсем недавно – может год, может полтора, два газетчика решили повторить эксперимент и тоже устроились на ночлег… Так один выбросился с верхнего этажа и разбился насмерть…
– А второй?
– Второй уцелел, – по-прежнему мрачно сказал мой собеседник. – Только бедняга сошел с ума. И ничем не смог помочь полиции. Одно время в замок водили туристов, но потом перестали: многих охватывал страх, женщины падали в обморок, даже опытным гидам становилось не по себе. Как это все расценить, если не брать во внимание легенды? Лично я не знаю.
– А не сходить ли нам туда вдвоем, чтобы разгадать эту загадку? – как и положено выпившему русскому, предложил я своему новому другу. – У вас ведь наверняка имеется оружие?
– Имеется. Но, честно говоря, у меня нет ни малейшего желания этим заниматься, – покачал головой двойник Керка Дугласа. – Привидения – совершенно не моя сфера. А дилетанты обычно плохо кончают. Даже с оружием. Вы со мной согласны?
– Целиком и полностью, – с горячечной искренностью отозвался я. Дело шло к закрытию кафе, и время нашей дружбы заканчивалось. Но видимость дружеского расставания нарушать нельзя – это против правил.
– У нас с вами много общего, и вы мне понравились, – сказал Курт Дивервассер, внимательно глядя мне в глаза, как будто хотел заглянуть в мозг и прочесть мысли. – Вот моя карточка, если надумаете – позвоните.
На стол лег маленький плотный прямоугольник с золотым тиснением. «Интендант 2 класса в отставке», адрес и телефоны…
Это уже напоминало прелюдию к вербовке. Причем в данном случае вербовать собирались меня. Что ж, не только у нас бытует поговорка, что контрразведчики бывшими не бывают…
– С удовольствием! И у меня к вам возникли дружеские чувства, я тоже буду рад встретиться.
Я вручил собеседнику свою визитку.
– Только… – герр Дивервассер на секунду замешкался, глядя в пустую чашку, словно хотел определить судьбу по узорам кофейной гущи. Интересно, чью судьбу – свою собственную или мою? – Должен сказать, что ту лавину обрушило именно мое подразделение. Причем я им командовал! – голос его был сух и резок.
Он поднял голову и теперь смотрел мне в глаза. Прямо, откровенно и с вызовом.
– Какую лавину? – не сразу понял я.
– Ту, которой накрыло русский батальон. Они пытались зайти нам в тыл. Я применил направленный взрыв. Вы знаете, что такое скальный лед высокогорья? В нем очень трудно проделать шпуры для зарядов. Они должны быть глубокими, чтобы энергия пошла внутрь и ледник раскололся. Я лично пробил шесть, ободрав пальцы почти до костей. Но расчет оказался правильным: лавина смела противника. Была война. Но я люблю полную ясность. Это что-то меняет в наших взаимных симпатиях?
Я задумался. И, конечно, ответил так, как надо было ответить.
– Нет. Прошло ведь столько лет… И потом, действительно – была война… Конечно, нет!
Хотя я вовсе не был уверен, что думаю так в действительности. И постарался избежать рукопожатия, чтобы не касаться ладони, нажавшей в незапамятные времена на рычаг индуктора. Коротко поклонился и все – тут это вполне допустимо.
Глава 3
Негласное расследование
Отчет занял пять страниц убористого текста – шрифт двенадцатый, через один интервал. Набирал его я собственноручно на компьютере резидентуры с программой, препятствующей сохранению файлов. Первый лист начинался традиционным: «Совершенно секретно. Экз. единственный». А заканчивался подписью и обязательной фразой: «Отпечатано исполнителем». Потом я составил подробный план дальнейшей работы, где в числе прочего запросил санкцию на «контакт типа W» с Иреной.
Документы выглядели солидно и создавали впечатление полной подконтрольности моей работы руководству. Но это была только видимость, дань бюрократизму Системы. В отчете содержалось лишь то, что я посчитал нужным туда включить. А в плане – только то, что я наверняка сумею сделать. Если писать всю правду, тебя постоянно будут драть: за неправильные действия или невыполнение своего же собственного плана.
А ведь продвижение по службе базируется не на совершенных подвигах, а на этих самых бумагах… Поэтому они всегда субъективны. Чего-то не дописал Торшин, о чем-то умолчал Малахов, в чем-то врет Извеков… Если бы они соблюдали правила поведения и были искренни, то возможно, не попали бы в беду… Получается замкнутый круг. Как я прочел в одной книжке: «Не еб…т потому, что прыщи, а прыщи оттого, что не еб…т»
Руководитель венской резидентуры полковник Фальшин сед, осанист и сановит. У него грубое, будто тесанное топором лицо, обвисшие щеки, брюзгливо поджатые губы и двойной подбородок. Резидент внимательно читает отчет, делая пометки остро отточенным синим карандашом. На миг отрывается от текста, рассматривая меня сквозь очки с толстыми стеклами, как будто наводит микроскоп на любопытное, но в общем никчемное насекомое.
– Ничего подозрительного в музее не заметил? Гм… Не заметили?
Сидящий по другую сторону приставного столика Ивлев прячет улыбку. Полковник вспомнил, что насекомое прислано с особыми полномочиями и имеет право отправлять в Центр телеграммы собственным шифром. А это серьезно, как отравленное жало. Так что в разряд никчемных меня заносить нельзя, по крайней мере, в этой командировке…
– Предложение выкупить чертежи – оно ведь ни в какие ворота не лезет! Тогда зачем вся эта комедия? И еще…
Я подумал: говорить или нет? В конце концов, можно и сказать – ощущения к делу не пришьешь, да и выговор за них не объявишь… Конечно, напрямую про оживающих рыцарей нельзя, надо аккуратно…
– Мне показалось, что там кто-то есть. Какие-то звуки, чье-то дыхание…
– Испугались? – Резидент покровительственно улыбается. Хотя никакая это не улыбка – просто растянутые определенным образом губы, не выражающие на самом деле ни веселья, ни добродушия, ни покровительства. Это маска, за которой прячется мизантропическое отношение ко всему окружающему миру. Таков мой вывод.
– Испугался?! Я?! Ну что вы!
– Ну, ну, – довольно ядовито произносит Фальшин.
Он продолжает читать, наконец, откладывает отчет и берется за план работы. Его он пробегает довольно быстро, только один раз хмыкает и говорит Ивлеву:
– Покажешь мне фотографию этой Ирены!
– Так точно, товарищ полковник! – чеканно докладывает Виктор, и я понимаю, что дисциплина в резидентуре на высоте. По крайней мере в том смысле, в каком ее понимает товарищ Фальшин.
