Иван Цацулин - Операция «Тень»
Дядя вырос в Одессе, веселом городе где-то на берегу Черного моря. Маленькой Соне Одесса представлялась райским местом, где никто не знает нужды, всегда светит солнце, а люди едят виноград и распевают залихватские песни. Но дяде Одесса почему-то не понравилась, и он сбежал: когда, куда, каким образом — это для девочки оставалось тайной. Мордехай Шварц с головой окунулся в то, что не без гордости называл бизнесом, он «делал деньги». Шварц стал своим везде, хотя, кажется, не имел постоянного пристанища нигде. Без устали колесил по земному шару, встречался с самыми различными людьми, заключал какие-то сделки и спешил дальше. Он постоянно спешил.
Подарков он ей никогда не привозил — то ли по жадности, то ли просто забывал купить хотя бы конфетку.
В сентябре тысяча девятьсот тридцать девятого года на польскую землю вторглись полчища Гитлера, те самые фашисты, о которых в семье доктора говорили всегда с ненавистью и презрением. Начались аресты и убийства поляков. Евреи подлежали поголовному уничтожению. Отца и мать схватили и увезли — больше она их никогда уже не видела. Ее спрятал поляк, которому незадолго до того доктор Сатановский спас жизнь. Поляк прятал ее долго — в подвале, на чердаке, потом помог ей уйти в лес, к обездоленным, а те переправили девочку за Буг, в Советскую Белоруссию. Так она очутилась в детдоме в Пореченске.
Через несколько дней в детдом явился ее дядя Мордехай Шварц. Он ни словом не обмолвился о тяжкой гибели близких, придирчиво осмотрел ее и пошел к советским властям хлопотать об отъезде за океан. Потом просидел с ней целый вечер, рассказывал об Америке. Страна эта, по его словам, была настоящим раем. Одессе с ее солнцем, виноградом и песнями с Америкой никак не сравниться. Девочка молчала, ей было все равно, лишь бы не гитлеровский концлагерь. Она легла спать с мыслями о предстоящем отъезде и со смутным подозрением относительно дяди: что-то он слишком щедр на обещания, она ведь всегда знала его сухим, расчетливым эгоистом. В родственные чувства Мордехая Шварца Соня не очень верила.
А под утро Гитлер напал на Советский Союз, началась новая война. Мордехай Шварц куда-то исчез, будто растаял в воздухе. Соня вскоре попала в концлагерь неподалеку от Гродно. С тех пор много воды утекло, но и поныне не может Сатановская без дрожи вспомнить о своем пребывании в том лагере. Каторжный труд, голод, горы трупов, погибших от истощения, издевательств, избиений, болезней. И казни, каждый день обязательно казни — несчастных подтаскивали к виселице, а оркестр из заключенных в это время играл марши, мазурки, польки. И зрители — несчастные, ни в чем не повинные люди, каждому из которых было суждено окончить жизнь или вот так, с петлей на шее, или от пули эсэсовца-конвоира. А у самой виселицы группа гогочущих, улюлюкающих садистов: комендант, совсем еще мальчишка, обер-шарфюрер СС, его жена — очень молоденькая и очень красивая, — говорили, что она полька, звали ее пани Мария. И ближайший помощник коменданта, сильного сложения человек с большой рыхлой физиономией, — в лагере звали его не иначе как «Палач»: он не только вел допросы, но нередко самолично вешал и расстреливал узников на глазах у всех.
День за днем одно и то же, — казалось, этому конца не будет. Девочка стала старше на два года и теперь с мучительной болью понимала то, на что раньше не обращала внимания — ее жизнь висела на волоске, тоненьком, незримом, и оборваться этот волосок мог в любой момент.
И все-таки Соне вторично повезло: в ту ночь, когда на охрану лагеря совершили нападение русские и белорусские партизаны, многим удалось бежать.
Полет на Большую землю, и опять советский детдом. Она была счастлива. Цветущая Фергана. Соне нравилось здесь все: улыбчивые люди, яркое солнце, вкусные плоды урюка, арыки, полные прохладной горной воды. Но агенты эмигрантского правительства генерала Сикорского взяли ее под свою опеку как ребенка, принадлежащего Польскому государству. Агентами дирижировал дядя Мордехай, тот самый, что когда-то сбежал из Одессы. Так, вместе с армией польского немца Андерса Соня Сатановская очутилась сперва в Иране, а потом в Палестине. Там, в Иерусалиме, перед ней появился Мордехай Шварц. Теперь он уже ничего не говорил об американском рае и не ругал русских, приодел девочку и отдал ее в школу. Оказывается, Шварц все-таки обзавелся домом, и там, в его доме, Соня должна была ежедневно заниматься английским языком, не забывая время от времени благодарить дядю за предоставленную ей возможность жить на благословенной земле «древнего еврейского очага» — последнее он требовал неукоснительно, с подлинно ветхозаветной суровостью, внушавшей ей трепет.
