Клавдий Дербенев - Неизвестные лица. Ошибочный адрес. Недоступная тайна
— Идиот! — вырвалось у Адамса.
Вспышка злобы на самого себя как бы подхлестнула его. Он сбросил с колен книгу и, поднявшись, сделал несколько шагов. Движение уравновесило его. Закурив папиросу, он опять сел на траву и взял книгу. Но, машинально перелистывая страницы, снова подумал: «Не надеется ли Родс связать его с собой и на будущее? Ничего не выйдет! С него довольно! Он сам сумеет распорядиться своей собственной жизнью. И вообще, если бы не этот беспокойный старик, ненавидящий коммунистов, он, Адамс, не сидел бы около этого мрачного леса, а жил в свое удовольствие в стране с другим укладом. Но только ли Один Родс причиной тому? Бочкин! Да, и по милости своего презренного дядюшки ему теперь с документами на имя Ивана Васильевича Печеночкина, уроженца города Свердловска, приходится рисковать жизнью, доставать то, что Бочкин не мог добыть в свое время…»
Около Адамса скопилась изрядная грудка окурков. Из чувства предосторожности, оглянувшись по сторонам, концом железной трости он выкопал в земле ямку, собрал в горсть окурки, положил их туда и сравнял землю.
Взглянув на часы, Адамс поднялся.
Утром Орлов доложил генералу о происшествии в доме Чуева и своем разговоре с учителем. Генерал заинтересовался сообщением и одобрил действия Орлова.
Возвратившись в свой кабинет, Орлов успел навести справку о Слободинском. То обстоятельство, что он — директор Дома культуры номерного завода, заставило Орлова задуматься. Он решил серьезно заняться Слободинским, а пока отправился вместе с майором Заливовым в областной архив.
Четыре часа, проведенные в архиве, не оказались бесплодными. Просматривая комплекты лучанской газеты «Речь», Заливов в подшивке за 1914 год нашел такую заметку:
«25 июня состоялось годичное общее собрание членов Лучанского фотографического Общества. Были заслушаны отчеты правления о работе Общества за 1913 год. Избрано правление Общества. Собрание подтвердило благотворную деятельность прежнего состава правления под предводительством графа Сычинского.
На этом же собрании единодушно был исключен из членов Общества г-н Чуев Николай Максимович, как лицо, стремящееся к подрыву незыблемости трона и нарушающее правила русского гостеприимства. Это выразилось в грубом отношении к коллеге господину Честеру Родсу, любезно открывшему при посещении нашего Общества достижения заграничной фотографии, а также продемонстрировавшему поразительно эффективные опыты в этой части.
Г-н Чуев, будучи личностью грубой и нетактичной, нанес господину Ч. Родсу оскорбление, когда тот посетил его квартиру и пожелал ознакомиться с достижениями г-на Чуева в фотографировании…
Любитель-фотограф».
Эта заметка была для Орлова настоящим откровением. Внимательно читая и вдумываясь в каждое слово, Орлов почувствовал ту обстановку, в которой жил Чуев в дореволюционном Лучанске. Уже в какой-то степени приобщившись к атмосфере маленького домика на Лесной улице, Орлов понимал, что за строками, написанными в газете, кроется какая-то драма. «Оскорбление» заморского гостя не могло быть случайным.
В архиве им удалось отыскать и данные об игумене Аркадии. Он был настоятелем Павловского монастыря с 1907 года по день смерти в августе 1915 года. В монастырь Аркадий пришел десятилетним отроком. Скончался во время освящения новой часовни, построенной на монастырской территории купцом Опекалиным во имя святителя Питирима.
Для Орлова оставалось невыясненным имя — Честер Родс. Можно было предполагать, что «коллега», как его называла газета, посетил Лучанское фотографическое общество не только ради демонстрации и «эффектных опытов фотографирования»…
Орлов и Заливов возвратились в управление. Здесь им сообщили новость: лейтенант Ершов не появлялся на работе. Пока известно только одно: вышел он из дому в шесть утра.
Орлов дал указание прислать к нему капитана Ермолина, а сам стал знакомиться с полученным в его отсутствие заявлением Чуева. Оно было написано обстоятельно, со всеми деталями. Орлов приобщил к нему полученные из архива справки, намереваясь все это немедленно доложить генералу.
Он собрался выйти из кабинета, когда Ермолин сообщил по телефону о появлении Ершова.
— Приходите оба ко мне! — приказал Орлов.
Не прошло и минуты, как Ершов и Ермолин вошли в кабинет.
— Что случилось?
— Извините, товарищ полковник, — заговорил Ершов, подходя к столу. — Я просто не мог поставить кого-либо в известность. Случилось все очень рано утром. Я вышел на улицу, рассчитывая успеть выкупаться до работы и съездить в сапожную мастерскую. Выкупавшись, около переправы неожиданно увидел того самого типа, который, как мне показалось, изучал Бочкина. Одет он был по-другому, но я его узнал и пошел за ним…
— И что же? — спросил Орлов.
