Бернард Коннерс - Не водите за нос ФБР
Его отец, садовник, стоял на коленях спиной к нему, рядом с клумбой роз у входа на корт. У Джея защемило сердце при виде его седых волос. Он не знал точно, сколько отцу лет, но догадывался, что больше семидесяти.
Мистер Уоллингфорд, лорд Линденвальда, не раз пытался снять с него часть обязанностей, но управляющий поместьем оставался непреклонен. Больше тридцати лет он являл своим трем коллегам образец для подражания – присматривал за угодьями и создавал самые изысканные английские сады в мире. Йохан Фон Влак относился к работе с величайшей ответственностью.
Потихоньку, на цыпочках, Джей подошел к согбенной фигуре. Отец, как обычно во время работы, что-то тихо напевал. По его голосу можно было без труда определить, что садовник находится в гармонии с окружающим. Как в детстве, Джей потянулся и закрыл отцу глаза руками.
Отец удивленно хохотнул. И поддержал игру:
– Мистер Уоллингфорд? Стелла? Карло?
Из башенки в задней части главного здания эту сценку наблюдал семидесятитрехлетний Дэвид Уоллингфорд. Ярко-желтые волосы его давно побелели, скулы обтягивала загорелая кожа, но он не чувствовал себя стариком. О возрасте свидетельствовали только морщины у глубоко посаженных серых глаз. Глядя на владельца Линденвальда, можно было решить, что он бригадный генерал в отставке.
Мистер Уоллингфорд не раз наблюдал подобные проявления чувств между своим садовником и мальчиком, и сейчас это вызвало у него обычную реакцию: глаза потемнели, губы поджались в узкую линию.
Потом его взгляд переместился на кучу пурпурных листьев под его окнами. Но он тут же отвел взгляд. Мистер Уоллингфорд избегал смотреть на это деревце – вишню. Ее посадили три года назад по его указанию – он хотел всегда точно знать, что это место осталось непотревоженным. Но деревце все больше стало напоминать о себе. Из саженца оно быстро превратилось в крепкое деревце, а темные листья, казалось, питались тайными соками…
Джей расстался с отцом и пошел вверх по тропе, которая соединяла эту часть поместья с задней стороной главного здания. Тысячи раз проделывал он этот путь и почти всегда испытывал приятное предвкушение того, что ждало его в конце. Сейчас – тоже. У него была назначена встреча с мистером Уоллингфордом, и любой такой визит относился к числу незаурядных событий.
Жизнь в Линденвальде всегда была хорошей. Мистер Уоллингфорд относился к нему как к сыну, и поэтому Джей получил многое из того, что достается сыновьям богатых людей.
Прекрасное образование: Найравилл, Филипс Эгзетер, Принстон, Йельская юридическая школа. После военной службы он получил место в одной из достойнейших адвокатских фирм в Нью-Йорке. Все было спланировано тщательно, будто благодетель считал своим долгом обеспечить сыну садовника самое лучшее из возможного.
Несмотря на такое большое внимание к его особе, личных контактов между ними почти не было. Не считая редких визитов, все дела, имевшие отношение к Джек», велись через кого-то.
Тропа кончилась у сетчатой двери, и Джей заглянул в большую кухню.
– Хелло, Вера. Где мистер Уоллингфорд?
Полная женщина в белой форме, стоявшая у большой черной плиты, подняла голову и улыбнулась.
– Доброе утро, Джей. Кажется, он в нижнем кабинете. Сейчас я узнаю, одну секунду… Он тебя ждет… – Потом тише: – А он не сердит на тебя?
– Нет. Насколько я знаю, не сердит, – проговорил Джей в некотором замешательстве. – А что?
– О, ничего. Наверное, мне показалось.
Женщина пересекла кухню и проговорила что-то в маленький интерком на стене. Вернувшись, она сказала:
– Он тебя примет в нижнем кабинете.
– Спасибо, Вера. – Джей прошел через кухню в холл, ведущий к передней части здания. Слова женщины оставили у него осадок. Отец не раз говорил ему, что хозяин вспыльчив. Да, пожалуй, все это знали.
В переднем фойе Джей остановился под большой сверкающей люстрой и постучал в дверь кабинета.
– Войдите. – Голос был звучный, властный.
Из кресла в дальнем конце кабинета поднялся высокий Красивый человек. Дэвид Уоллингфорд был джентльменом в лучших традициях. В нем было все то, чего не хватало его отцу.
Несмотря на полученное образование, Джей так и не смог отделаться от комплекса неполноценности – его отец как-никак слуга. Блестящий молодой человек, он на любом приеме, формальном или неформальном, чувствовал себя сыном бедного иммигранта – отец, прожив тридцать лет в этой стране, до сих пор говорил на ломаном английском. Джею казалось, что кругом шепчут: «Мальчишка садовника».
