Лен Дейтон - В Париже дорого умирать
— Прочтите на французском, — попросила Мария.
— Оно местами не очень деликатное, — виновато улыбнулся китаец и тихо начал читать:
Вновь возрожденный, о май вожделенный,
Ласками грешницы — грех порожденный,
Сладкие слезы томят искушенье —
Груди вкусить, утонуть в ощущеньях.
Под руку в вечности смерть и рожденье,
Как счастье до дрожи — жизнь беспредельна,
И, если не белая роза она,
Краснее крови ее красота.
Мария засмеялась.
— А я думала, вы скажете «краснее Китайской Народной Республики».
— О, это невозможно, — тихонько рассмеялся месье Кван-Тьен.
Мария потащила меня прочь от двоих китайцев.
— Увидимся позже, — бросила она через плечо. И шепнула мне: — У меня от него мурашки по коже.
— Почему?
— «Сладкие слезы», «краснее крови»… — Мария вздрогнула, словно стряхивая эти воспоминания. — Есть в нем что-то болезненно-садистское, что меня пугает.
Сквозь толпу к нам протиснулся мужчина.
— Кто твой друг? — спросил он Марию.
— Англичанин, — ответила она. И добавила, солгав: — Старый друг.
— Выглядишь неплохо, — одобрительно кивнул мужчина. — Но я бы хотел увидеть тебя в тех туфлях на шпильке.
Он прищелкнул языком и рассмеялся. Но Мария даже не улыбнулась. Гости вокруг нас оживленно беседовали и пили.
— Прекрасно, — раздался знакомый мне голос. Месье Датт улыбнулся Марии. На Датте был черный пиджак, полосатые брюки и черный галстук. Выглядел он поразительно спокойным в отличие от большинства гостей: ни лихорадочно горящих глаз, ни смятого воротничка.
— Вы пойдете? — спросил он Марию и глянул на карманные часы. — Они начнут через две минуты.
— Не думаю, — ответила Мария.
— Ну конечно, пойдете! Ты же знаешь, что тебе понравится, — сказал Датт.
— Не сегодня, — возразила Мария.
— Ерунда, — ласково проговорил Датт. — Еще три схватки. Один из них громадный негр. Великолепная мужская фигура с огромными руками.
Датт поднял руку, наглядно демонстрируя свои слова, но при этом пристально смотрел на Марию. Она занервничала под его взглядом, и я почувствовал, как она крепче уцепилась за мою руку, как от страха. Раздался звонок, гости прикончили напитки и поспешили к задней двери.
Датт положил руки нам на плечи и повел в том же направлении, куда двинулась толпа. Когда мы миновали двустворчатые двери, я увидел обстановку зала. В центре возвышался бойцовский ринг, а вокруг рядами стояли стулья. Сам зал представлял собой роскошное помещение с позолоченными кариатидами, украшенным лепниной потолком, огромными зеркалами, изящными обоями и толстым красным ковром на полу. Пока зрители рассаживались, люстры начали потихоньку гаснуть. Воцарилась атмосфера предвкушения.
— Садись, Мария, — сказал Датт. — Это будет отличный бой. Море крови.
Ладонь Марии в моей руке была влажной.
— Не будь таким ужасным, — проговорила она, но выпустила мою руку и направилась к стульям.
— Сядь с Жан-Полем, — сказал Датт. — Я хочу побеседовать с твоим другом.
Рука Марии дрожала. Я огляделся по сторонам и увидел Жан-Поля. Он сидел один.
— Иди к Жан-Полю, — ласково повторил Датт.
Жан-Поль увидел нас и улыбнулся.
— Я сяду с Жан-Полем, — сказала мне Мария.
— Хорошо.
К тому времени, как она уселась, двое борцов уже сцепились на ринге. Один был, по моим прикидкам, алжирцем, у второго были крашеные ярко-желтые волосы. Мужчина с соломенными волосами атаковал. Алжирец скользнул в сторону, принял противника на бедро и сильно ударил головой. Треск костей от столкновения головы с подбородком был встречен дружным аханьем аудитории. Из дальнего угла зала донесся чей-то нервный смех. Бойцы на ринге отражались в зеркальных стенах по всему залу. Льющийся сверху свет оставлял глубокие тени у них под подбородком и ягодицами, а их ноги то исчезали в тени, то выплывали на свет, пока бойцы кружили, выбирая момент для атаки. В каждом углу зала висели телекамеры, подключенные к экранам, находящимся чуть в стороне. На экранах демонстрировалось записанное изображение.
Было очевидно, что на экранах идет запись, поскольку картинка была нечеткой и изображение чуть запаздывало по сравнению с действием на ринге. И благодаря этой задержке зрители могли еще раз посмотреть атаку при ее повторе на экране.
— Пойдемте наверх, — сказал Датт.
— Хорошо.