— Неизвестный переехал на пароходе на левый берег, побродил по базару и затем вышел на шоссе. Миновав село, он углубился в Спиридоновский лес. В лесу пробыл недолго, а затем в течение двух часов и двадцати минут сидел на опушке под березой. На коленях у него лежала раскрытая книга, но он ее не читал. Похоже было, что он нервничал… Выкурил тринадцать папирос… Уходя, закопал окурки в землю. Я поинтересовался окурками. Из тринадцати папирос только три выкурены полностью… Сесть на пароход с ним не удалось. Я его потерял… — Ершов замолчал, потом тряхнул головой и добавил: — Не в оправдание себя, а ради истины должен сказать, товарищ полковник, что неизвестный во время продвижения туда и обратно вел себя очень квалифицированно, в смысле проверки, не идет ли за ним кто. Вот все.
— К чему он закапывал окурки? — спросил Орлов…
— Это меня очень удивило…
— Ну, а что вы с ними сделали?
— Обратно закопал, товарищ полковник, — ответил Ершов.
— Правильно! Немедленно обо всем напишите рапорт и принесите в кабинет генерала. Я буду там, — сказал Орлов.
Тон, которым были сказаны эти слова, успокоил Ершова. Лейтенант полагал, что полковник строго осудит его за то, что он не довел наблюдение до конца.
Орлов о чем-то напряженно думал и, взяв со стола папку с документами, сказал:
— Идите, товарищ Ершов, пишите рапорт. Кроме того, уточните, во сколько кончает сегодня работу Лена Маркова.
Последние три дня Лена чувствовала себя отвратительно. Все началось с того вечера, когда она побывала в доме Бочкина. После этого ей неприятно было с ним встречаться, газеты и журналы она покупала в другом месте, а возвращаясь домой, стороной обходила газетный киоск, стараясь не видеть Бочкина. Но о нем она не забывала. Сегодня днем она ходила к секретарю комитета комсомола завода, чтобы рассказать о своих подозрениях в отношении Бочкина. Но разговор не состоялся. Секретаря срочно вызвали в партком, и он попросил ее прийти к нему завтра. Лена понимала, что, если она поделится своими сомнениями, ей станет легче и, возможно, ее сообщение будет иметь какое-то значение…
Внезапный осторожный стук в дверь испугал Лену. Она встревоженно спросила:
— Кто там?
Дверь открылась, и в комнату проскользнул Бочкин. Лена была настолько поражена, что не поднялась с кресла и широко открытыми глазами смотрела на старика. Он остановился у двери и молитвенно сложил руки на груди.
— У меня, душа изболелась, и я отважился на этот дерзкий поступок, — вкрадчиво заговорил Бочкин. — Здоровы ли вы?
— Зачем вы пришли? — строго спросила она.
— Беспокойство угнетает меня, Елена Петровна. Я сию же минуту уйду. Мне нужно было только убедиться, что с вами… Вот журналы пришли свежие, а вас все нет к нет… — говорил Бочкин, внимательно рассматривая лицо девушки, будто пытаясь проникнуть в ее думы.
— Могут войти соседи, Евлампий Гаврилович! Что они подумают обо мне…
— Не волнуйтесь. Я ухожу, Елена Петровна, ухожу, — повторил Бочкин, кладя на стол пачку журналов. — Вот посмотрите, тут есть интересное…
Лена встала и посмотрела на дверь.
— Умоляю вас, Елена Петровна, не избегайте меня. Пусть не будет вашей холодности к старому человеку, смотрящему на вас, как на богиню…
— Евлампий Гаврилович!
— Ухожу, ухожу, моя светлая несбыточная радость, — задыхаясь, проговорил Бочкин и направился к двери.
Когда он вышел, Лена опять села в кресло и задумалась. «Кто же Бочкин? Возможно, он только старый волокита?»
…Сколько прошло времени после ухода старика, Лена не заметила. В комнате стало уже совсем темно, когда в дверь опять постучали. Она открыла и вздрогнула, впустив в комнату незнакомого человека. Тот спокойно передвинул задвижку, которой запиралась дверь изнутри, снял шляпу и, подавая ей удостоверение, сказал:
— Полковник Орлов…
Девушка машинально взяла удостоверение, пробежала глазами написанное, всмотрелась в фотокарточку и перевела взгляд на лицо стоявшего перед ней человека в сером костюме. Возвратив удостоверение, она показала рукой на стул, а сама села в кресло, чувствуя, как дрожат у нее ноги. Но это быстро прошло, и она удивилась, что в ее комнате находится человек как раз из того учреждения, о котором она за эти дни несколько раз вспоминала. Девушка просто сказала:
