Джон Ле Карре - Шпион, выйди вон
В половине десятого синий «форд-транзит» доставил двоих мужчин, которые несли что-то похожее на ящик с боеприпасами. Они сами открыли дверь и, как только вошли, тут же заперли ее за собой, а Мэндел тем временем бормотал в телефонную трубку, комментируя происходящее. В десять часов прибыл «челнок»:
Гиллем и об этом его предупреждал. «Челнок» объезжал по очереди все периферийные подразделения Цирка и собирал там самые свежие документы, чтобы затем сдать их на выходные на хранение. Очередность, по словам Гиллема, была следующей: Брикстон, Эктон, Саррат и, наконец, Адмиралтейство; часам к десяти машина обычно прибывала в Цирк. В этот вечер они приехали минута в минуту; двое мужчин вышли изнутри, чтобы помочь разгрузить «челнока»; Мэндел передал и об этом, за что Смайли отблагодарил его терпеливым «спасибо».
Интересно, Джордж сейчас сидит в кресле? И в такой же темноте, как и он, Мэндел? Ему почему-то казалось, что да. Из всех чудаковатых типов, которых ему довелось встречать, Смайли, пожалуй, был самым колоритным чудиком. Посмотреть на него, кажется, он и дорогу-то сам перейти не в состоянии; но с таким же успехом можно предложить свое покровительство ежу.
Чудик, размышлял Мэндел. Всю жизнь гонялся за преступниками и до чего в результате дошел? Взламывает замок, проникает ночью в магазин, стоит здесь в темноте и шпионит за чудиками. Он никогда раньше не снисходил до общения с ними, пока не познакомился со Смайли. Считал, что все они – сборище любителей и вчерашних студентов, сующих нос везде, где их не просят; считал, что они действуют противозаконно; считал, что самое большее, до чего может снизойти его отдел, так это в интересах своего и общественного блага сказать: Да, сэр, нет, сэр" – и дальше этого в общении не заходить. Если подумать, то он и до сих пор так считал, правда, Смайли и Гиллем в его глазах представляли заметное исключение из общего правила.
Незадолго до одиннадцати, то есть около часа назад, подъехало такси.
Обычное лондонское такси, которое остановилось у театра. Даже об этом его предупредил Смайли: почти у всех в Цирке сложилась привычка не подъезжать на такси к самым дверям. Некоторые высаживались у магазина «Фойлз», другие на Олд-Комптон-стрит или где-нибудь рядом; в общем, большинство из них для отвода глаз объявляли таксисту при посадке какое-нибудь привычное место поблизости; для Аллелайна таким был театр. Мэндел ни разу до этого не видел Аллелайна, зато ему дали довольно подробный словесный портрет Перси, и сейчас, когда он поднес к глазам бинокль, то тут же без всяких сомнений узнал его: крупный неповоротливый мужчина в темном пальто; Мэндел разглядел даже, как у таксиста недовольно вытянулась физиономия в ответ на чаевые Перси, и он крикнул что-то ему вслед, пока Аллелайн рылся в карманах в поисках ключей.
Гиллем объяснил Мэнделу, что у парадной двери нет охраны, она просто запирается на замок. Охранники сидят внутри, сразу за поворотом налево в конце коридора. Кабинет Аллелайна – на пятом этаже. Мэндел не мог со своей позиции видеть свет в его окне, но там был еще и люк в потолке, так что отблеск света должен попасть на трубу дымохода. И верно; через несколько минут Мэндел увидел, как желтое пятно упало на закопченную кладку: Аллелайн вошел к себе.
А молодому Гиллему нужно отдохнуть, подумал Мэндел. Он уже сталкивался с этим раньше: такие стойкие и крепкие иногда надрываются к сорока годам.
Они прячут это где-то внутри себя, делают вид, что ничего не происходит, пытаются найти поддержку у более взрослых и опытных, которые в конце концов вдруг оказываются не такими уж взрослыми и опытными; и в один прекрасный день на них все сваливается, а их кумиры рассыпаются на глазах, и им ничего больше не остается, кроме как сидеть за столом у себя в кабинете и лить слезы, вытирая их промокательной бумагой.
Трубка телефона лежала на полу. Подняв ее, он сказал:
– Похоже, Кузнец прибыл на место.
Он назвал номер такси и снова стал ждать.
– Как он выглядел? – пробормотал Смайли.
– Озабоченно, – ответил Мэндел.
– Что ж, немудрено.
А вот этот никогда не надорвется, с удовольствием решил Мэндел; этот Смайли – один из тех самых хилых дубов. Ты думаешь, что он свалится от первого же дуновения, но, когда дело доходит до урагана, он оказывается единственным, кто выстоял до конца. В этот момент его размышления прервал шум второго такси, которое остановилось прямо у парадного входа, и высокая фигура неторопливо и аккуратно стала подниматься по ступенькам, шагая осторожно, как человек, который бережет свое больное сердце.
– Приехал ваш Скорняк, – пробормотал Мэндел в трубку. – Постой-ка, а вот и Солдатик тут как тут. Прямо собрание почтенных старейшин, ни дать ни взять. Только не бери это близко к сердцу.
Старенький «Мерседес-190» выскочил из-за угла Эрлам-стрит, повернул прямо под окном, у которого стоял Мэндел, и, с трудом вписавшись в поворот, остановился у начала Чаринг-Кросс-роуд. Грузный рыжеволосый молодой человек выбрался из машины, хлопнул дверцей и тяжело зашагал через улицу к входу в здание, не потрудившись даже вытащить ключи из замка зажигания. Минутой позже еще одно окно зажглось на четвертом этаже: к компании присоединился Рой Бланд.
Все, что нам теперь остается узнать, это кто выйдет оттуда, подумал Мэндел.
Глава 36
Улица Лок-Гарденс, которая, по-видимому, получила свое название от Кэмден и Хэмпстед-роуд-Локс, пролегавших неподалеку, представляла собой ряд из четырех домов девятнадцатого века с плоскими фронтонами, выстроенных полукругом. В каждом из них было по три этажа плюс цоколь, а позади тянулся сад, обнесенный оградой и спускающийся к каналу Регента. Отсчет шел со второго по пятый; номер один либо уже снесли, либо его вообще никогда не существовало. Дом под номером пять замыкал ряд с северной стороны, и в качестве конспиративной квартиры лучший вариант придумать было трудно: примерно в тридцати метрах от дома расходились в разные стороны три подъездные дороги, а тропинка, что шла вдоль канала, предоставляла, по сути дела, еще две возможности подхода к зданию. Севернее пролегала Кэмден-Хай-стрит, оживленная транспортная магистраль, на юге и западе парки и Примроуз-Хилл[23]. Кроме того, этот район не нес на себе признаков какой-то определенной социальной принадлежности и не требовал этого от своих обитателей. Некоторые дома здесь перестроили под многоквартирные; почти все квартиры были однокомнатными, а у входа было столько звонков, что панель смахивала на клавиатуру печатной машинки. Другие дома явно относились к разряду более шикарных; там перед дверью красовалась всего одна кнопка, В номере пятом их было две: одна для Милли Маккрейг, другая для ее постояльца мистера Джеффсрсона.
Миссис Маккрейг была женщиной богомольной и постоянно собирала разные пожертвования, что, помимо прочего, предоставляло ей отличную возможность приглядывать за местными жителями, которые, однако, вряд ли могли в полной мере оценить ее усердие. О Джефферсонс, ее постояльце, знали мало: вроде бы иностранец, вроде бы занят в нефтяном бизнесе и часто бывает в разъездах.
Лок-Гарденс был для него чем-то вроде pied-a-terre[24]. Te из соседей, кто удосуживался обратить на него внимание, нашли его скромным и респектабельным. Точно такое же впечатление, пожалуй, они составили бы и о Джордже Смайли, если бы случайно заметили его в тусклом свете крыльца в девять часов того самого вечера, когда Милли впустила его в гостиную и задернула свои пуританские занавески.
Это была сухая и жилистая шотландская вдова: она носила коричневые чулки и коротко стриглась, а ее морщинистая кожа была, как у многих стариков, словно отполирована. В интересах Господа и Цирка она в свое время вела занятия в христианских школах в Мозамбике, а также занималась миссионерской деятельностью среди моряков Гамбурга, и хотя с тех пор вот уже двадцать лет работала профессиональным «слухачом», до сих пор была склонна считать весь мужской род грешниками. Для Смайли оставалось загадкой, что она думает по поводу его прихода. Ее поведение с самого начала было проникнуто глубоким скорбным спокойствием; она показывала ему дом, словно смотритель замка, обитатели которого уже давным-давно умерли.
* * *Сперва она провела его по цокольному этажу, сплошь заставленному комнатными растениями, там жила она сама; старые открытки, попадающиеся на глаза то тут, то там, медные столешницы, черная резная мебель – все это с некоторых пор, кажется, стало характерным для обиталищ повидавших мир англичанок определенного возраста и социального положения. Совершенно верно, подтвердила она, если Цирку требуется связаться с ней ночью, они звонят ей по телефону, установленному здесь, в цокольном этаже. Совершенно верно, наверху есть отдельный телефон, но он предназначен только для исходящих звонков. К телефону внизу дополнительно подключен еще один аппарат в столовой наверху. Затем они поднялись на первый этаж, где вся обстановка будто нарочно была подобрана так, чтобы продемонстрировать дурной вкус администрации, преклоняющейся перед дорогими вещами: кричащие полосатые портьеры в стиле ампир, золоченые стулья под старину, древние плюшевые диваны с бахромой по углам. Кухня хранила свою изначальную убогость: судя по всему, хозяйка сюда почти никогда не заходила. Оттуда они вышли на застекленную террасу – что-то среднее между буфетной и оранжереей, из окон которой был виден неухоженный сад и канал. На кафельном полу вперемешку стояли старый отжимной каток для белья, медные тазы и ящики с тоником.