Давно окончилась война. Соня из девочки превратилась в девушку. В предприимчивой голове дяди зрели какие-то планы, о существовании которых Соня смутно давно уже догадывалась. Очевидно, он решил продать ее в жены богатому старичку, — думала она иногда и настораживалась. Но дядя перехитрил ее, обвел вокруг пальца, да так, что она и не заметила.
Началось с того, что в доме Мордехая Шварца появился некий Грин, офицер американской военной разведки. Впрочем, о принадлежности полковника Грина к разведке девушка тогда и понятия не имела. Все произошло, как в плохом банальном кинофильме: он был ранен арабским националистом и, забинтованный, лежал почему-то не в госпитале, а у ее дяди, был скромен и страшно переживал, опасаясь на всю жизнь остаться изуродованным. Она ухаживала за ним — как же иначе! — и влюбилась в него, нежного и беспомощного выходца из того самого американского рая, о котором ей когда-то так красноречиво рассказывал дядя.
И странное дело — Мордехай Шварц, кажется, перестал строить планы обогащения за ее счет, он, должно быть, раздумал выгодно продать ее и был доволен тем, что она нашла счастье с американцем. По неопытности Соня тогда еще не поняла, что он уже продал, и дорого продал ее иностранной разведке. Она наивно верила в любовь Грина, считала себя его женой, не подозревая о настоящей роли, которую Грину пришлось играть с ней. Ее заблуждение продолжалось довольно долго.
Грин на время уехал в Европу. Она не находила себе места от тоски и скуки. Потом на какое-то время он вернулся и под сугубым «секретом» сообщил ей: служит сейчас в разведке. Соня поинтересовалась: что такое разведка, чего это он разведывает? И тогда, к ее удивлению, оказалось, что Грин досконально разбирается в этом сложном деле. Он рассказал ей уйму романтических историй о подвигах женщин, героинь тайной войны, начиная с Мата Хари, и предложил так, для проведения времени, изучать коды, шифры, искусство тайнописи. Ей было все равно, чем бы ни заняться, ведь он снова уезжал в Западную Германию, на нее опять надвигалось беспросветное одиночество, и она согласилась. Грин присвоил ей агентурный номер, который Соня не имела права забывать на протяжении всей ее жизни. Грин исчез, и тотчас в доме появились люди из американской разведки. Соню стали терзать опасения, — занятия с офицерами из Управления стратегических служб никак не походили на любительские, скорее они напоминали прохождение ею военной службы специального назначения. Она встревожилась и побежала к дяде. Но Мордехай Шварц не стал слушать ее. А на следующий после этого день Соню посетил неприветливый человек из военного ведомства: оказывается, о ее беседе с дядей там уже были отлично осведомлены. Ее строго предупредили «не дурить», разъяснили, что хода назад для нее нет — вырваться от них невозможно. Неприветливый человек многозначительно заметил, что она зря подводит мистера Мордехая Шварца, — тот, как лишь теперь поняла Сатановская, давным-давно связан с разведкой и сумел к ее, Сони, несчастью убедить своих шефов в том, что она в силу ее внешних данных женщина «перспективная» и со временем, «пожалуй, не уступит Мата Хари». Но Сатановская не хотела быть Мата Хари, даже если та действительно была звездой разведки, — ее страшила расплата за шпионаж. Однако выхода как будто не было; ей пригрозили: за неподчинение в разведке имеется лишь одно наказание — смерть. И когда ей дали большую сумму денег и при этом пообещали ежемесячно откладывать на ее текущий счет в лондонском банке доллары, она согласилась, — стало быть, судьба! Ей приказали немедленно вернуться в родной польский городок, купить вот этот дом рядом с развалинами старинного замка на берегу Буга. Обещали немного погодя отпустить к Грину, в Западную Германию. Так она оказалась у самой советской границы и принялась за «работу», используя для маскировки любовь местного населения к ее загубленному гитлеровцами отцу — доктора Моисея Сатановского здесь хорошо помнили.
Отгоняя неприятные мысли, Сатановская работала не за страх, а за совесть, — если, конечно, это слово в данном случае можно применить по отношению к ней. Она четко и старательно выполняла задания центра на Западе и даже чувствовала себя не последней спицей в шпионской колеснице. Но через некоторое время она случайно узнала о том, что у Грина есть жена, семья, и о настоящей его роли в деле приобщения ее к шпионской работе на Аллена Харвуда. Сатановской овладело отчаяние — мир был полон людей, а она оказалась в этом мире до ужаса одинокой. Она твердо уверовала: любви нет и никогда не было, все это обман и детские иллюзии, — деньги представляют единственную ценность в человеческом бытии. Следовательно, все сводится к тому, чтобы заработать побольше долларов, — и она успокоилась.