А случай с красивой девушкой, студенткой Вассара… Она пригласила его на обед к родителям в Нью-Йорке. Карло, которого послали с каким-то поручением в Филадельфию, согласился на обратном пути подвезти Джея и девушку на лимузине в Нью-Йорк. Джей собирался между делом представить шофера и потом устроиться со своей спутницей на заднем сиденье, где за стеклянной перегородкой относительный интим. Появился лимузин, однако вместо Карла за рулем в шоферской фуражке сидел его отец. Последовавшие объятия привели Джея в невероятное смущение. От Принстон Инн до Нью-Йорка они ехали втроем на переднем сиденье, и Джей все думал, как же объяснить девушке, дочери крупного промышленника, почему отец так плохо говорит по-английски и почему он Фон Влак, а Джей – Вон Влак. Это последнее объяснить было труднее всего.
Приближаясь к Дэвиду Уоллингфорду. Джей почти сразу же заметил, что он встревожен.
– Ты хорошо выглядишь, Джей. Пожалуйста, садись.
– Спасибо, сэр. – Джей устроился в одном из легких кресел у камина.
– В Вашингтоне не все сложилось удачно, – проговорил мистер Уоллингфорд. – Твоему соседу по комнате, этому Такеру, слишком многое стало известно. Что там вообще произошло? – Он устремил на молодого человека холодный оценивающий взгляд.
Джей пришел в ужас. Значит, Такер знал…
– Я не уверен, сэр. Понятия не имею, как он мог что-то узнать. Хотя последние недели он вел себя странновато…
– У него были на это основания. – Взгляд Уоллингфорда стал еще более холодным. – Очевидно, очень многое ты выдал сам. Он нашел твой контактный телефон. Его можно было использовать лишь в крайнем случае. Такер заявил, что номер телефона прочитал на разорванной тобой бумажке.
– Не знаю, как это могло получиться, сэр, – пробормотал Джей. – Я действительно записал телефон на листе бумаги, но уничтожил его, когда Такер стал вести себя подозрительно.
– А он нашел. Ну а что там с аспирином? К нему попала одна из таблеток…
Джей сжал ручки кресла.
– Да, сэр. Он ее проглотил. У него болела голова и…
– Нетрудно понять, почему вашингтонский контролер хочет выгнать тебя из организации. – Уоллингфорд сильно покраснел и, очевидно, с трудом сдерживал себя. – Он содействовал поступлению Такера в ФБР, рассчитывая сделать из него двойного агента. Поэтому тебе и велено было поселиться с ним. К сожалению, получилось так, что мы не успели его завербовать. Однажды мой человек собирался с ним заговорить, но неожиданно позвонил директор. Очень жаль. Если бы их встречу тогда не прервали, Такер мог быть сейчас жив.
– Харви Такер мертв? – прошептал потрясенный Джей
– Да. С ним разговаривали, пытались определить, много ли он знает, – и произошел несчастный случай.
– О, мистер Уоллингфорд… – Джей весь обмяк в кресле. – Он же был совершенно невиновен… Я уверен Такер знал очень мало. Ну что он мог знать? Необразованный мальчишка из глубинки…
Голос изменил Джею, когда взгляд переместился на большой, висевший над камином портрет женщины. Это была необычная картина малоизвестного художника, с очевидными недостатками, неуместная среди картин Рембрандта, Ренуара и Коро. Голова и тело, казалось, нарушали пропорцию, а фон, очевидно, реставрировали поеме какого-то повреждения. Но сама женщина была изумительно красива – светловолосая, с мягкими зелеными глазами и тонкими чертами лица. Голову она держала высоко, почти по-королевски, а губы и глаза говорили о редком сочетания твердости характера и чувственности.
Для Джея портрет был исполнен особого смысла. Однажды он слышал, как ассистент мистера Уоллингфорда, Тед Саммерс, сказал, что выражением лицо поразительно напоминает мать Джея, Верту Фон Влак – она исчезла, когда Джей был еще совсем маленьким.
Дэвид Уоллингфорд несколько секунд внимательно смотрел на посетителя.
– Я знаю, что ты сейчас чувствуешь. Джей. У тебя этот проект никогда не вызывал восторга. И я тебя понимаю. Моя деятельность связана с международным шпионажем давно, дольше, чем ты живешь на свете, и, откровенно говоря, мне самому много раз хотелось все это бросить. – Он поднялся и подошел к камину, оперся локтем о деревянную полку. Помолчал, глядя в пол. – Скажу следующее. Я знаю, как сложно тебе было привыкнуть к такой жизни. Мы взяли тебя из юридической фирмы, несколько месяцев обучали в том лагере в Вирджинии, вытатуировали идентификационный номер под мышкой, а потом ожидали, что ты будешь безупречно работать. Если еще учесть одиночество двойного агента, даже не знающего, кто с ним работает, – в общем, я думаю, все понятно. Быстро приспособиться ты не мог.
