Виктор Михайлов - Черная Брама
Полковник шел по длинному коридору госпиталя и ругал себя — раздражение было плохим советчиком в предстоящем допросе.
Когда в сопровождении капитана Раздольный вошел в палату, внешне он был совершенно спокоен и полон решимости в течение предоставленных ему десяти минут получить все необходимые сведения.
Высоко приподнятый на подушках, «Бла-гов» полусидел. Его большие, натруженные руки с короткими пальцами лежали поверх одеяла. Взгляд блеклых, когда-то голубых глаз вяло скользнул по лицу полковника.
— Покурить бы… — сказал он.
С разрешения полковника Клебанов протянул ему коробку «Казбека».
«Благов» взял папиросу, размял ее негнущимися пальцами, прикурил и, глубоко затянувшись, закрыл глаза.
— Я хочу, чтобы вы твердо уяснили свое положение, — сказал полковник. — Вы задержаны на судне, приписанном к Гамбургскому порту. В списке команды и пассажиров судна ваша фамилия не значится. Командировочное удостоверение, выданное Петрозаводским геологическим институтом, фальшивое. Такого института в Петрозаводске нет. Что касается паспорта, то он настоящий, но для вас было бы лучше, если бы он был поддельный. Паспорт похищен у Благова шестнадцатого января прошлого года при обстоятельствах, усугубляющих тяжесть вашего положения. Вот фотография настоящего Благова Василия Васильевича. — Полковник показал фотографию. — Я предупреждаю вас: всякая попытка уклониться от правды и запутать следствие значительно ухудшит ваше и без того скверное положение. Вы будете отвечать?
— Буду… — ответил он после паузы.
— Ваше настоящее имя и фамилия?
— — Непринцев Ефим Захарович. Еще одно имя дали мне «благодетели»… Условное…
— Кличку?
— Пусть… кличка… Мне теперь все равно. Дали мне кличку «Пауль».
Клебанов вел протокол допроса.
— Год и место рождения?
— Село Высокое, Николаевского района… Родился я в тысяча девятьсот восемнадцатом году…
— Вам тридцать девять лет? — с недоверием переспросил полковник.
— Тридцать девять лет, — горько повторил Непринцев. — Жизнь. Только за последние шесть месяцев, в школе господина Лермана, я немного пришел в себя. Восемь лет я не видел солнца. Когда шел в шахту, оно еще не всходило, когда возвращался, солнце уже село. Начал в Шарлеруа, и, кажется, нет ни одной шахты, где бы я не работал.
Непринцев говорил торопливо, как человек, который боится, что ему не хватит времени сказать самое главное, сокровенное, о чем больше нельзя молчать.
— В пятьдесят четвертом я заболел, и компания выгнала меня на улицу. Три года питался тем, что удавалось добыть на городской свалке или в мусорных ямах. Все эти годы на чужбине я только и думал о том, чтобы вернуться на родину. Я пошел на вербовку потому, что хотел вернуться домой. Знаю, теперь вы мне не поверите. Если бы меня не нашли в трюме, я пришел бы сам и рассказал всю правду…
— Поверим мы или не поверим, — сказал полковник, — это будет зависеть от искренности ваших показаний. Какое и от кого вы получили задание?
— Задание я получил от доктора Лермана. При помощи специального телевизионного устройства он наблюдал за каждым моим шагом, но я его никогда не видел, только слышал скрипучий голос. Даже фамилию шефа я узнал случайно — проговорился сопровождавший меня на аэродром Шраммюлер. Шефа я звал доктором, и это все, что мне о нем известно. Они не очень-то мне доверяли. — Непринцев горько усмехнулся. — Поэтому и задание я получил, как сказал шеф, «нарастающее». Капитану судна было поручено высадить меня на побережье Трегубова залива. Руководствуясь компасом и картой, я должен был выйти к высоте 412. Ее называют Черной Брамой.
Раздольный и Клебанов обменялись быстрым взглядом — Черная Брама за короткий срок не впервые приковывает к себе внимание.
— Здесь в полночь, — продолжал Непринцев, — я должен был по рации в течение пятнадцати минут, через равные интервалы времени, передавать мои позывные «Гермес», затем переходить на прием. Это было первое задание. Второе я должен был получить по рации. Выполнив второе задание, я получил бы третье.
— В чем состояло второе и третье задания?
— Не знаю. Однажды я спросил об этом, но мне ответили, что я, очевидно, соскучился по завтраку на помойке. Больше вопросов я не задавал…
— К чему вас готовили?
— Меня учили работе на рации, шифровке и дешифровке. Я проходил тайнопись, ориентировку на местности, фотосъемку удаленных объектов при помощи специальной камеры. Многими часами я просиживал в зарослях боярышника на одном из Фризских островов и фотографировал все проходящие корабли. Однажды меня отправили на рыбачьем траулере[11] в открытое море, и я, лежа в шлюпке, подвешенной на талях, под брезентом фотографировал учебные стрельбы военных кораблей. Но особое значение шеф придавал обучению работе со счетчиком Гейгера…
— О счетчике расскажите подробнее, — сказал полковник.