Схватка перешла в партер. Бойцы рухнули на мат, и нога светловолосого оказалась зажата в замке. Его лицо исказилось. Датт проговорил, даже не оглянувшись:
— Эта схватка отрепетирована. Светловолосый выиграет, после того как его чуть не задушат в последнем раунде.
Я проследовал за ним вверх по великолепной лестнице на первый этаж. Там оказалась запертая дверь. В клинику. Частную. Он отпер дверь и жестом пригласил меня войти. В углу стояла пожилая женщина. Я подумал, уж не прервал ли одну из бесконечных игр Датта в «Монополию».
— Вы должны были прийти на следующей неделе, — сказал Датт.
— Да, он должен был прийти на следующей неделе, — сказала старуха, приглаживая передник на бедрах, как смущенная горничная.
— Было бы лучше на следующей неделе, — повторил Датт.
— Это верно. На следующей неделе — без гостей — было бы лучше, — согласилась она.
— Почему все разговаривают в прошедшем времени? — спросил я.
Распахнулась дверь, и вошли двое молодых людей в джинсах и рубашках в тон. Один из них был небрит.
— Что происходит? — спросил я.
— Лакеи, — ответил Датт. — Слева — Жюль, справа — Альбер. Они пришли посмотреть честную игру. Так? — Парни кивнули без улыбки. Датт обернулся ко мне. — Просто лягте на кушетку.
— Нет.
— Что?
— Я сказал, что не лягу на кушетку.
Датт фыркнул. Он выглядел немного усталым. В его фырканье не было ни издевки, ни садизма.
— Нас тут четверо, — объяснил он. — И мы не требуем от вас ничего особенного, верно? Пожалуйста, прилягте на кушетку.
Я попятился к боковому столу. Жюль двинулся ко мне, а Альбер начал обходить слева. Я отступал назад, пока не уперся правым бедром в край стола, так, чтобы я точно знал, как стою относительно него. Я следил за их ногами. Можно много узнать о человеке по тому, как он ставит ноги. Можно определить, какую подготовку он прошел, будет ли он атаковать с места, станет ли вас тянуть или пытаться вынудить атаковать первым. Жюль по-прежнему наступал, выставив прямые ладони. С ним все ясно: часов двадцать занятий карате в спортзале. У Альбера чувствовался опыт кабацкого вышибалы. Он явно привык иметь дело с неповоротливыми самоуверенными пьяницами. «Ну что ж, — подумал я, — скоро он обнаружит, какой из меня неповоротливый самоуверенный пьяница, ага». Плотный Альбер надвигался, как поезд. Боксер, судя по тому, как ставит ноги. Умелый боксер, который пустит в ход все грязные трюки: удары головой, по почкам и по затылку, но воображает себя спецом по части прямых в корпус и отскоков. Я бы не удивился, увидев, что он бьет в пах. Я резко вскинул руки в спарринговую позицию. Да, он сразу прижал подбородок и мягко заплясал на носках.
— Прикидываешь свои шансы, а, Альбер? — поддел его я. Глаза парня сузились. Я хотел вывести его из себя. — Давай, тряпка, укуси-ка кулак!
Краем глаза я следил за хитрым маленьким Жюлем. Тот улыбался. Он тоже приближался, мягко и хладнокровно, дюйм за дюймом, выставив прямые ладони и дрожа от желания ударить.
Я чуть обозначил движение, чтобы заставить их и дальше наступать. Если они расслабятся, приостановятся и начнут думать, то, возможно, смогут со мной справиться.
Руки тяжеловесного Альбера двигались, одна нога выставлена вперед, правая рука внизу, готова нанести удар в корпус, когда Жюль ударит по шее. Ну, в теории. А на практике, к удивлению Альбера, мой металлический каблук впечатался ему в подъем ноги. «Ты ждал удара в корпус или в пах, Альбер, и потому чудовищно болезненный удар по ноге застал тебя врасплох». И равновесие сохранять стало тоже сложновато. Альбер согнулся, чтобы потереть несчастную конечность. Второй сюрприз для Альбера: короткий сильный удар нижней части ладони по носу снизу вверх. Отвратительно. Жюль ринулся вперед, костеря Альбера за то, что тот вынудил его торопиться. Жюль вынужден атаковать меня сломя голову. Я чувствую бедром край стола. Жюль думает, что я вынужден податься к нему. Сюрприз для Жюля: я откидываюсь назад аккурат в тот момент, когда он готов ударить меня ребром ладони по шее. Второй сюрприз для Жюля: я таки подаюсь к нему и бью в ухо изящным стеклянным пресс-папье с расстояния дюймов в восемнадцать. Пресс-папье оказалось не таким уж плохим оружием в конечном счете. А вот теперь главное — не сделать большую ошибку. «Не подбирай пресс-папье». Не подбирай пресс-папье. Я не стал подбирать пресс-папье, а направился прямиком к Датту. Он стоит, он может передвигаться, и именно его воля является направляющей силой в этом помещении.