— Меня высаживали на острова через некоторое время после учебного обстрела их военными кораблями. Я должен был при помощи счетчика Гейгера определять остаточную радиацию. Этой тренировкой руководил американец, я узнал его фамилию в последний день… Сейчас я вспомню… Как подумаешь — не забыть бы — обязательно забудешь… Я записал…
— Кенгсбери? — спросил Клебаноз. Непринцев с удивлением посмотрел на капитана:
— Совершенно верно, Кенгсбери. Мысленно я звал его «Хиросима». Я знал нескольких поляков; безработица и голод толкнули их на эту работу, они строили макеты на атомном полигоне. Много раз люди умирали у меня на глазах — война, лагеря смерти, шахты, бараки перемещенных лиц, но поляки… Они умирали от лучевой болезни… Всякий раз, когда я брал в руки этот чертов счетчик, страх, словно мороз, пронизывал меня до костей, я ничего не мог сообразить, и подлец «Хиросима» бил меня по чему ни попало… Однажды Кенгсбери ударил меня в пах…
Непринцев откинулся на подушку и вытер выступившие на лбу капли пота.
— Что представляет собой счетчик Гейгера, с которым вам приходилось работать?
— Со слов Кенгсбери я запомнил немного: «счетчик с самостоятельным разрядом, несамогасящийся, снабженный регистрирующим прибором». Он похож на авиабомбу, только на месте хвостового оперения — кольцо для крепления якоря. Надо определить глубину лотом, установить длину якорного канатика и сбросить прибор в море.
— Странно, вас обучали обращению со счетчиком и в то же время не дали с собой ни одного прибора!
— Мне тоже это показалось странным, но на мой вопрос Кенгсбери грубо ответил: «Узнаешь в свое время!»
— Где вас тренировали?
— Последний месяц где-то на севере. Мне было сказано, что эти природные условия схожи с Кольским полуостровом.
— Как вы попали на «Ганса Весселя»?
— Самолетом перебросили в Киль. На «Весселя» привезли ночью. Команда была отпущена на берег. Во время перехода Шлихт не выпускал меня и:ч своей каюты. Ящик со снаряжением находился в трюме на случай задержания судна в советских водах. Из каюты Шлихта был тайный трап в трюм.
— На каком языке должны были шифровать задания?
— На русском. Я плохо знаю немецкий язык. Шифр находится в каблуке левого сапога. Передача на частоте 12400 килогерц. Позывные «Гермес»…
В палату вошел главный врач, проверил пульс Непринцева и прекратил допрос.
Клебанов собрал листы протокола, прочитав их вслух, дал на подпись полковнику, затем Непринцеву.
Вернувшись в управление, Раздольный позвонил начальнику пограничного отряда полковнику Крамаренко:
— Остап Максимович, привет! — поздоровался он. — Приезжай ко мне, появилось кое-что новое.
Крамаренко застал полковника в кабинете.
Раздольный положил перед ним папку с протоколом допроса Непринцева.
— Прочитай, Остап Максимович.
Крамаренко открыл папку и углубился в чтение.
Раздольный звонил в отделы управления, отдавал краткие, как телеграфное письмо, приказания. Он был взволнован и готов к действию.
Закончив чтение протокола, полковник захлопнул папку:
— Опять Черная Брама!..
— Да, Остап Максимович, опять! Мне кажется, в свете допроса Непринцева следует восстановить в памяти дело «Нестера Сарматова», — сказал полковник Раздольный, открыл сейф и достал объемистую папку.
Перелистывая подшивку, зачастую на память, изредка приводя выдержки из документов, полковник вспомнил все обстоятельства дела.
Примерно месяц назад в порту Георгий был задержан некий Сарматов, пытавшийся выменять на золотые швейцарские часы шлюпку с подвесным мотором.
Во время предварительного допроса Сарматов снял очки, сложил дужки и вроде как почесал ими висок. Жест с виду невинный, но не прошло и минуты, как Сарматов упал на пол, раза два дернулся и затих…
В дужке очков оказалась ампула-шприц с ядом.
Поздно ночью на специальном катере прибыл из Мурманска капитан Клебанов. В первую очередь надо было установить, откуда и как прибыл в порт Георгий так называемый Сарматов. Осматривая его бобриковое полупальто, капитан обнаружил за обшлагами рукавов темно-зеленый песок с редкими блестками. Клебанов тщательно собрал песок в пробирку, запечатал и быстроходным катером отправил свою находку в Мурманск на экспертизу. Спектральный анализ содержимого пробирки показал: «…представленный на исследование зеленоватый песок состоит из размельченных пород оливина и пироксена с незначительным содержанием меди и никеля…»
